Он замолчал и со вздохом опустил глаза вниз.
— Но примирение с Венгрией составляет уже громадный успех, — сказал король, — положение Венгрии всегда было, к сожалению, даже в последнюю войну, — препятствием к развитию австрийского могущества.
— Примирение с Венгрией? — вскричал эрцгерцог. — Да, конечно, о нём говорит весь свет, и коронация будет в Пеште, и будут кричать Eljen[59], но примирение ли это? Мы даём Венгрии всё, чего она требовала, и что же получаем сами? До сих пор я не вижу ничего действительного, ничего осязаемого. Из Италии мы вытеснены, — продолжал он горьким тоном, — из Германии исключены, а настоящее примирение с Венгрией наложит на нас новые оковы, если мы когда-нибудь вздумаем возвратить утраченное положение. Я, правда, питаю сильную симпатию к благородной венгерской нации, но искусственная парламентская машина не расположит её сердец, рейхсраты и делегации с той и другой стороны не помогут австрийским знамёнам одержать победы, и, — сказал он твёрдым тоном, — главное дело в том, чтобы поставить армию на военную ногу — без победоносной армии нельзя возвратить прежнего величия и силы. — Далее, неловкое положение в отношении церкви…
Он вдруг прервал свою речь.
— Простите, ваше величество, я говорю о таких вещах, о которых, в сущности, мало забочусь, я солдат, и задача моей жизни и моё призвание — быть первым солдатом императора, на это я трачу все свои силы и труды, во всём же остальном, пусть Господь направить всё к благу Австрии и просветит императора и его советников, найти истинный путь к лучшему будущему. Однако же, — сказал он после небольшой паузы, — не смею больше беспокоить ваше величество, моя дочь, кажется, забыла о времени у своей приятельницы.
Король встал.
— Принцессы в саду, — позволите ли мне, ваше императорское высочество, отправиться к ним и приветствовать эрцгерцогиню?
Он позвонил. Камердинер отворил двери; король оперся на руку эрцгерцога, и они оба вышли в сад виллы.
Пока эрцгерцог был в кабинете короля, его дочь, в сопровождении своей обергофмейстерины, графини фон Эльтц, отправилась в комнаты принцессы Фридерики. Узнав, что принцесса в саду, она запретила докладывать о себе и сама пошла отыскивать свою приятельницу.
На молодой эрцгерцогине был светлый весенний наряд, мантилья из тёмно-фиолетового бархата и маленькая шляпка с букетом фиалок. Вся фигура этой дочери древнего императорского дома дышала свежей молодостью; чудесные краски красивого, тонкого лица с умными глазами, так весело смотревшими на божий свет, прелестно отделялись от окружавших тёмных цветов. Молодая принцесса вступила в сад и, пышно расцветшая, казалась прекраснее, свежее и блестящее, чем пёстрые чашечки цветов, которые раскрывались в свежей зелени для солнечных лучей и резвых мотыльков.
Заметив в некотором отдалении принцессу и графиню Ведель, эрцгерцогиня нетерпеливо опередила свою обергофмейстерину. Принцесса заслышала лёгкие шаги на песке дорожки, обернулась — и через мгновение была в объятиях эрцгерцогини.
— Мой отец у короля, — сказала последняя, поднимая любящий взор на серьёзное лицо дочери Гвельфского дома, — а я отправилась к тебе. Послезавтра, надеюсь, вы будете у нас — как я рада опять увидеться с тобой! Ты не можешь представить себе, как я счастлива, что ты здесь, мне всегда так хотелось иметь друга, настоящего, истинного друга, и вот я нашла более, чем надеялась когда-нибудь, только дружба наша началась при грустных обстоятельствах, — прошептала она и, обвив рукой шею принцессы, стала нежно гладить её по щеке, с глубоким чувством посматривая на свою старшую приятельницу.
— Добрая, милая Матильда, — сказала принцесса нежно, — как благодарна я тебе за твоё участие в настоящее время! Наш жребий — нести более тяжкое бремя жизни, чем несут другие люди.
— Ах да, да, — сказала молодая эрцгерцогиня, сделавшись вдруг серьёзной и печально смотря вниз, — таков наш жребий.
Она глубоко вздохнула.
Принцесса кротко освободилась из объятий эрцгерцогини и протянула руку подошедшей графине Эльтц, между тем как эрцгерцогиня обратилась с ласковыми словами к графине Ведель.
— Пойдёмте в мою комнату, — сказала потом принцесса Фридерика.
— Нет, — вскричала эрцгерцогиня, — пожалуйста, останемся здесь! Я потому пришла к тебе сюда, что здесь так хорошо. Пройдёмся немного, потом я должна представиться королю.
Она взяла за руку принцессу, и обе молодые девушки отправились, со всей поспешностью своих лет, в тенистые аллеи сада, между тем как обе графини медленно шли за ними, ведя спокойный разговор.
— Ты недавно так тяжело вздохнула, — сказала принцесса Фридерика с улыбкой, — как будто тебя гнетёт печаль. Лежит у тебя что-нибудь на сердце?
Эрцгерцогиня быстро оглянулась на дам, которые уже находились на довольно большом расстоянии, и сказала почти шёпотом, сжав руку принцессы и наклонив к ней голову:
— О боже мой, да — у меня много, очень много чего на сердце.
— Ты почти пугаешь меня, — промолвила принцесса шутливым тоном, продолжая улыбаться.
