— Вы ясно видите, — сказал Фриц нетерпеливо, — вы один, а нас двое, у вас один выстрел, у нас же четыре, ступайте прочь и не смейте задерживать нас!
Жандарм поднял карабин и прицелился в запряжённую лошадь.
— Будь потише, Фриц, и не говори ерунды, — сказал фон Венденштейн, — не думаешь ли ты испугать старого кавалериста? Послушайте, — продолжал он, обращаясь к жандарму, который опять опустил свой карабин. — Уверены вы, что я поступил низко, совершил бесчестное дело?
— Нет, господин лейтенант, я не думаю этого! — заявил жандарм твёрдым голосом.
— И я говорю вам, — сказал фон Венденштейн, — что не знаю, за что преследуют меня — я предан сердцем моему прежнему государю, но ничего не сделал такого, что называют теперь государственной изменой. Если же меня поймают, то осудят, заключат в смирительный дом вместе с ворами и мошенниками. Если вы, старый солдат, хотите предать этому позору офицера своего прежнего полка, то нападите на меня, постарайтесь арестовать, но, стреляя, цельтесь, пожалуйста, лучше, потому что мне приятнее умереть от пули старого солдата, чем в позорном заключении.
Сильное волнение выразилось на лице солдата.
— У меня жена и дети, — сказал он, — если узнают…
— Что узнают? — вскричал Фриц. — Посмотрите: вокруг нас старая верная роща, над нами небо и Бог. Никто не видит и не слышит нас. Я унёс своего лейтенанта, смертельно раненного, с поля битвы при Лангензальца, неужели вы думаете, что я подведу вас, когда поможете спасти его теперь?
Жандарм помолчал с минуту.
— Счастливого пути, господин лейтенант. Да будет с вами милосердный Господь! — сказал он потом, повернул лошадь и поскакал в сторону.
— Спаси, Боже, доброго малого, — сказал Фриц. — Теперь вперёд! Надеюсь, мы не встретим другого!
И они поехали.
Через некоторое время показалась вдали двуконная коляска, пересекавшая рощу.
— Свернуть в сторону? — спросил Фриц. — В таком случае мы потеряем много времени.
— Коляска, кажется, не подозрительна, — сказал лейтенант, — следовательно, едем дальше.
Коляска выехала несколько сзади телеги и, направившись по её следу, скоро догнала, потому что пара сильных лошадей бежала скорее, чем уставшая уже лошадь молодого крестьянина.
На козлах коляски сидел кучер в местном наряде; проезжая мимо телеги, он дружески кивнул Фрицу и лейтенанту.
Из коляски выглянул молодой человек с белокурой бородой, закутанный в плащ.
— Боже мой! — вскричал он. — Господин лейтенант, как вы попали сюда?
Кучер остановил лошадей.
Фриц также остановился и невольно опустил руку на пистолет.
— Добрый день! — сказал лейтенант. — Я помню, что видел вас, но где — не знаю…
— Вы были в карауле, лейтенант, близ Гёттингена, — отвечал молодой человек из коляски. — А я в качестве курьера проезжал через форпосты. — Меня зовут Дувэ. Вы были с другим офицером своего полка и дали мне на дорогу стакан грога…
— Бедный Штольценберг, — произнёс фон Венденштейн со вздохом. — Да, да, припомнил: вы ехали в Гессен, и вот мы встречаемся здесь, в роще.
Дувэ посмотрел на него с тонкой улыбкой.
— Не находимся ли мы в одинаковом положении? — спросил он.
Фон Венденштейн вопросительно взглянул на него.
— Что касается меня, — продолжал Дувэ, — то я бегу, а этот человек, — он указал на кучера, — добрый крестьянин, который никого не выдаст. Я отправляюсь в Альтону, чтобы оттуда бежать в Англию.
— Вас арестовали? — спросил фон Венденштейн с некоторым колебанием. И как вы ушли?
Дувэ улыбнулся.
— Меня взяли в моём бюро два прусских полицейских чиновника, — сказал он, — предполагая, конечно, найти у меня желаемые бумаги; отвели в министерство внутренних дел, где предполагали допросить. Но так как полицейские были незнакомы с расположением дома, то я завёл их в отдалённую комнату, выскочил, запер замок снаружи и предоставил их судьбе, а сам бежал к другу, которого ни в чём не подозревали.
— И вас не искали и не преследовали? — спросил фон Венденштейн с улыбкой.
— Меня искали и преследовали по всему королевству, — отвечал Дувэ, — но я прожил четыре недели в Ганновере, и теперь полагают, что я уже давно уехал! Вы можете довериться мне, — сказал он потом, — и если я могу служить вам…
— Я лейтенант фон Венденштейн, — сказал молодой офицер, — и…
— Знаю всё, — прервал его Дувэ, — потому что в своём убежище получал все сведения. Вся полиция ищет вас, поедемте со мной. Бегство моё подготовлено — если не встретится особенного несчастия, то я провезу вас за границу. Садитесь в мою коляску, ваша лошадь и без того устала — не станем терять времени!
Фриц пытливо смотрел на молодого человека и на кучера.
— Сделайте так, господин лейтенант, — сказал он. — Вы поедете скорее, да и мы ещё ничего не приготовили к дальнейшей дороге, отчего вы подвергнетесь большой опасности. Я поскорее поеду в Люхов и возвращусь оттуда с покупками, это отклонит всякое подозрение…
Лейтенант слез с телеги, Фриц последовал его примеру.
