{118}
ПРОРОЧЕСТВО РИМСКОМУ ВАВИЛОНУ
Настанут времена: в своем просторном храме
Услышишь кубков звон, и ты тогда прильнешь
К вину пурпурному священными устами;
И блуд увидишь ты, скопленье пьяных рож,
Краев святых одежд коснется грязь разврата,
И тот же самый рок, тебя ввергавший в дрожь,
Теперь уже грозит печальною утратой
Венца бесценного, что верою благой
На голову твою возложен был когда-то;
И лишь постигнет хлад и голод моровой
Шутов, что здесь, глумясь, хохочут до рассвета, —
Ты их в смятении увидишь пред собой.
Начнут смущать твой ум зловещие приметы;
Ты тщетно вечного блаженства будешь ждать,
И ужас за тобой пойдет бродить по свету.
АЛЕССАНДРО ТАССОНИ{119}
ПОХИЩЕННОЕ ВЕДРО(Фрагмент)
Молва, меж тем, крылами шумно бьет,
Неся известья в царские хоромы;[354]
И вот Юпитер[355] грозный узнает,
К какому небывалому погрому
Пустая распря смертных приведет —
Ему-то их неистовства знакомы!
Он, дабы избежать грядущих бед,
Зовет богов Гомера на совет.
В конюшнях Неба началось движенье —
Впрягают мулов в легкие возки,
Их сбруи вызывают удивленье,
Изысканны их седла и легки,
А конюхи — уж вовсе загляденье!
Красуются на мулах седоки,
За ними слуг в ливреях ярких стая
Спешит, расшитым золотом блистая.
Князь Делоса[356] на бричке первым был,
Его испанских скакунов копыта
Топтали небеса что было сил —
Шестерка эта всюду знаменита! —
Себя он красной мантией укрыл,
Которая руном была подбита,[357]
Две дюжины девиц ему вослед
Бежали, словно бабочки на свет.
Паллада с яростью во взоре мчалась
Верхом на иноходце молодом,
Богиня очень странной представлялась
В обличии причудливом своем:
Испанская мантилья сочеталась
На ней с туникой греческой, притом
Был у нее — читатель знать обязан —
Турецкий ятаган к седлу привязан.
Любви богиня в двух возках неслась,
В одном три грации сидели с нею
И сын-красавец,[358] в пурпур разрядясь,
А во втором от быстрой скачки млея,
Наставник сына, рядом, развалясь,
Сидел мужчина, вряд ли я сумею
Присутствие его вам объяснить,
Но вы уж догадались, может быть?
Старик-Сатурн, простуженный и хилый,
К скамейке был привязан ремешком,
Клистир — эмблема старости унылой —
Был около него с ночным горшком,
Зато на Марса любо глянуть было —
Он по картинкам каждому знаком —
Скакун был полон сил, доспехи рдели
И перья шлема по ветру летели.
Богиня злаков[359] с Бахусом вдвоем
В карете очень весело болтали.
Нептун в повозке ехал нагишом,
Лишь водоросли старца прикрывали,
Зато дельфин служил ему конем,
Которого и тучи не пугали.
Роптала мать,[360] вздыхая: «Как же так?
Он все же бог, а поглядишь — рыбак!»
Диана лишь на зов не появилась,
Она чуть свет ушла стирать белье
В тосканские болота, так случилось,
Что не было досуга у нее,
Старуха-мать[361] за дочку извинилась
И вновь за дело принялась свое —
В ее руках легко мелькали спицы,[362]
Она чулок вязала для девицы.
Юнона просто мылась,[363] в полдень жаркий
Не дал бы ей прохлады сам Эреб,
Мениппу в кухне помогали Парки,[364]
Для небожителей готовя хлеб,
А после паклей занялись кухарки —
Прясть нити человеческих судеб,
Силен у погреба стоял, вздыхая,
Для слуг вино водицей разбавляя.[365]
Ключи блеснули, загремел запор,
Засовы золотые заскрипели,
И боги, перейдя широкий двор,
В огромном зале с гордостью воссели.
Искрился златом мощных стен узор,
И фризы самоцветами блестели —
В подобном зале мог любой наряд
Казаться как бы вроде бедноват.
Вверху, где все рассвечено звездами,
Сидит героев славных длинный ряд,
Вот загремели трубы, вносят знамя,
Великий начинается парад:
Идут три сотни стольников с пажами,
Угодливые слуги семенят,
Алкид,[366] являясь гвардии главою,
Колонну замыкает с булавою.
Поскольку он от буйства своего[367]
Еще не излечился в полной мере,
Давил он, не жалея никого,
Зевак, вокруг теснившихся как звери,
Швейцарца он напоминал[368] того,
Который, предан христианской вере,
Так путь во храм для папы расчищал,
Что не один хребет, поди, трещал.
В больших очках и в головном уборе
Юпитера Меркурий шел с мешком,
Все изъявленья просьб, обид и горя
На множестве бумаг хранились в нем,[369]
Для смертных сам он — не судья в раздоре,
А посему мешок сей целиком
От относил в уборную владыки,
Где дважды в день вершился суд великий.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ФРАНЧЕСКО РЕДИ{120}
ВАКХ В ТОСКАНЕ(Фрагменты)
Взял привычку
Пить водичку —
Нет тебе благословенья.
Будь вода свежа, прозрачна,
Будь из омута, черна,
Я смотрю на воду мрачно,
Не по вкусу мне она.
Я смотрю на воду хмуро:
Брызжет злобою вода,
И нередко эта дура
Небо путает и землю.
Воду сроду не приемлю!
И с мостами и с плотинами
Счеты сводят наводнения,
Над цветущими долинами
Проносясь рекой забвения,
Над стенами-великанами,
Над стенами-исполинами,
И от волн зияют ранами
Стены, ставшие руинами.
