{114}
КОМАРУ, МЕШАВШЕМУ ЛИТЕРАТУРНЫМ ЗАНЯТИЯМ АВТОРА
Ты будишь ярость, круг чертя за кругом,
И силы нет терпение напрячь,
Твои уколы, маленький палач,
Мешают образованным досугам.
Твоей трубы в звучании упругом
Триумф звенит, безжалостный трубач,
Ты ранишь веки сонные — хоть плачь,
Ты заставляешь сон бежать с испугом.
Гудящий атом, ты снискал хулу,
Вонзая жало и в лицо и в руку,
Гул превращая в звонкую стрелу.
По вкусу кровь кусающему звуку,
На горе нам. Проклятие теплу!
Терпеть — и от кого — такую муку!
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ БЕРГАМОТЫ, В ИЗОБИЛИИ ПРЕДСТАВЛЕННЫЕ В САДАХ РЕДЖО-ДИ-КАЛАБРИИ
Каприз природы, буйных снов расцвет,
Фантазии причуда воспаленной,
Ветвистые Протеи, вздор зеленый,
Кошмары, бергамоты, зримый бред,
Подобье рати Кадма, — разве нет? —
К осеннему турниру снаряженной,
Или уроды, ветреной Помоной
Из-под земли рожденные на свет.
Перед тобой химеры, мир звериный,
Медвежья морда, щупальца медуз,
И лапа тигра, и клубок змеиный.
И в страхе ты предчувствуешь укус…
А вот рога торчат густой щетиной…
Но и у страха запах есть и вкус.
МОЛЬ
Подумать только, сколько зла от моли!
Страницы просвещенные грызя,
Моль обрекает книги жалкой доле,
Посмертной жизни мудрецов грозя.
Она для распри расчищает поле,
Дух разума безжалостно разя:
Как можно рассуждать о некой школе,
Коль половины букв прочесть нельзя?[351]
Кем рождена, того злодейка гложет,
К наследию духовному глуха,
Прожорливости утолить не может
И, призрак первородного греха,
Страницы искалеченные множит:
Где проползла она — лежит труха.
ФЕДЕРИКО МЕНИННИ{115}
СУЩНОСТЬ БЫТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
Страницы, из которых узнаю
Так много я, бросают вызов Лете
И дальше мудрость понесут свою —
Тем, кто нуждаться будет в их совете.
Обитель эту, где себе даю
Я от радений отдых, стены эти
Другой другому предпочтет жилью,
Когда пребудет все, как есть, на свете.
На этом ложе, где в объятьях сна
Я от себя как будто отлучаюсь,
Другой уснет в другие времена.
Я неотступной думой огорчаюсь:
Безжизненным предметам суждена
Большая жизнь, а я, увы, скончаюсь!
ЛОЖЬ, ЦАРИЦА МИРА
И разумом и взором разумею,
Что в мире ложь царит, и только ложь.
Придворную увидишь галерею —
Не лица у людей, личины сплошь.
Когда брожу порою по музею,
Приукрашеньем каждый холст хорош.
Я перед лжекрасавицею млею:
Обман — однако глаз не отведешь.
Студенты изучают небылицы,
И небо лжет, воздушную дугу
Деля на разноцветные частицы.
Но разве я другим пенять могу,
Что нет превыше лжи для них царицы,
Когда я сам, учась у Феба, лгу?
ТОММАЗО ГАУДЬОЗИ{116}
УПОТРЕБЛЕНИЕ ТАБАКА
Уже, казалось, исчерпал до дна
Спесивый смертный море наслаждений,
В пирах и на одре любовных бдений
Дань роскоши платить любя сполна.
Все, что земля приносит и волна, —
Все наше, все для наших вожделений, —
Вот главное из общих заблуждений
И в прежние и в наши времена.
И наконец изысканное блюдо
Ноздрям голодным бренный мир принес —
Индийский дым из малого сосуда.
Что дальше? Мир катится под откос!
Табак — его последняя причуда —
Усладою мирскою тешит нос.
ИГРА В КАРТЫ
Фортуна шутит. Для нее игра —
Дарить и отнимать одновременно,
То вознося, то ставя на колена,
И счетом битва — цифрами хитра.
Сверкает злато, груда серебра,
Влечет несметных воинов арена.