— Прощай, старинный друг, — сказал фон Венденштейн. — Тысячу раз благодарю тебя за вторичное спасение, и тысячу поклонов всем. Всем! — прибавил он грустным тоном.
Фриц почтительно взял его руку, лейтенант прижал его к своей груди.
— Счастливого пути, господин лейтенант, и счастливого возвращения! — сказал он сдавленным голосом, перешедшим в тихое рыданье.
Фон Венденштейн сел в коляску, лошади тронули, и повозка быстро покатилась.
Долго смотрел ему вслед Фриц, потом взобрался на телегу и, желая дать лошади время отдохнуть, медленно поехал в обратный путь через безмолвную рощу.
Фон Венденштейн и Дувэ добрались без всякой неприятной встречи до окрестностей Гамбурга. Здесь они вышли из коляски, оставив в ней плащи и пистолеты и, смеясь и болтая, как невинные люди, вошли в старый ганзейский город. Точно так же, останавливаясь у окон блестящих лавок, прошагали они по улицам и, когда солнце стадо заходить, достигли гавани.
Медленно расхаживали они по набережной, когда к ним подошёл краснолицый, загорелый мужчина.
— Походим ещё несколько минут; может быть, за нами наблюдают, чего, впрочем, я не предполагаю.
Он вынул папиросницу из панамской соломы и подал обоим беглецам, бросив проницательный взгляд на лейтенанта.
— Товарищ по несчастию, которого вы должны также спасти, — прошептал Дувэ, закуривая сигару от сигары незнакомца, и потом дал огня фон Венденштейну.
— Хорошо, — сказал незнакомец, — но подождём, пока стемнеет.
Наступила ночь, зажигались газовые фонари. Дома и корабли бросали длинную тень на набережную. Незнакомец остановился у лестницы на пристань.
Подъехал ботик с двумя матросами, которые гребли так тихо, что едва был слышен шум вёсел и всплески воды.
Беглецы и незнакомец сели в ботик.
Последний, как стрела, полетел по лабиринту тесно стоявших судов и вскоре достиг брига, на корме которого было написано большими золотыми буквами: «Йоханна из Эмдена».
Взошли на бриг. Беглецы молча последовали за своим проводником в каюту.
— Здесь вы в безопасности, — сказал он, зажигая лампу, — каюта не блестяща, но защитит вас. Вы должны, однако, пробыть здесь ещё два дня и не выходить на палубу. Оба матроса, привёзшие нас, молчаливы и верны, остальных я отправил сегодня на берег. Послезавтра я буду совсем готов к отплытию, тогда вы на некоторое время сойдёте в трюм, когда на корабль придёт полиция. Теперь подкрепите силы.
И капитан поспешно принёс свой запас блюд и несколько бутылок отличного бордо; молодые люди воздали честь его гостеприимству и улеглись потом на постели, приготовленные для них на полу капитанской каюты; вскоре ими овладел такой глубокий и сладкий сон, какой бывает только в молодости и после испытанных опасностей.
На третий день бриг отплыл, все формальности были исполнены, полиция осмотрела все помещения и нашла все в порядке.
Бриг спустился по Эльбе, и только когда он вышел в открытое море, на палубе явились лейтенант фон Венденштейн и Дувэ и с грустью стали смотреть на серую линию берега, который стал постепенно исчезать на горизонте.
— Прощай, отечество, прощай, Германия! — прошептал фон Венденштейн. — Когда я увижу тебя снова? Прощай, Елена! — сказал он ещё тише, и глубокий вздох приподнял его грудь.
Подошедший капитан хлопнул его по плечу.
— Теперь вы спасены, — сказал он с весёлой улыбкой на загорелом честном лице, — позабудьте оставшуюся позади страну и смотрите вперёд. Пойдёмте выпьем за ваше счастливое будущее плавание!
Глава девятнадцатая
Яркое солнце лило с безоблачного неба своё сияние на большую равнину Лоншан; пёстрые волны экипажей и всадников стремились по аллеям Елисейских Полей и проспекту Императрицы к Булонскому лесу, чтобы видеть весенние скачки, и постепенно густевшая толпа мало-помалу наполняла обширное пространство. Множество иностранцев, привлечённых в Париж открывшейся уже выставкой, впервые увидели себя среди блестящего, сверкающего, шумящего и волнующегося парижского света, того света, волшебная радуга которого восхищает глаза, не ослепляя их, тонкое благовоние которого разливается, как невидимое дыхание в атмосфере, возбуждая нервы, не причиняя тяжести и утомления.
Длинные ряды скамеек были заняты дамами в новых весенних туалетах, веющие перья и пёстрые цветы дрожали на непрерывно колеблющихся шляпках, блестящие глазки взглядывали во все стороны, отыскивая и приветствуя друзей, и тёплый воздух был наполнен тем нежным и тонким благовонием, которое добыто искусством Пивера из всех цветов Запада и Востока и которое, подобно атмосфере, окружает дам знатного парижского света. У входа к скамейкам стоял длинный ряд великолепных открытых колясок с рослыми фыркающими лошадьми, с неподвижно сидевшими на козлах кучерами, с лакеями у дверец, украшенных блестящими гербами.
Мужчины, верхом или в лёгких викториях, толпились внутри обширного, огороженного пространства, напротив скамеек; здесь было мало дам, и по преимуществу из тех, кто принадлежит к полусвету, из знатных же присутствовали лишь те, которые, имея особенно блестящие и безукоризненные экипажи, могли безбоязненно подвергаться критическим взглядам всего собравшегося общества.