Пусть по нраву будет Нил
Мамелюкскому султану,[370]
Я из Нила пить не стану.
Пусть испанцу Тахо мил,
Я из Тахо пить не стану.
И от тех не потерплю,
Кто меня, казалось, любит:
Пусть хоть капельку пригубит —
Сам на месте удавлю!
Не хочу меняться шкурами
С докторишками худущими,
Корешки и травки рвущими, —
Дескать, можно от всего лечить микстурами.
Ну их всех,
С корешками!
Просто смех!
Столько выпили воды, а сами
Круглыми остались идиотами,
И мозги их круглые, болваньи,
Выправить не смог бы и Вивьяни,[371]
С гениальными его расчетами.
С морсом кадка —
И подумать гадко!
С морсом бочка —
Прочь катись, и точка!
Для моей оравы
Нет страшней отравы,
Чем сироп.
Не терплю хваленого
Я питья лимонного
И весной цветочки
Рву не для питья,
Из цветов веночки
Для кудрей плетя.
Пить кандьеро? Пить алошу?[372]
Ради них вино не брошу.
Нет, водичка не для пьяниц,
Объявляю всем открыто,
А для барышень-жеманниц
И людей без аппетита.
Бахус на своем стоит упорно:
Лишь вино прогонит всякую беду,
И нисколько не зазорно
Пьяным быть шесть раз в году…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что за странная напасть!
Что со мною происходит?
Из-под ног земля уходит —
Так недолго и упасть!
Раз на суше началось землетрясение
И опасно оставаться на земле,
Значит, в море я найду спасение.
Если сделаны запасы
И вместительна гондола,
Снимем лодочку с прикола.[373]
Распрекрасно
На стеклянном том челне,
Безопасно
Плыть, качаясь на волне.
Встречу остров —
Стороною обхожу,
В город тостов —
Путь я в Бриндизи держу.[374]
Был бы челн
Постоянно
Груза полн!
Погрузили —
И поплыли:
Город Бриндизи желанный ищем жадно,
Город тостов. Будь здорова, Ариадна!
Нет светлее благодати,
Чем весною на закате
На волнах качаться, —
Я готов ручаться.
Ветерки, зефиры пляшут
На полу лазурном
И в веселье бурном
Крылышками машут —
Мореходов под журчание хрустальное
В настроение приводят танцевальное.
Погрузили —
И поплыли:
Город Бриндизи желанный ищем жадно,
Город тостов. Будь здорова, Ариадна!
Налегай на весла дружно:
Отдыхать гребцам не нужно,
Прохлаждаться недосужно
Тем, кто Бриндизи желанный ищет жадно,
Город тостов. Будь здорова, Ариадна!
Помогает мне питье
За здоровье за твое.
Ариадна, спой, краса моя, красавица,
На мандоле[375] спой любезному дружку,
Спой-сыграй кукареку,[376]
Спой дружку,
Спой дружку,
Спой-сыграй кукареку.
Налегай,
Наливай,
Налегай на весла дружно:
Отдыхать гребцам не нужно,
Прохлаждаться недосужно
Тем, кто дружно
Ищет Бриндизи желанный, ищет жадно
Город тостов. Будь здорова, Ариадна!
Помогает,
Помогает мне питье
За здоровье,
За здоровье,
За здоровье за твое,
За твое.
Кто сыграет мне, краса моя, красавица,
Кто сыграет,
Кто сыграет,
Кто споет-сыграет милому дружку
На виоле,[377]
На виоле кто споет кукареку?
Спой мне, что ли,
На виоле спой-сыграй кукареку.
Но завесами тяжелыми и мглистыми
Буря дали неожиданно завесила,
Град разбавила туманом, громы — свистами,
И не по себе уже, не весело.
Рулевой, ты живой?
Не впервой тебе такое,
Правь подальше от напасти.
Весла — в щепки? Рвутся снасти?
Непохоже, что в покое
Скоро буря нас оставит…
Слушай, кормчий, кто так правит?
Эй, сатиры,
Пассажиры,
Эй, сатиры, кто бы мог
Поднести хмельной глоток?
Кто бездонную посуду
Мореходу поднесет,
Век того я не забуду!
Из какого матерьяла
Кубок сделан — все равно:
Лишь бы дальше было дно
И подольше не зияло.
Только полные болваны,
Совершенные профаны
Любят мелкие стаканы.
Могут только недоумки
Восторгаться формой рюмки.
По моим святым законам
Кубок славится не звоном.
Эти рюмки хороши ли,
Если явно их душили,
Чтоб они народ смешили?
Не в обиду эта чашка
Лишь тому, кто болен тяжко.
Ни бокалы,
Ни фиалы
Не годятся для пирушки:
Это — детские игрушки,
Безделушки, цацки бренные,
Но, чтоб ценность их повысить,
Им футляры современные
Покупают флорентинки, —
Я хочу сказать, не дамы,
Вовсе нет, простолюдинки.
Лишь бездонные, что омуты, стаканища —
Граций пляшущих любимые пристанища.
Лей полнее, пей полнее,
Что вкуснее — мне виднее.
И красотку Ариадну не случайно
В мой стакан прошу налить монтепульчано,[378]
Потому что для стакана это манна,
Потому что эта влага — сердцу благо.
Я не знаю благороднее лозы,
Невозможно удержаться от слезы.
О, без этого напитка
Жизнь была б не жизнь, а пытка!
Все, кто с Либером[379] знакомы,
Все, кто чтут его законы
И умеют пить до дна,
Знайте: Бахус пьет монтепульчано,
Лучше он не пробовал вина!