В эту минуту поспешно вошёл небольшой, бледный человек с блестящими чёрными глазами. Под мышкой он держал свёрток с почтовым адресом.
Он подошёл к буфету и крикнул:
— Стакан пива, да поскорей — я умираю от жажды и должен идти далее! Добрый вечер, фон Чиршниц, — сказал он, пока кельнер наливал пиво, — как ваше здоровье? Давно не виделись.
— Как видите, господин Зоннтаг, я здоров, — отвечал фон Чиршниц с улыбкой, подавая руку посетителю. — Питаешься как можешь, — прибавил он, указывая на остатки своего ужина.
— Мне нужно переговорить с вами, идите за мной, — прошептал купец Зоннтаг, почти не шевеля губами, и потом громко сказал: — Да-да, теперь вам больше нечего делать — в ваши лета всё переносится легко: не заботишься ни о каком деле. — Он жадно выпил стакан пива и, поклонившись офицеру, сказал: — Прощайте, фон Чиршниц; мне надобно идти на почту и отправить этот свёрток.
И быстро вышел через боковую дверь в коридор, который вёл на соседнюю улицу.
Фон Чиршниц медленно бродил по ресторану.
— Не знаю, как провести нынешний вечер, — сказал он громко и подошёл к группе посетителей, сидевших у столика.
Поговорив с ними несколько минут, он опять стал медленно бродить, а потом быстро и незаметно скрылся в ту же боковую дверь, через которую вышел купец Зоннтаг.
Последний стоял в слабо освещённом коридоре.
Он быстро вошёл в дверь, которая вела в комнату для прислуги; в ней горела свеча.
Фон Чиршниц последовал за ним.
— Опасность велика и близка! — сказал низенький купец Зоннтаг, затворив дверь. — Вы все под надзором; у входа в «Георгсхалле» стоит полицейский. Фон Венденштейн арестован, вам не следует идти домой — вы должны немедленно уехать!
— Но боже мой! — вскричал фон Чиршниц в испуге. — Как…
— Есть у вас деньги? — спросил Зоннтаг, поспешно распаковывая свой свёрток.
— Порядочно, — отвечал фон Чиршниц, — но…
Зоннтаг разложил на столе содержимое свёртка.
— Ради бога, не спрашивайте, — сказал он, — делайте, что я вам скажу, и всё будет хорошо. Во-первых, — продолжал он, — долой эту бороду — она слишком заметная примета.
И, поставив на стол зеркало и свечу, он толкнул фон Чиршница на стул и подал ему бритву.
Потом взбил мыло и намылил красивую бороду офицера с такой скоростью и ловкостью, которая сделала бы честь самому искусному цирюльнику.
Вне себя от удивления, фон Чиршниц беспрекословно покорился операции.
Наконец он громко рассмеялся.
— Ради бога, не смейтесь, но брейтесь, — сказал Зоннтаг, — минуты драгоценны, или мне…
Он протянул руку к бритве.
— Нет-нет! — вскричал фон Чиршниц, продолжая смеяться. — Вы можете в пылу своей ревности отрезать мне нос!
— Эти господа вечно шутят, — сказал Зоннтаг полушутливо-полусердито, — скорей, скорей…
Через несколько секунд у офицера уже не было красивой бороды.
— И усы? — спросил он с некоторым колебанием.
— Ведь они скоро опять вырастут, — отвечал Зоннтаг нетерпеливо. — Долой их!
И усы пали под острою бритвой.
— Так, — сказал Зоннтаг. — Теперь снимите сюртук, скорей, скорей. Наденьте эту блузу, фуражку, так будет хорошо, — продолжал он довольным тоном. — Теперь потребуется новый список примет. — Он повернул молодого человека и осмотрел его со всех сторон — в самом деле, едва ли можно было признать в этом работнике красивого изящного офицера.
— Что же дальше? — спросил фон Чиршниц, вынимая из сюртука бумажник и пряча его в карман блузы.
— Слушайте хорошенько, — сказал Зоннтаг, поднимая указательный палец правой руки. — Этой дверью вы выйдете на Банхофсштрассе, спокойно и медленно; на углу против памятника Эрнесту-Августу вы встретите работника и спросите у него, как пройти к Георгс-Мариенштадту; если он ответит вам: «Георгс-Мариенштадт — мой квартал, я провожу вас», — то ступайте за ним и слушайтесь всех его распоряжений. Теперь ни слова больше! Счастливого пути!
— Но?.. — опешил фон Чиршниц.
— Ступайте, ступайте! — воскликнул Зоннтаг. — Минуты драгоценны — у вас впереди половина ночи. Полицейский думает, что вы здесь в «Георгсхалле», я позабочусь о том, чтобы здесь до утра горел огонь, слышался смех и звон стаканов — это будет правдоподобно, и полицейский не уйдёт со своего поста.
Он вытолкнул фон Чиршница.
Потом уложил в свёрток сюртук молодого человека, завязал и, выбежав через ресторан на улицу, отправился на почту. Здесь экспедиция была уже заперта. Зоннтаг стучал во все двери, заходил в бюро и, показывая на свои часы, говорил, что опоздал всего на несколько минут и просил принять его свёрток. Когда же ему отказали в этом везде, он наконец ушёл, обменявшись не совсем ласковыми репликами с почтовыми служащими, которые объявили, что при дальнейшем упорстве они прогонят его.
