Вильгельм одобрительно кивнул головой.
— Кого бы вы предложили? — спросил он.
— Генерал-лейтенанта фон Гебена, — отвечал Мольтке, не колеблясь ни минуты.
— Гебен… Гебен… Да, именно такой человек, какой нужен. В нём есть что-то от вас, дорогой Мольтке, — сказал король.
— Он рассудителен, как муж, и отважен, как юноша, — отвечал генерал спокойно. — Конечно, надо полностью приготовить мобилизацию и назначить дислокацию таким образом, чтобы в случае войны мы немедленно вступили бы во Францию.
— Мольтке знает своё дело! — сказал моранх, дружески глядя на серьёзное лицо генерала.
— Это не чрезмерная самоуверенность и не дерзость, ваше величество, — отвечал Мольтке твёрдо. — Французская армия преобразовывается, а это самое худшее время для того, чтобы поставить её на военную ногу. Кроме того, как я думаю, там не вполне способны понять тактику современного ведения войны, и потому я уверен в своём успехе. Если должна произойти война, то пусть лучше она начнётся сегодня, а не завтра, ибо чем позже это случится, тем больше времени будет иметь маршал Ниэль — единственный французский полководец-организатор, чтобы осуществить свои мысли и планы.
— Во Франции, — сказал король задумчиво, — не щадят трудов для того, чтобы реформировать армию и воспользоваться нашим опытом.
— Пусть делают, что хотят, ваше величество! — пылко воскликнул Бисмарк. — Но одного не могут заимствовать у нас: прусского младшего лейтенанта!
— Граф Бисмарк совершенно прав, — сказал Мольтке с тонкой улыбкой. — Чтобы создать подобных офицеров, необходимы столетия и целый ряд государей, каких имели мы.
— И, — прервал король с улыбкой, — целый ряд генералов, какими располагал мой дом: Винтерфельдт, Шарнгорст, Мольтке…
— И ещё прибавьте, ваше величество, — сказал Бисмарк, — материал пресловутого прусского юнкерства…
— Которое умеет повиноваться и никогда не забывает о верности! — сказал Вильгельм, кивая головой.
— Я чрезвычайно рад, ваше величество, — заговорил граф первый министр после небольшой паузы, — что генерал фон Мольтке так ясно и верно видит шансы войны, ибо чем меньше станем бояться столкновения, тем вернее избежим его. — Однако прошу у вашего величества позволения воспользоваться случаем для немедленного и предварительного обсуждения ещё одного вопроса. Вашему величеству известно, что уже с прошлого года Голландия стремится устранить право Германии держать гарнизон в Люксембурге. Высказывают опасения, коих, в сущности, не имеют, но которые служат теперь предлогом к настоящим действиям и которые, быть может, оказывают своё влияние на европейские правительства, тем более что при распаде германского союза изменилось и стало спорным положение Люксембургской крепости. Да и Франция никогда не упустит случая представить в виде угрозы занятие Люксембурга нашими войсками. Так как в начале дела я считаю справедливым и необходимым уяснить себе, какие уступки хотят и могут сделать стороны во время переговоров и так как в настоящем случае весьма важно отвести от себя даже тень подозрения в угрозе европейскому спокойствию, которую Франция охотно припишет нам, то я предлагаю вопрос: необходима ли Люксембургская крепость для оборонительной системы Германии? Если не нужна, то нам будет ещё легче привлечь на свою сторону кабинеты и изолировать Францию.
Король вопросительно посмотрел на генерала.
— Люксембургская крепость, — отвечал последний спокойно и твёрдо, — никогда не должна находиться в руках французов. Она может послужить нам серьёзным препятствием. Нам самим она не нужна и в случае надобности её можно заменить укреплённым лагерем при Трире. Впрочем, и этого не нужно, довольно имеющихся крепостей.
— Так что нет никакой опасности от полного устранения Люксембургской крепости? — спросил граф Бисмарк.
— Никакой! — отвечал генерал.
— Однако нужно подробно обсудить этот вопрос, — сказал король нерешительно и задумчиво.
— Без сомнения, ваше величество и подумает, — сказал Бисмарк, — чтобы я сам предложил уступки — нужно только уяснить себе, возможны ли вообще уступки для улучшения нашего политического положения. И мы не должны оставлять этого без внимания хотя бы по причине южной Германии.
— Неужели южные германцы могут предполагать в этом casus foederis[24]? — воскликнул Вильгельм.
— При вопросе о занятии крепости, — отвечал Бисмарк, пожав плечами, — я бы, конечно, не мог сказать «нет». Но если речь пойдёт об уступке германской области — это нечто другое. Это дело немецкой чести, и стоит позаботиться о том, чтобы его так поняла и признала нация!
— Принимайтесь же за работу, дорогой граф, — сказал король. — Я одобряю вашу точку зрения, но удерживаю за собой право решения в дальнейших фазах, а именно в отношении уступок. Вас, генерал фон Мольтке, прошу проработать касающиеся этого дела военные вопросы и завтра доложить их мне подробно в присутствии кронпринца. — Пришлите также Гебена! — прибавил он.
— Будет исполнено, ваше величество! — отвечал генерал.
Король дружески поклонился им, и генерал с графом ушли.
