Король молча покачал головой.
— Хотя, сколько я знаю, — продолжал мистер Дуглас, — прусский военный полномочный полковник Швейниц употреблял все усилия настроить Каткова в пользу Пруссии и прусского союза.
— Прусская дипломатия всегда искусна и деятельна, — заметил король, — дай бог, чтобы она послужила примером для её противников.
— Усилия полковника Швейнвица оказались тщетны, — сказал мистер Дуглас, — Катков по-прежнему проповедует ненависть к Пруссии и к прусским идеям, да и не может иначе поступать, если не желает лишиться поддержки старорусской партии, которая выдвинула его вперёд.
— И правительство ничего не делает, чтобы привлечь к себе общественное мнение? — спросил король.
— У него есть официозные органы, — отвечал мистер Дуглас, — но, в сущности, не имеющие значения, на Каткова и на издания одного с ним направления они не могут иметь никакого влияния, пока не примирятся со старорусской партией, а примирение возможно только при значительных уступках. Поэтому всякий желающий приобрести дружбу России должен заинтересовать в свою пользу общественное мнение через «Московские ведомости». И вашему величеству следует, по моему мнению, действовать таким образом, если желаете заступничества России в данную минуту, в ту минуту, — прибавил он, воздев два пальца правой руки, — когда поднимутся мужи в белом одеянии, чтобы низвергнуть демонов в бездну с их престола. Ваше величество должны работать вместе с Австрией в этом направлении, ибо тесный союз с Австрией и Россией есть первый шаг к великой христианской коалиции против язычества!
— И вы полагаете, — спросил король, — что в России возможно придать популярность тесному альянсу с Австрией? Не есть ли Австрия тот же принцип немецкой национальности, который, как вы говорите, ненавидят в России, и может ли хотя бы один русский простить Австрии потерю Чёрного моря? Может ли когда-нибудь Россия возвратить себе Чёрное море без посредства Пруссии? — прибавил он тихо, как бы говоря про себя.
— Я много разговаривал в старорусских кругах о потере Чёрного моря, — сказал мистер Дуглас, — и льщу себя надеждой, что немало содействовал опровержению последней высказанной вашим величеством мысли. Я убедился, что при моём отъезде мнение об Австрии и союзе с нею было совершенно противоположно тому, которое я нашёл при своём приезде.
По лицу короля опять скользнула едва заметная улыбка.
— Расскажите мне об этом подробнее, — сказал он, закрывая лицо руками.
— Для полного уразумения дела, — продолжал мистер Дуглас, — я должен войти в некоторые подробности о второй силе, столь же могущественной, как общественное мнение, и столь же тесно связанной со старорусской партией. Я говорю о церкви.
— Но главой церкви является император, — заметил король.
— Да, — отвечал мистер Дуглас, — и потому-то каждый русский питает глубокое почитание к особе государя. Но император, однако, не есть духовный глава церкви, не имеет в своих руках тех тонких, но крепких нитей, посредством коих управляют духовной стороной и чувствами народа. Истинное управление церковью находится в руках митрополита Филарета. Ему почти семьдесят лет, я не знаком с ним лично, но читал его сочинения, в которых видны его высокий ум и глубокое образование. Его считают святым, перед ним преклоняются император и народ, каждое его слово считается оракулом. Этот митрополит также заклятый враг Пруссии.
— Почему? — спросил король.
— Говорят, — отвечал мистер Дуглас, — он опасается, что вследствие союза с Пруссией проникнет библейско-критический дух немецко-протестантской теологии, или, правильнее сказать, скрывающегося за научным образованием неверия, отрицающего истинное ядро христианства. Проникновение этого духа представляет значительную опасность для России, ибо русское духовенство, а именно низшие его чины, будут не в силах противодействовать пропаганде и прусские идеи подкопают церковь, трон и государство. Поэтому митрополит всей своей властью поддерживает общественное мнение и партию Каткова в распространении ненависти к Пруссии, и кто хочет иметь влияние на политику России, тот должен привлечь на свою сторону оба упомянутых фактора и воспользоваться распространённой уже ненавистью к Пруссии — тогда горе министру, который враждебно отнесётся к нему!
Король молчал некоторое время.
— Но мне говорили о другой, твёрдо организованной и весьма влиятельной, партии, — сказал он потом, — о нигилистах, как их называют, которые имеют связь со Швейцарией, Англией и Францией. Эта партия, конечно, имеет другое мнение.
— Насколько я мог заметить, ваше величество, — сказал мистер Дуглас, — нигилисты не имеют никакого влияния. Катков осмеял и совершенно уничтожил их, что, впрочем, едва ли было нужно. Но есть другая партия, или, правильнее сказать, класс людей, схвативших только верхушки новейшего образования, я говорю о так называемых младороссиянах. Я знал немногих из них, но много беседовал об этом классе с просвещёнными людьми. — Это русские лафайеты и мирабо, большие поклонники Северной Америки и тамошнего строя; они грезят о конституционной монархии и сознательно или бессознательно стремятся к республике с царём во главе. Но и они столько же ненавидят Пруссию, сколько староруссы и православные. В сущности, они сами не знают, чего хотят, представляют то направление, которое во всех государствах и народах питает смутное желание прогресса, не видя цели и не понимая, куда ведёт избранная дорога. Но и в этом классе до того сильно национальное чувство, что девиз их: всё для России — они ненавидят чуждое влияние, особенно прусское, которое должно довести до союза с Пруссией.
