— Кого угодно вам? — спросил он тем равнодушно-спокойным тоном, который свойствен привратникам во всех домах, как в роскошных и знатных, так и в простых.
Молодая женщина робкой походкой подошла ко входу в каморку, в которой работал старик, и скромным тоном сказала: — Мне бы хотелось видеть комнату, которая сдаётся внаём.
Весь свет падал на лицо говорившей, и хотя её наряд вполне соответствовал характеру улицы и дома, однако на физиономии старика выразилось некоторое удивление, когда он увидел нежное лицо благородного греческого типа, кроткий взгляд больших чёрных глаз, полусмущённую улыбку свежих уст; старик как будто почувствовал симпатию и приветливо отвечал:
— В третьем этаже, у мадам Ремон, мадам. Мадемуазель, — поправился он, взглянув на молодое личико пришедшей.
— Мадам, — сказала она, опуская глаза.
Старик кивнул головой.
— Надеюсь, вы найдёте желаемое — здесь хороший, порядочный дом, — и ласковее прежнего поклонился молодой женщине, которая со словами «благодарю вас» повернула к узкой и тёмной, но сравнительно опрятной и хорошо содержимой лестнице.
Достигнув третьего этажа, она позвонила в единственный там колокольчик; через несколько секунд вышла старуха в высоком белом переднике и чепце, обрамлявшем раскрасневшееся приветливое лицо.
— Я желаю осмотреть комнату, которую вы сдаёте внаём.
Старуха предупредительно отворила дверь в переднюю и ввела молодую женщину в маленькую комнату с одним окном на двор, меблированную простой чистой постелью, шкафом, простым столом и несколькими стульями.
Молодая женщина обвела глазами комнату и, по-видимому, осталась довольна.
— Комната годится для меня, — сказала она, — я большею частью работаю вне дома.
— У меня есть ещё комната с другой стороны, на улицу, — сказала старуха, — она больше и красивее, но и дороже.
— О нет, довольно и этой. Цена?
— Пятнадцать франков в месяц.
Подумав с минуту, молодая женщина сказала:
— Хорошо, я согласна, но, — продолжала она, колеблясь, — я одна и желала бы вести тихую, уединённую жизнь — я обедневшая вдова и должна жить трудом. Кто ещё квартирует у вас: для меня важно знать, кого я буду иметь соседями, — сказала она, со смущением одёргивая шаль.
— О, — произнесла мадам Ремон, дружески окинув своими маленькими серыми глазами стройную фигуру молодой женщины. — У меня порядочный дом, я не принимаю дурных людей. Вот здесь, рядом с вами, живёт прекрасный, добрый молодой человек, прилежный и экономный, Жорж Лефранк, он трубочист — прибыльное дело. Он зарабатывает довольно денег по своему званию, но не мотает. Может быть, вы испугаетесь, увидев его в рабочем наряде, но через полчаса он уже чист и опрятен и такой добрый, хороший человек — иногда читает мне и ухаживает за моими цветами. О, вы, конечно, будете довольны знакомством с ним.
Молодая женщина наклонила голову.
— А там? — спросила она, указывая на противоположную дверь.
— Эта комната на улицу, — отвечала старуха, — о которой я вам говорила. Она ещё пуста, но вы можете быть совершенно спокойны, я сдам её только порядочным людям — я очень строго соблюдаю правило: знать, кому отдаю комнату. Но позвольте спросить о вашем звании, — продолжала мадам, запнувшись. У меня нет никакого сомнения, конечно, что… — прибавила она, благосклонно взглянув опять на просто и скудно, но чисто одетую молодую женщину,
— Вы правы, — сказала последняя с улыбкой, — и ваша предусмотрительность успокаивает меня. Я из Эльзаса, моя фамилия Бернар, я вдова мелкого чиновника, умершего вскоре после брака и оставившего меня одну. Я приехала в Париж, надеясь скорее найти возможность добывать пропитание работой, и пробыла здесь не более четырёх недель. По рекомендации я нашла много работы: шить бельё и вышивать — живу близ бульваров, но тамошняя цена слишком высока для меня, я хотела сберечь что-нибудь на случай нужды. Мне сказали, что дешевле жить в этой местности, я пришла, увидела этот дом, который понравился мне и внушил доверие, и надеюсь поселиться в нём. Правда, я работаю в богатых домах, но это заставит меня вставать часом раньше, что ничего не значит, когда молод и здоров. Вот моё положение, — продолжала она, открыв сумку и вынув оттуда портмоне из чёрной кожи, — вот мой паспорт. — Она подала мадам Ремон вынутую из портфеля бумагу.
Мадам Ремон взглянула на последнюю и возвратила её, дружески кивнув головой.
— Превосходно, очень хорошо, моя дорогая мадам Бернар, — сказала она, — всё в отличном порядке, я очень рада иметь вас жилицей и надеюсь, вам понравится у меня. Я познакомлю вас с Жоржем Лефранком, сегодня он не занят и скоро возвратится домой.
— Благодарю вас, — сказала спокойным, почти холодным тоном молодая женщина, названная в паспорте мадам Бернар, — я не имею никакого желания знакомиться. Но, — прибавила она, подумав с минуту, — прошу вас указать мне кого-нибудь, кто взялся бы перевезти мой сундук, оставленный у привратника того дома, в котором я работаю, для меня сундук слишком тяжёл. Я заплачу за фиакр, и если Жорж Лефранк…
— Глупости, глупости, дитя моё! — вскричала мадам Ремон с живостью. — Вы извините, что я так называю вас, но я с первого же взгляда почувствовала к вам особенную симпатию. Глупость, говорю я, бесполезно тратить деньги на фиакр. Жорж привезёт вам сундук на ручной тележке, которую я нарочно держу для таких случаев.
