В XVII в. наряду с доказательством трех или четырех поколений все шире стало практиковаться доказательство того, что семья обладала дворянским статусом на протяжении ста лет. В Бретани этот обычай был узаконен еще в 1580 г. Принятая в 1664 г. королевская декларация, определившая порядок начатых два года спустя по всей стране расследований дворянства, предписывала комиссиям изучать документы, поданные в качестве доказательств, вплоть до 1560 г.[184] По мнению Менестрие, эта процедура аналогична доказательству четырех поколений дворянства, если считать 25 лет за одно поколение[185].
В некоторых случаях предъявлялись и более жесткие требования. Сложнее всего было доказать право на придворные почести, к которым относились официальное представление ко двору и привилегия быть допущенным в королевскую карету. Во второй половине XVIII в. для этого требовалось представить документы, подтверждающие дворянский статус предков до 1400 г.[186]
Во время расследований дворянства принимались во внимание только документы, касающиеся предков по мужской линии, так как браки с недворянками не препятствовали продолжению дворянского рода. Но в некоторых случаях, например при посвящении в рыцарские ордена или приеме в привилегированные коллежи, требовалось доказать дворянство и по отцовской, и по материнской линиям. Тогда правило доказательства трех поколений означало необходимость подтвердить четыре дворянских картье, т. е. доказать, что к дворянскому сословию принадлежали отец, мать, мать отца и мать матери[187].
Как поступали в тех случаях, если дворянский статус семьи на протяжении положенных трех-четырех поколений или ста лет был доказан, но обнаруживались более далекие предки-ротюрье (здесь, разумеется, речь не идет об аноблированных семьях)? Теоретически узурпации дворянства всегда осуждались. Так, Луазо, ссылаясь на эдикт 1600 г. о тальях, писал, что для доказательства принадлежности к дворянству надо подтвердить дворянский статус отца и деда, но этого достаточно лишь в том случае, если не обнаружится, что раньше в роду были ротюрье[188]. Однако до второй половины XVII в. правовые нормы молчали насчет прадеда или прапрадеда ротюрье, так что доказательство трех поколений фактически помогало легализовать самовольное аноблирование. Позднее, ко времени кольберовских расследований положение коренным образом изменилось, и принцип, согласно которому дворянство может быть только незапамятным или пожалованным королем, но никак не присвоенным, обрел силу закона. Согласно постановлению королевского совета от 19 марта 1667 г., следовало доказывать дворянский статус семьи вплоть до 1560 г., но если бы обнаружились документы, из которых была бы видна предшествующая этой дате ротюра, то комиссии уже не должны были принимать во внимание представленные в качестве доказательств более поздние акты[189]. На практике же, как правило, несмотря на жесткий закон, достаточно было доказать дворянский статус семьи на протяжении ста лет, и комиссии закрывали глаза на противоречившие этому более ранние документы.
В качестве фундаментального внутрисословного различия авторы юридических трактатов выделяли границу между родовитым дворянством (la noblesse d'extractioli) и аноблированными. По словам Тьерриа, во Франции существовали «дворянство расы (lа noblesse de race), которое произошло от предков-дворян, живших, как дворяне; и гражданское дворянство, которое есть качество, данное суверенным Государем тому, кто не имел его от природы». Первое стояло несомненно выше второго: «Как привитый черенок еще кажется дичком и не дает столь сладких плодов, как те, что давно были привиты к садовым деревьям, так и новые дворяне кажутся еще подобными тем, кто их породил, и не могут действовать, как истинные дворяне столь естественным образом, как те, кто утверждался во дворянстве из поколения в поколение, от отцов к сыновьям»[190].
Для обозначения родовитого дворянства употреблялись также термины жантийес (la gentillesse) и жантийомы (les gentilshommes), незапамятное дворянство (la noblesse immémoriale), дворянство имени и герба (la noblesse de nom et d'armes). Эта терминология отражала бытовавшие в обществе представления о дворянстве как о потомственном рыцарском сословии. На практике дворянин в третьем поколении уже мог именоваться дворянином имени и герба, или жантийомом.
