{175}
МИНИСТР ДЕРЖАВЫ ПОГОРЕЛОЙ(Фрагменты из бурлеска)
Меня замучил острый зуд
(Какой укушен я блохою?)
Немедля сочинить сей труд,
Чтоб в нем воспет был неуч, плут.
Я доблести его открою:
Его давно галеры ждут,
А в пьянке он — ни в зуб ногою!
Откуда эта страсть моя?!
Быть может, черти душу манят?
Всего лишь фехтовальщик я,
Так чем же разум пылкий занят?
Перо острее лезвия,
И уж оно-то не обманет!
Подай мне, паж, горшок чернил
Для сатирической затеи!
Узнает он, каков мой пыл, —
Тот, кого славили лакеи!
Чтоб сей дурак измаран был,
Нужны чернила почернее!
Чей голос шепчет мне тайком?
То Муза мне внушает ныне:
«Седлай Пегаса, мчись верхом,
Так, чтоб одическим стихом
В веках прославить Мазарини!»
Но конь при имени таком
Дрожит, подобно жалкой псине.
Гоню коня: «Смелей, вперед!»
Но бесполезны все усилья.
Он тот Пегас или не тот?
Пришпорю — он назад идет,
Мой конь, не терпящий насилья.
Ведь кардинал все пустит в ход,
Чтобы связать Пегасу крылья.
Пегасу дать покой пора…
А вот мой паж несет чернила
Черней, чем сажа. Для пера
Нужна разящих рифм игра!
Потехи время наступило,
И злому демону Двора,
Как черту, я измажу рыло!
Вы, кардинал, попались мне,
Отчизны нашей дух лукавый,
Себя продавший Сатане!
Пост предписали вы стране
Для собственной мошны и славы.
Вас не повесят, но вполне
Я отомщу за суд неправый!
Не опускайте головы,
Министр, не отводите взгляда!
Нас короля лишали вы,
Для вас народ — тупое стадо.
На все, на все — вплоть до травы —
Вы вздули цены без пощады!
Виновны вы, чужак, мамон,
Что от коней — одни скелеты,
Что всюду мытарь иль шпион.
Вы, наплевав на наш закон,
Нас обобрали до монеты.
Что делать? Край наш разорен,
И люди босы и раздеты.
То вниз, то вверх ползет налог,
Но хватка ваша — тверже стали,
И наш пустеет кошелек.
Вы офицерам (вот урок!)
В прибавке жалкой отказали.
Они у входа в кабачок,
Как фонари, стоят в печали.
ПОЛЬ СКАРРОН{176}
ТИФОН[477](Фрагменты)
Он подобрал шары и кегли
И наобум швырнул их ввысь,
И кегли в небо понеслись,
Рукою посланы могучей,
Сквозь плотные, густые тучи
И, разорвав небесный кров,
Домчались до жилищ богов,
Которые беды не ждали
И дым от алтарей вдыхали.
Юпитер был со сна угрюм
И громко крикнул: «Что за шум?»
В ответ на крик его громовый
Никто не проронил ни слова.
В сердцах кричал богов отец:
«Что происходит, наконец?»
«Все как всегда», — рекла Киприна.
«Молчите, милая б..дина!»
(Доселе говорили «б..дь»,
Чтоб слово зря не удлинять;
Кипридою звалась Киприна.
Но склонен наш язык старинный
Усовершенствовать слова,
И эта склонность в нас жива.)
Но скобку вовремя закроем.
Итак, с громоподобным воем
Венеру, лучшую из дам,
Назвал Юпитер… Экий срам!
Зарделся, как от оплеухи,
Лилейный лик прекрасной шлюхи;
Когда он белым стал опять,
От злости начал бог рычать,
И в словесах нецеремонных
Грозил побить богов и жен их,
И клялся, злобный, как тиран,
Длань возложивши на Коран
(Согласно древнему обряду);
Чтоб усмирить его, Паллада —
Палладу он всегда ценил —
Сказала: «Сир, удар сей был
Произведен машиной некой,
Послушной воле человека,
И это он разбил буфет».
Юпин завыл: «Хорош ответ!»
А Мом[478] промямлил, рожи строя:
«Простая кегля пред тобою!»