Он запасся возможно большим числом свидетелей своего пребывания в почтовом здании.
Между тем фон Чиршниц, медленными и спокойными шагами достиг конца Банхофсштрассе.
На углу большой гостиницы «Королевский отель», напротив памятника королю Эрнесту-Августу на Вокзальной площади, стоял, прислонясь к стене, носильщик в синей блузе с жестяным номером на фуражке.
— Дружок, — сказал фон Чиршниц, ловко подражая народному языку, — не можете ли показать мне дорогу к Георгс-Мариенштадту?
— Георгс-Мариенштадт в моём квартале, — отвечал работник, медленно поднимаясь, — я провожу вас, сегодня мне больше нечего делать.
Он потянулся несколько раз, громко зевая, потом медленно пошёл по площади. Носильщик несколько раз осматривался кругом, площадь была пуста, только у ворот железной дороги стояло несколько полицейских в мундирах, да тёмная фигура в штатском платье прислонилась к решётке памятника.
Пройдя площадь, ярко освещённую большими газовыми фонарями, работник повернул в маленький тёмный переулок позади почтового здания и через несколько шагов остановился у бокового входа на двор железной дороги.
Здесь его, казалось, поджидал железнодорожный чиновник, стоявший в тени, бросаемой дверью.
— Здесь нельзя ходить, — сказал чиновник, присматриваясь в темноте к подходящим личностям.
— Товарищ идёт к Георгс-Мариенштадту, — отвечал работник. — Я хотел провести его туда ближайшей дорогой.
— Идите за мной, — сказал чиновник фон Чиршницу и пошёл вперёд по самой тёмной части двора. Работник исчез в тёмной улице.
Фон Чиршниц шёл за своим проводником, который привёл его в большой, совершенно тёмный пакгауз. Он взял офицера за руку и повёл между множеством громадных ящиков в уголок, обставленный большими бочками. Затем достал из-под бочонка потайной фонарь.
Фон Чиршниц пытливо посмотрел на своего проводника; лицо последнего было совершенно ему незнакомо.
— Вы можете довериться мне, — сказал проводник с улыбкой и извлёк из-под большой бочки длинное, широкое пальто, чёрный парик, круглую широкополую шляпу и большую дорожную сумку.
По требованию проводника фон Чиршниц снял блузу, надел пальто, парик и шляпу; потом перепрятал свой портмоне в широкий карман новой одежды и взял в руки дорожную сумку.
— Превосходно, — сказал чиновник, — никто не узнает вас! Вот, — продолжал он, открывая свой портфель при свете фонаря, — билет до Оснабрюкке; вот паспорт на имя Мейерфельда — запомните хорошенько, что вас зовут Мейерфельд! — несколько деловых писем к Мейерфельду, в штемпельных конвертах, для лучшей легитимации в случае надобности, которая, по всей вероятности, не наступит. Теперь же поезжайте, время нельзя терять!
Он погасил фонарь, взял фон Чиршница за руку и вывел из пакгауза. На рельсах, вдалеке от дебаркадера железной дороги, стоял вагон, близ него виднелись двое рабочих.
Чиновник подвёл фон Чиршница к этому вагону, бесшумно отворил дверцу и впустил молодого человека в тёмное купе второго класса.
— Сидите здесь смирно, — сказал он, — и счастливого пути!
Он затворил дверцу.
— Всё в порядке? — спросил он обоих рабочих, проходя мимо них.
— Всё в порядке, — отвечали оба тихим голосом.
Они пошли медленно к оживлённой части железнодорожного двора.
Через полчаса зазвонили в первый раз к поезду в Оснабрюкке.
У всех входов и выходов железнодорожной станции стояли полицейские. Собиравшиеся путешественники внимательно осматривались — все они были невинными, неподозрительными личностями.
Стали садиться. Все места были вскоре заняты, оказалось, что прицепили только два пассажирских вагона: путешественникам не достало мест, они ссорились со служителями.
— Какая незадача! — вскричал кондуктор. — Господин инспектор, недостаёт пассажирских вагонов!
Подошли двое рабочих.
— Мы позабыли прицепить ещё один вагон, назначенный для поезда, — сказали они, снимая фуражки.
— Вы будете оштрафованы за эту оплошность, — сказал инспектор строгим тоном, — у каждого вычтут по талеру; если повторится ещё раз такой случай, то вы будете уволены. Скорей же, скорей прицепите ещё два вагона — пассажиров много!
Рабочие бросились, за ними последовали другие. Через несколько минут прицепили два вагона, путешественники бросились к ним и заняли места; подали сигнал — и поезд, свистя и шипя, скрылся во мраке ночи.
Фон Чиршниц сидел в уголке купе. Кондуктор пометил билеты, всё было в порядке.
Полицейские занимали все входы, в полицейское управление был отправлен рапорт: «К оснабрюккскому поезду никто из подозрительных не явился на железную дорогу».
В ответ последовал приказ стеречь железнодорожную станцию в течение всей ночи.
Перед театром же расхаживал медленными шагами человек, не спускавший глаз с дверей «Георгсхалле». Окна ресторана горели огнями, всю ночь раздавались звон стаканов и громкие, весёлые голоса, в окнах показывались иногда тёмные силуэты людей.
— Прескверное дело, — проворчал стороживший, — присматривать за кем-нибудь, торча на морозе, между тем как тот всю ночь просидит в трактире!
И, дрожа от холода, он ворчливо принялся опять расхаживать.