Различался ли правовой статус двух категорий дворянства? По мнению Луазо, несмотря на то, что общественное мнение ставит аноблированных ниже, чем родовитых дворян, «в действительности они пользуются всеми теми же самыми привилегиями»[191]. Тьерриа, ссылаясь на известного правоведа Жана Баке, утверждал, что некоторая разница все же была; в частности, в Лотарингии жены аноблированных не могли носить такое платье, какое носили жены родовитых дворян[192]. Иногда аноблированные должны были платить талью на протяжении трех поколений. Как мы уже знаем, аноблированным легче было потерять и труднее вернуть себе дворянский статус. Разница между родовитым дворянином и аноблированным отчетливо проявлялась во время различных церемоний: аноблированные должны были пропускать жантийомов вперед; им полагалось стоять, когда те сидели; на заседаниях Генеральных штатов они занимали последние ряды и не могли голосовать вместе с дворянами; в официальных бумагах имена представителей древних фамилий назывались перед именами аноблированных[193].
Известное деление сословия на дворянство шпаги и дворянство мантии первоначально было растворено в противопоставлении родовитого дворянства аноблированным, так как считалось, что все «истинные» дворяне — военные, а должностные дворяне рассматривались как аноблированные. Лишь на рубеже XVI–XVII вв. в результате того, что, с одной стороны, приобретение должностей стало основным источником пополнения дворянского сословия, а с другой стороны, ранее аноблированные семьи должностного дворянства постепенно переходили в разряд родовитых, эта антитеза была осознана и обрела самостоятельное значение. В это же время появился и термин «дворянство мантии». Впервые он был употреблен, по-видимому, в 1607 г.[194] Мы не будем останавливаться на спорах о том, шло ли слияние военного и должностного по происхождению дворянства или же они оставались двумя обособленными друг от друга социальными слоями[195]. Для нас сейчас важно, что эти дискуссии ведутся вокруг социальных характеристик различных фракций французского дворянства: их брачного поведения, преобладающих типов карьеры, социального престижа, самосознания, тогда как с точки зрения правового статуса не было различий между военным и должностным дворянством.
Помимо противопоставления родовитых дворян аноблированным, авторы юридических трактатов подчеркивали значение границы между простым и титулованным дворянством. Различия между ними носили символический характер и, помимо наличия или отсутствия самого титула, состояли в том, что в собраниях титулованных дворян следовало пропускать вперед и они могли садиться в тех случаях, когда нетитулованные стояли. Среди титулованной знати существовала своя внутренняя иерархия. В 1582 г. Генрих III составил четкую шкалу дворянских титулов, в основу которой была положена иерархия фьефов: верхнюю ступень занимало герцогство (не менее 8000 экю годового дохода), затем следовали маркизат (равный трем барониям и трем шатленствам), графство (две баронии и три шатленства), виконтство, барония и шатленство[196]. Однако общественное положение не совпадало с предписаниями королевского указа, и иной граф вследствие древности рода, особых заслуг или размеров своих владений мог пользоваться большим престижем, чем маркиз.
Особую — как в юридическом, так и в социальном отношении — группу дворянства составляла его элита — герцоги и пэры. Луазо в своей классификации дворянства выделял три ступени: простых дворян, именуемых жантийомами и экюийе, титулованное дворянство и князей. Эту последнюю, высшую ступень занимали герцоги, пэры и принцы крови[197][198]. Они отличались от остальных дворян происхождением, особыми привилегиями, типом карьеры, характером брачных союзов, имущественным положением и групповым самосознанием. Это было высшее военное дворянство древнего и знатного происхождения. Правда, канцлер Сегье в 1650 г. стал герцогом де Вильмором, но у него не было сыновей, так что он не положил начала новому герцогскому роду дворянства мантии.
За пределами группы герцогов и пэров критерии древности рода и знатности титула далеко не всегда совпадали. Расхождение между тем и другим нарастало по мере упрочения социальных и политических позиций должностного дворянства, и уже в начале XVII в. Луазо счел нужным отметить, что «дворянство, происходящее от звания, то есть от высших должностей или сеньерий, стоит ступенью выше, чем простые жантийомы; ибо те, кто всем этим обладает, принадлежат к разряду шевалье или сеньеров и именуются этими титулами, являющимися титулами высшего дворянства»[199]. Правило, согласно которому дворянство чем древнее, тем почетнее, Луазо распространял лишь на простых, нетитулованных жантийомов.