— О, не смейся! — вскричала эрцгерцогиня с мольбой. — Мне в самом деле не до смеха. Видишь ли, ты сказала, что, по своему званию, мы обязаны жертвовать гораздо больше, чем другие, и эти слова пали на моё сердце, — потому что, потому что… — продолжала она нерешительно.
— Что же? — спросила принцесса серьёзно, устремив глубокий взгляд на розовое личико эрцгерцогини, радостное выраженье молодости которого боролось с беспокойством. — Что же?
— И я должна принести жертву, — прошептала эрцгерцогиня. — Ты знаешь, — продолжала она дрожащим голосом, — что при вступлении нас, принцесс, в брак, играет самую важную роль политика, а не сердце…
— Боже мой! — вскричала принцесса Фридерика. — Дело так серьёзно?
— Так серьёзно! — подтвердила эрцгерцогиня дрожащим голосом. — Мне уже намекали с разных сторон, даже отец, и намёки эти не допускают никакого сомнения в том, что хотят отдать мою руку.
Принцесса с глубоким чувством сжала ладонь своей приятельницы.
— Кому? — спросила она тихо.
— Наследному принцу Италии, — произнесла молодая эрцгерцогиня, покраснев.
Принцесса молчала и опять сжала руку эрцгерцогини.
— Кажется, хотят устроить союз с Италией, — сказала последняя скоро и с живостью, — и, чтобы скрепить его более, я должна…
— Ты знаешь принца? — спросила принцесса Фридерика.
— Нет! — вскричала эрцгерцогиня. — Я только видела его портрет. Ты поймёшь, — прибавила она с мимолётной улыбкой, — что я была несколько любопытна. У него доброе, ласковое лицо, но я привыкла считать Савойский дом нашим врагом — мой отец воевал с ним и одержал победу, — сказала она более твёрдым голосом и со всей гордостью Габсбургского дома. — Они отняли у нас области, лишили наших родственников трона, хотят выгнать святейшего отца из Рима — могу ли я считать своим домом этот дом, перед которым я дрожу, который привыкла ненавидеть? Притом же, — продолжала она со вздохом, — я только что начинаю жить, всё улыбается мне так приветливо в отечестве, я нашла в тебе друга — это редкое счастье для принцессы, и теперь так скоро должна расстаться со всем этим и окружить себя холодным блеском чуждого мне двора!
— Рано или поздно, — сказала принцесса Фридерика задумчиво, — это должно случиться, и, — продолжала она с блестящим взором, — если ты хочешь быть полезной своему дому и стране, то тебе предстоит великое и прекрасное дело — единственный путь для нас, женщин, на котором мы можем действовать для великой цели, к коей стремятся принцы с мечом в руке.
Эрцгерцогиня посмотрела с глубоким удивлением на серьёзное, гордое лицо принцессы.
— О, ты сильнее и выше меня, — сказала она, — у тебя мужская душа, ты рождена для господства.
— Если б я могла быть полезной моему дому, моему отцу и его делу, — сказала принцесса твёрдым голосом и с сияющим взором, — никакая жертва не была бы для меня тяжела! К сожалению, я могу только желать, надеяться и молиться. Твоя будущность может быть прекрасной и величественной, — сказала она через минуту, ты всходишь на блестящий трон, и, быть может, некогда будет в твоих руках могущественное влияние; ты можешь дружественно уладить многое, что иначе повело бы к разрыву; ты можешь поставить себе задачей трудиться для своего дома.
— И для моих друзей! — вскричала эрцгерцогиня с живостью, — для вас. О, если когда-нибудь я буду в силах сделать для вас, поверь мне, я стану трудиться изо всех сил.
— Для вас! — сказала принцесса печально и глубоко вздыхая. — Но почему же, — прибавила она с улыбкой, — не быть тебе счастливой? Принц…
— Именно это-то и лежит у меня на сердце! — сказала эрцгерцогиня, покраснев опять. — Принца я не знаю — о нём говорят много хорошего, и я охотно верю этому, но Савойский дом и Италия принесли много горя нашему дому, и потом, — сказала она с некоторой важностью, — я хорошо вижу, что всем делом тайно руководит Франция, которая никогда не приносила нам счастья. Бедная королева Мария-Антуанетта, Мария-Луиза, все австрийские эрцгерцогини стали жертвой союза с Францией. И теперь мой бедный кузен Максимилиан, которого преследуют в Мексике, о, счастья не будет и мне, и, — продолжала она печальным тоном, устремив пристальный взгляд в пространство, — иногда меня охватывает смертельная тоска, как будто холодная рука сжимает мне сердце, о боже мой! Боже мой, это не кончится добром!
— Ты маленькая дурочка, — сказала принцесса, нежно пожимая руку своей приятельнице. — Ты должна взглянуть на дело с другой стороны, — продолжала она весёлым тоном, — ты часто жалуешься на вечные оковы этикета, никогда не позволяющие тебе свободно действовать. Став наследной принцессой и потом королевой, ты сама можешь распределить своё время и курить сигаретки, — прибавила она с лукавой улыбкой.
— Я и теперь это делаю, когда бываю одна, — сказала эрцгерцогиня, с лица которой внезапно исчезло печальное, тоскливое выраженье и сменилось весёлой, торжествующей улыбкой, — я нахожу такое удовольствие пускать красивые синие облачка!