— Но почему же всё это ведёт к союзу с Австрией и притом такому, который должен разрушить дело 1866 года? — спросил король.
— Прежде всего, — сказал мистер Дуглас, — надобно объяснить русскому народу естественный и необходимый антагонизм между Австрией и Пруссией, дабы определённая симпатия послужила основанием дальнейших операций. России нужен союзник. Она обратилась к Пруссии потому только, что не нашла никого другого. Когда я сказал князю Горчакову, что своей дружбой к Пруссии он становится соучастником в политике насильственного присоединения областей, он просто отвечал: «Что же нам делить? На Францию никто не может полагаться, тем менее на Англию. Австрия слишком слаба и враждебна к нам, поссорившись с Пруссией, мы останемся без союзников».
— Как русский министр он совершенно прав, — прошептал король.
— Россия могла бы хоть теперь приобрести союз Франции, но должна сделать большие уступки, — продолжал мистер Дуглас, — кроме того, Франция всегда будет недоверчива в отношении восточных дел. К тому же общественное мнение очень холодно в эту минуту к Франции и Луи Наполеону. Полагают, что звезда Наполеона близка к закату. Его обаяние несколько усилилось только потому, что он сумел представить разрешение люксембургского вопроса в виде успеха; кроме того, Наполеон устроил так, что император Александр в течение нескольких дней мог беседовать с ним одним, но парижское покушение, кажется, расстроило все его планы.
— Однако ж вы желали соглашения между Францией и Россией? — заметил король.
— Я желаю его и теперь, — отвечал мистер Дуглас, — но только посредником должна быть Австрия. Когда Россия войдёт в тесный и прочный союз с Австрией, тогда Наполеон, не желая совсем лишиться влияния в Европе, должен будет примкнуть к этому союзу и непременно примкнёт. Однако ж необходимо воспрепятствовать тому, чтобы он один, без Австрии, вступил в соглашение с Россией, ибо в противном случае он привлечёт Пруссию, которая следит за всеми этими движениями и соображается с ними в своих действиях; тогда комбинация будет иметь совершенно противоположный успех. Россия и Австрия, — продолжал он, отчеканивая каждое слово, — должны сообща преобразовать мир, изгнать турок из Европы и восстановить владычество христианских принципов!
Король поднял голову. Лицо его выражало удивление; он, казалось, хотел сделать замечание, но удержался и снова опустил голову.
— Всё дело в том, — продолжал мистер Дуглас патетическим тоном, — чтобы приобрести возможно сильное влияние на Каткова и общественное мнение и через них воспрепятствовать союзу с Пруссией и одностороннему союзу с Францией, доказав одновременно, что одна только Австрия есть истинная и полезная союзница для России. При этом необходимо лишить силы все те мотивы, которые восстановляют русское национальное чувство против сближения с Австрией.
— Воспоминание о Крымской кампании? — спросил король, не поднимая головы.
— Не одно это, — отвечал мистер Дуглас, — есть ещё другая причина, раздражающая общественное мнение против Австрии, именно конкордат.
— Конкордат? — вскричал король с удивлением. — Какое дело России до австрийского конкордата?
— Русские, ваше величество, — сказал мистер Дуглас, — знают, что Австрия до тех пор не станет внутренне сильна и, следовательно, не может быть твёрдой союзницей, пока будет связана по рукам и ногам ультрамонтанским направлением. В связанной таким образом Австрии русские, преимущественно старорусская партия, видят орудие честолюбивой и властолюбивой части римской иерархии. Последняя же, по своему положению в Польше во время последнего восстания, навлекла на себя глубокую и непримиримую ненависть русских, и, пока существует конкордат, эта ненависть отчасти падает на Австрию и её правительство. Равным образом прежние отношения к русинам возбудили сильное неудовольствие на Австрию. Славянский конгресс не произвёл на русских такого влияния, как одно слово московского митрополита, увещавшего православных молиться за их угнетённых единоверцев в Галиции, вся страна запылала гневом. Сбросив оковы конкордата и устранив тем опасения, что она будет служить орудием ультрамонтанов, и обращаясь с русинами кротко и снисходительно, Австрия изменит настроение русской нации, общественное мнение выскажет свой приговор, и ни один министр не отважится заключить союз с врагами Австрии. Тогда, — продолжал он, возвышая голос, — проснётся мужество южной Германии, которая увидит Австрию идущей рука об руку с могущественнейшей державой; Франция примкнёт к ним. Англия не отважится остаться одна, Швеция и Норвегия последуют примеру других держав, и в виду этой великой коалиции пробьёт последний час планам графа Бисмарка. Тогда Германия потребует, чтобы Австрия снова заняла в ней прежнее место, и Австрия станет вождём Германии, объединение последней будет достигнуто единством строя, законодательства и войска…