В ответ Юпитер: «Царь шутов!
Ты видишь, драться я готов —
Не время в шутках изощряться!
В свой час положено смеяться!
А ныне я узнать хочу,
Кому из смертных по плечу
Тревожить трапезу Зевеса.
Ужели небо — не завеса
От наглых выходок людей?»
СТАНСЫ С ЗУБОЧИСТКОЙ[479](Из комедии «Жодле, или Хозяин-слуга»)
Поковырять в зубах — мне первая отрада.
Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо.
Люблю я лук, люблю чеснок,
И если маменькин сынок,
Изнеженный молокососик
Спесиво свой наморщит носик
И поднесет к нему платок:
«Фи! Что за мерзкая вонища!» —
Ему я тотчас нос утру:
Мне по нутру простая пища,
Зато мне спесь не по нутру.
Поковырять в зубах — мне первая отрада.
Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо.
Доволен я своей судьбой.
Живу, как человек простой,
Я по-простецки, без амбиций,
А ежели быть важной птицей —
Чуть что, поплатишься башкой.
Иду проторенной дорожкой
И счастлив оттого стократ,
Что родился я мелкой сошкой,
Что я не принц и не прелат.
Поковырять в зубах — мне первая отрада.
Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо.
Когда в конце концов поймешь,
Что рано ль, поздно ли пойдешь
Ты на обед червям могильным
(Во рву ли, в склепе ли фамильном),
То эта мысль — как в сердце нож.
А если так, то неужели
Мне из-за пары оплеух,
Во имя чести на дуэли
Досрочно испустить свой дух?
Поковырять в зубах — мне первая отрада.
Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо.
Когда невежа брадобрей
Мужицкой лапищей своей
Хватает важного вельможу
И мнет сиятельную рожу,
Вельможа терпит, ей-же-ей.
Я человек не столь уж гордый,
Чтоб от пощечин в драку лезть.
Уж лучше жить с побитой мордой,
Чем лечь во гроб, спасая честь.
Поковырять в зубах — мне первая отрада.
Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо.
Иного тешит целый день
Воинственная дребедень:
Ему до тонкости знакомы
Все фехтовальные приемы,
И метко он палит в мишень.
Мне дурни дуэлянты жалки,
К чему за оскорбленья мстить?
Раз в мире существуют палки —
Кому-то нужно битым быть.
Поковырять в зубах — мне первая отрада.
Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо.
Ответьте на вопрос мне вы,
Неустрашимые, как львы,
Глупцы, влюбленные в дуэли:
Неужто вам и в самом деле
Щека дороже головы?
Не лезь в сраженья, жив покуда.
Пред тем как искушать судьбу,
Спросить покойников не худо:
Приятно ль им лежать в гробу?
Поковырять в зубах — мне первая отрада.
Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо.
НАДГРОБЬЯ ПЫШНЫЕ
Надгробья пышные, громады пирамид,
Великолепные скульптуры и строенья,
Природы гордые соперники, чей вид —
Свидетельство труда, искусства и терпенья;
Старинные дворцы, одетые в гранит,
Все то, что создал Рим до своего паденья,
Безмолвный Колизей, чья тень еще хранит
Народов варварских кровавые виденья, —
Все времени поток в руины превратил
Или безжалостно развеял, поглотил,
Не пощадив ни стен, ни цоколя, ни свода…
Но если времени всесилен произвол,
То стоит ли скорбеть, что скверный мой камзол
Протерся на локтях в каких-нибудь два года?
ПАРИЖ
Везде на улицах навоз,
Везде прохожих вереницы,
Прилавки, грязь из-под колес,
Монастыри, дворцы, темницы,
Брюнеты, старцы без волос,
Ханжи, продажные девицы,
Кого-то тащат на допрос,
Измены, драки, злые лица,
Лакеи, франты без гроша,
Писак продажная душа,
Пажи, карманники, вельможи,
Нагромождение домов,
Кареты, кони, стук подков:
Вот вам Париж. Ну как, похоже?