Глава седьмая
Приёмные салоны в доме министерства иностранных дел в Берлине ярко освещены: у канцлера северогерманского союза вечер, на который съезжаются члены рейхстага, дипломаты и прочие сливки столичного общества, состоящие в гражданской и военной службе, в финансовом мире, в мире искусства и науки.
Многочисленное общество сновало по скромно убранным комнатам. Высокие чины оживляли своими блестящими мундирами однообразие чёрных фраков мирных граждан; дипломаты с пёстрыми лентами и блестящими звёздами частью стояли группами и шёпотом вели между собой разговоры, частью прогуливались, вступая в беседу со знакомыми депутатами и извлекая из разговора сведения о внутреннем положении, по которым иностранные дворы, в силу своей прозорливости, составляли более или менее верную картину политической жизни в Берлине.
Несмотря на многочисленное общество в залах, к парадным дверям дома подъезжали новые экипажи и подходили новые пешеходы, ибо никто из приглашённых не хотел пропустить этих вечеринок-суаре, на которых можно было без всякого стеснения и официальности общаться с политическими и парламентскими звёздами и, быть может, заглянуть в тайны великой политической машины, приводившей в движение мир.
В первом салоне стоял Бисмарк, приветствуя вновь прибывших. Он то обменивался несколькими словами с членами дипломатического корпуса, то радушно пожимал руку депутату рейхстага; на нём был кирасирский мундир, беспечная весёлость выражалась в его чертах.
Он только что раскланялся с небольшим, невзрачным на вид господином с умным, резко очерченным лицом, в живых чёрных глазах которого светился тот еврейский ум, который замечается в потомках избранного народа, когда они рассуждают о вопросах искусства и политики.
— Очень рад видеть вас, доктор Ласкер, — сказал граф с безупречной вежливостью. — Вероятно, мы найдём ещё случай обменяться несколькими словами. Я хотел бы переманить вас у оппозиции, — прибавил он, грозя пальцем.
— Это будет не совсем легко, ваше сиятельство! — отвечал с поклоном доктор Ласкер.
Показавшиеся в дверях гости расступились, и в салон вошёл, раскланиваясь направо и налево, генерал-фельдмаршал граф Врангель. Весёлостью дышало волевое, морщинистое лицо старика с закрученными вверх усами. Бодро шагал этот ветеран прусской армии, одетый в мундир своего восточнопрусского кирасирского полка, с орденом Pour le Mérite[25] на шее, звёздами Чёрного орла и Андрея Первозванного на шее, и с орденом Железного креста I степени.
Бисмарк быстро пошёл ему навстречу и, вытянувшись во фрунт, сказал тоном рапортующего офицера:
— Генерал-майор граф Бисмарк-Шенгаузен из Седьмого Магдебурского кирасирского полка, откомандированный к должности союзного канцлера и министра иностранных дел!
— Благодарю, благодарю, дорогой генерал! — сказал фельдмаршал, пожимая руку первому министру и с удовольствием посматривая на его воинственное, резкое лицо. — Очень, очень рад иметь вас под своим начальством и ещё более радуюсь, — прибавил он с дружеской улыбкой, — что при иностранных делах его величество имеет кирасира — палаш даёт руке твёрдость, и что он сделает хорошего, того испортить вы не позволите перьям, как поступили в былое время писаки с Блюхером.
Граф усмехнулся.
— Ваше сиятельство может за меня не опасаться, — сказал он, гордо выпрямляясь. — Девиз прусского кирасира: вперёд!
Приветливо помахав рукой, фельдмаршал двинулся дальше.
Между тем доктор Ласкер прошёл во второй зал и приблизился к группе, в которой вёлся оживлённый и серьёзный разговор.
Здесь стоял тайный советник Вагенер, известный основатель и редактор газеты «Кройццайтунг», чиновничьего вида человечек, с непрезентабельной фигурой которого вступало в контраст выбритое, бледное, черезвычайно выразительное лицо. Вагенер разговаривал с депутатом Микелем, бургомистром Оснабрюкка и прежним главой ганноверской оппозиции: худощавым мужчиной, среднего роста, с высоким умным лбом. При всей своей резкой риторике Микель умел всегда сохранять в своих политических прениях изящные формы хорошего общества.
— Удивляюсь, — сказал Микель, — что вы, господин тайный советник, так восстаёте против ответственности министров. В разумном консервативном интересе Пруссии, а также и в отношении южной Германии эта ответственность, безусловно, необходима. Вверите ли вы интересы своей партии министерству, которым управляет безответственный союзный советник? Министры могут меняться, и консервативная партия так же мало, как либеральное направление, способно обрести гарантии в министерстве, ответственность которого не определена в точности законом.
— Я потому восстаю против всякой ответственности министров, — отвечал тайный советник Вагенер, — что она разрушает, в принципе, основания монархического государства, а на практике не имеет никакого значения. Против сильной центральной власти, а, я надеюсь, центральная власть северогерманского союза будет с каждым днём крепче и сильнее, ответственное министерство бессильно. Против же слабой центральной власти, — прибавил он с саркастической усмешкой, — имеете вы совершенно другие и более действительные меры. Конституция есть компромисс между существующими политическими элементами и факторами, — конституционный шаблон не поможет нам здесь: все эти поправки, представленные различными сторонами при совещании, служат средствами не улучшения, но препятствия прогрессу.