— Но для посторонней… — сказала молодая женщина нерешительно.
— Говорю вам, он охотно это сделает! — вскричала старуха. — Мои жильцы всегда жили ладно между собой, и я готова держать пари, что вы будете так любезны и добры починить иногда бельё доброму парню или сшить ему галстук.
На губах мадам Бернар мелькнула странная улыбка; через секунду будущая жилица старухи схватила с детским простодушием её руку и искренним тоном сказала:
— О, конечно, я сделаю всё, чтобы сохранить добрые отношения с соседями — у вас могут жить только порядочные люди! Как я рада, что пришла в этот дом! Без сомнения, я найду в нём такую спокойную и довольную жизнь, какая только возможна для меня, — прибавила она со вздохом.
Старуха взглянула на неё приветливо и сочувственно.
— Ну, ну, — сказала она, слегка хлопая её по плечу, — когда вы так молоды, не следует терять мужества, хотя судьба и посылает тяжкие испытания. Однако устраивайтесь в своей комнате: если что понадобится, скажите мне, и я сделаю для вас всё, что могу.
И она повела молодую женщину в её комнату, внимательно осмотрев мебель и торопливо стерев кое-где пыль.
— Занимая комнату, — сказала мадам Бернар, — я должна также исполнить и свой долг. — Она вынула из сумки шерстяной кошелёк, отсчитала четыре пятифранковые монеты и положила их на стол. Вот пятнадцать франков за месяц, и сверх того пять франков на мои мелкие потребности: немного молока утром, белый хлеб.
— О, это совершенно лишнее, — сказала старуха, — я верю вам, — однако выражение её лица ясно показывало, что пунктуальное исполнение жилицей своей обязанности в отношении платежа нисколько не уменьшило симпатии, которую та возбудила в мадам Ремон.
— Прошу вас взять — у меня такой обычай, — сказала молодая женщина.
Тяжёлые, быстрые шаги, раздавшиеся на лестнице, прервали разговор.— Мадам Ремон взяла четыре монеты, опустила их в карман и, поспешив к двери, сказала:
— Вот идёт Жорж Лефранк, я попрошу его сейчас привезти вам сундук.
Молодая женщина медленно пошла за нею и остановилась в дверях, устремив проницательный и пристальный взгляд на сильного, стройного мужчину лет двадцати семи или двадцати восьми, который уже поднялся по лестнице и вошёл в переднюю.
— Хорошо, что вы пришли, Жорж, — сказала старуха с живостью, — у вас есть соседка — в доме будет опять побольше жизни. Я сейчас сдала комнату рядом с вашей и убеждена, что вам это настолько же приятно, сколько и мне. Я уже воспользовалась заочно вашей любезностью — нужно перевезти сундук вашей новой жилицы, она хотела взять для этого фиакр, но я сейчас же сказала ей: «Жорж — олицетворённая услужливость, привезёт вам сундук».
Эта речь относилась к молодому человеку в синей блузе, из которой выглядывал белый свежий воротник рубашки, схваченный чёрным галстуком. Густые вьющиеся волосы, прикрытые лёгкой маленькой шапочкой, почти совсем закрывали низкий и узкий, но красивый лоб; глубоко ушедшие под лоб большие чёрные глаза горели почти мрачным огнём; слегка изогнутый нос, твёрдо сжатые губы и сильно выдавшийся подбородок придавали этому худому и бледному лицу выражение внутренней могучей энергии, закалённой и окрепшей в борьбе с жизнью, но ставшей односторонней и оцепенелой вследствие узких условий среды. Это была одна из тех голов, которые встречаются на портретах пуритан, одна из тех голов, которые отличаются железною силой воли, непреклонною твёрдостью, но вместе с тем пылкими, снедающими страстями.
Молодой человек снял шапочку и, подняв глаза на новую жилицу, сказал:
— С удовольствием готов исполнить ваше желание — услуга так естественна между нами, бедными рабочими, у нас не так, как у знатных и богатых, которые друг друга преследуют и изводят, мы должны стоять один за другого и взаимно помогать.
— Ну! — вскричала мадам Ремон. — И между нами бывает преследование и клевета, но таково уж убеждение Жоржа, — прибавила она с добродушной улыбкой — по его мнению, все богатые люди должны быть истреблены огненным и серным дождём.
Молодая женщина с живейшим любопытством рассматривала волевое лицо рабочего, которое приняло во время его речи враждебное, горькое выражение.
Она сделала шаг к нему и кротким, печальным, но искренним голосом сказала:
— Вы правы, я такая же, как вы, рабочая, так же принадлежу к числу тех, для которых земля не представляет собой милой, улыбающейся родины, которым она не иначе уступает свои радости и наслаждения, как за тяжкие работы и труды. Мы должны поддерживать друг друга, помогать взаимно — мы братья и сёстры, — прибавила она с восхитительной, скорбной улыбкой, — и потому я принимаю теперь с благодарностью вашу услугу, о которой сперва едва ли могла просить. Вы также скажете мне, если я могу помочь вам в чём-нибудь — нас породнили бедность, работа и лишения.