КЛОД ЛЕ ПТИ{177}
КОГДА ВЫ ВСТРЕТИТЕ
Когда вы встретите того, чей важен вид,
Кто в рваной обуви по улице шагает,
Чью шею сальная тряпица украшает
И кто с презрением на всех людей глядит;
Кто, как дикарь, зарос, нечесан и немыт,
Забрызган грязью весь и наготу скрывает
Разодранным плащом (чья шерсть не согревает)
И панталонами (забывшими про стыд);
Кто мерит каждого косым и диким взглядом,
Слова какие-то бормочет с вами рядом
И ногти на руке грызет, смотря вам вслед;
Так вот, когда с таким вы встретитесь, то смело
Вы можете сказать: французский он поэт!
И я вас поддержу: вы говорите дело.
ШОССОНА БОЛЬШЕ НЕТ
Шоссона больше нет, бедняга был сожжен…
Известный этот плут с курчавой головою
Явил геройский дух, погибнув смертью злою:
Никто не умирал отважней, чем Шоссон.
Отходную пропел с веселым видом он,
Рубашку, что была пропитана смолою,
Надел, не побледнев, и, стоя пред толпою,
Ни дымом, ни огнем он не был устрашен.
Напрасно духовник, держа в руке распятье,
Твердил ему о том, что вечное проклятье
И муки вечные душе его грозят, —
Он не покаялся… Когда ж огонь, пылая,
Стал побеждать его, упал он, умирая,
И небу показал свой обгоревший зад.
СМЕШНОЙ ПАРИЖ(Фрагменты)
Коль привела сюда дорога,
Помолимся за мертвецов.
Какое множество крестов!
И как покойников здесь много!
Но, невзирая на печаль,
Такую вывел я мораль:
Мы, люди, лезем вон из кожи,
Хлопочем ради пустяков…
Есть за оградой этой тоже
Голов немало без мозгов.
Все эти грозные вояки,
Царь Александр, Цезарь, Кир,
Все те, кто потрясали мир
И первыми считались в драке, —
Они, топча земную твердь,
Шли к славе, презирая смерть;
Но на чужбине иль в отчизне
И смерть не ставит их ни в грош…
Обидно уходить из жизни,
Не зная сам, куда идешь.
Ты будешь Музою дурною,
Коль из боязни высоты
Откажешься подняться ты
На башню Нотр-Дам со мною.
Согласна? Ну, тогда держись!
Вот мы почти и добрались.
Воспрянешь духом здесь мгновенно.
Мой бог! Какая благодать!
Ведь без очков конец Вселенной
Отсюда можно увидать.
А сколько диких сов и галок!
И гнезд не меньше, чем в лесу!
Вниз глянешь — человек внизу
Подобен мошке: мал и жалок.
Я вижу церкви и дома,
А флюгеров — так просто тьма,
Не сосчитаешь их на крышах…
И воздух здесь совсем иной,
И звери прячутся здесь в нишах,
Когда нисходит мрак ночной.
Поверить лишь теперь я смею,
Что так велик Париж, чей вид
Кого угодно удивит,
Клянусь чернильницей моею.
Неаполь, Лондон и Мадрид,
Рим, Вена, и Вальядолид,
И вся турецкая столица,
Да и другие города,
В его предместьях разместиться
Вполне могли бы без труда.
Но вниз пора: мой ум в тумане,
И сердце бьется — просто страсть!
Готов я в обморок упасть,
Не предусмотренный заране.
Но если бы решил творец,
Что должен мне прийти конец
На этом месте, столь высоком, —
То вышло б так, что в небо сам
Я лез… и умер ненароком
На полдороге к небесам.
Пожалуй, можно изловчиться,
Чтоб к небу ближе быть… Но нас
Ждет наша хроника сейчас,
И значит, вниз пора спуститься.
А смерть? Ее найдешь всегда.
Нет! Завершение труда
Нас ждет внизу. Так преумножим
Свои старания опять
И путешествие продолжим,
Чтоб слышать, видеть и писать.
За этот белый мост приняться
Нам не пора ли? Ямб наш трезв.
А мост, хотя порой он резв,
Не может на ногах держаться.
Но знай, привязан я к тебе
В твоей изменчивой судьбе.
Хоть сделали тебя прескверно
И вечно чинят — не беда!
Мостом Менял ты назван верно:
Ведь ты меняешься всегда.