Фортуна к ним скупа попеременно
И — столь же неожиданно — щедра.
Ты видишь, как своей беды грядущей
Виной рука бывает: риск велик,
И жребий в ней самой — в руке сдающей.
Я на примере карточном постиг,
Что в жизни все решает миг бегущий,
Один короткий неделимый миг.
СМЕРТЬ СГЛАЖИВАЕТ ВСЕ РАЗЛИЧИЯ
Добычу Марса, алчного жнеца,
Я озирал, на поле сечи стоя, —
На этом лоне жуткого покоя,
Где спал мертвец в объятьях мертвеца.
Белели кости павших в гуще боя,
И труса отличить от храбреца,
Безродных — от рожденных для венца
Пытался я, догадки втуне строя.
И я подумал: если всех одна
Материя для жизни породила,
И смерть должна рожденью быть равна.
Коль скоро смертным суждена могила,
Возьмет и роскошь бренную она.
Людскому веку — краткий миг мерило.
БАРТОЛОМЕО ДОТТИ{117}
МЕЛЬНИЦА
Синьору Камилло Барньяни
Волне послушны, лопасти стучат
Стоящего над берегом колосса,
И медленно тяжелые колеса
Вращаются, одно другому в лад.
И каменные жернова скрипят,
И торопливою стопой с откоса
Церера сходит, золотоволоса,[352]
И камни злато в белый снег мельчат.
Так Время крутит нас, мой друг Камилло,
Обруша на людей свою реку:
Минуло детство — юность наступила;
Проходит зрелый век — и старику
Не за горами видится могила,
Чей камень в прах стирает нас, в муку.
МУРАВЬИ
Ты видишь — по земле живые точки,
Как бы живые атомы, снуют,
Согласно, дружно, не поодиночке, —
То здесь они, то там, то снова тут?
Цепочкою ползут — и все в цепочке
По зернышку не без труда влекут,
Чтобы добычу закопать в лесочке
И продолжать неутомимый труд.
Понаблюдай за этой канителью,
Ты, что, алчбою душу распаля,
Богатства копишь потом, чужд веселью.
Так и умрешь, алчбы не утоля,
Ты, сделавший стяжанье главной целью,
Тогда как цель стяжания — земля.
БЕДНЫЙ ЧЕЛОВЕК И МОГУЩЕСТВЕННЫЕ ВРАГИ
Враги, я принимаю бой, тем паче
Что спор — о том сегодня, кто сильней,
А не о том, кто баловень удачи.
Я не слабее вас, хоть вас бедней.
Я травли не боюсь. Будь я богаче,
Сложи Фортуна у моих дверей
Свои дары, все было бы иначе,
Вы милости искали бы моей.
Лишен богатства я, но не булата,
Не так ли? Землю я не упрекну
В том, что она щедрей для супостата.
Я перед вами шеи не согну:
Чтоб мир купить, я не имею злата,
Но меч имею — продолжать войну.
НЕ НАМЕРЕВАЯСЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ НА РОДИНУ
Я на тебя смотрю прощальным взглядом,
Земля моя. Ты мачеха, не мать.
Чужим я стану воздухом дышать,
Чужбина для меня не будет адом.
Меня сочла ты недостойным чадом,
На мне — проклятья твоего печать.
Чего другого от отчизны ждать,
Что за любовь всегда платила ядом?
Приют найду я в стороне любой,
Где слава звуком лиры вдохновенной
Опередить приход сумеет мой.
Таков скитальца жребий неизменный:
Безвестный — он в отечестве чужой,
Прославленный — он гражданин вселенной.
ДОНУ ЧЕЗАРЕ ПАГАНИ, СЕНАТОРУ МИЛАНА
Punitis ingeniis gliscit auctoritas[353]
Неимоверной тупости плоды!
Какая глупость — верить твердолобо,
Что дикая сегодняшняя злоба
Навеки может скрыть свои следы!
Пускай в огонь цензурные суды
Швыряют кипы книг, пусть смотрят в оба,
Доводят сочинителей до гроба,
Пусть консулы, как никогда, тверды, —
Помилуй, Цезарь, ведь они не правы:
Безумие — на книги класть запрет
И требовать над автором расправы!
Писателей бранить — себе во вред:
Творенью только прибавляют славы,
Когда его не выпускают в свет.