Соотношение между вторым и первым сословиями королевства, дворянством и духовенством, не было столь ясным и четким, как это может показаться на первый взгляд. В соответствии с тем, что духовенство считалось первым сословием, самый низший священнослужитель должен был бы почитаться выше первого из дворян. Но в действительности это было не так. Разные категории духовенства и дворянства смешались на существовавшей в общественном мнении и отраженной в этикете иерархической лестнице; спор о том, кто какую ступень занимает, не был решен до конца. На практике дворяне, особенно титулованные, признавали первенство лишь высшего клира. Самые высокопоставленные церковные прелаты являлись пэрами Франции и входили, таким образом, в высшую группу знати. Внутри этой группы, согласно этикету, они стояли позади таких светских лиц, как принцы крови, но впереди всех прочих пэров Франции. Вследствие целибата духовенство могло пополнять свои ряды лишь за счет выходцев из других сословий, в том числе дворянства. В XV–XVII вв. высшее духовенство стало более аристократическим, чем прежде: дворянское происхождение превратилось в важное условие церковной карьеры. Таким образом, первое сословие не возвышалось над вторым. При том, что оно представляло собой профессиональную группу, наделенную особым правовым статусом, духовенство, прежде всего епископат, было тесно связано с дворянством как по происхождению, так и согласно общепризнанной «табели о рангах»[200].
Вопрос о социальной значимости межсословных и внутрисословных границ принадлежит к числу самых сложных и спорных[201]. С одной стороны, исследования, посвященные герцогам и пэрам, генеральным откупщикам, членам королевского совета, парламентским магистратам, дворянству некоторых провинций, демонстрируют разнородность дворянства и когерентность отдельных составлявших его групп. С другой стороны, ряд локальных исследований свидетельствует о том, что, несмотря на внутренние различия между старым и новым, военным и должностным, богатым и бедным дворянством, его правовой статус служил основой для образования социальной общности. Впрочем, эта проблема требует изысканий в области социальной истории и выходит за пределы данного очерка, посвященного преимущественно юридическим границам дворянского сословия Франции.
Дворянство Италии конца XV — середины XVII в.(Александра Давыдовна Ролова)
XVI столетие — век триумфа аристократии. Эти слова, сказанные А. Вентурой по поводу Венецианского государства[202], вполне применимы ко всей Италии, как, впрочем, и к значительной части европейских стран. Но в каждой из них это явление отличалось своей спецификой, укорененной в особенностях предшествующего развития.
Италия в средние века и в эпоху Возрождения — это страна городов, развитие которых определило ее большие успехи в экономике, ее международный вес. Крупнейшие достижения культуры Возрождения связаны с городами, новая гуманистическая идеология — это в первую очередь идеология горожан. Не удивительно поэтому, что в течение более ста лет в центре исследовательской мысли находилась жизнь города. Господствовало представление, что горожане, одержавшие победу над феодалами, освободив крестьян от крепостной зависимости и добившись политического господства над деревней, нанесли тем самым сокрушительный удар феодальному миру. С конца XV в., по мнению большинства ученых, начался упадок и наступление феодальной реакции, которая со временем вытеснила с исторической арены Италии ранее столь заметные ростки буржуазии. Подобная концепция объясняет длительное отсутствие в Италии научного интереса к проблемам дворянства и феодального мира в целом. Лишь в последние десятилетия ученые вплотную занялись изучением деревни и совсем недавно обратили внимание на господствующий класс Италии[203]. Этим проблемам посвятили свои исследования такие крупные ученые, как Дж. Джорджетти, Дж. Керубини, Дж. Киттолини, Р. Романо, Ф. И. Джонс и другие, а из отечественных ученых — Л. А. Котельникова[204]. Многое еще сегодня неясно. Но уже то, что достигнуто, заставляет пересмотреть некоторые, ранее казавшиеся незыблемыми взгляды. Если даже приходится с большой настороженностью отнестись к теории Джонса и Романо, которые фактически отрицают существование буржуазного элемента вплоть до конца XVIII в. и говорят о многовековой истории Италии как о единой феодальной глыбе[205], ясно одно: роль феодальной знати рассматриваемого периода была гораздо большей, нежели предполагалось раньше[206].
Характеристика дворянства, как и всех других аспектов исторической действительности Италии, затрудняется крайне неравномерным его развитием. Дворянство Севера обладало иными чертами, чем дворянство Юга. В горных районах оно было не таким, как в долинах и вблизи городов. Существовали различия между дворянством Ломбардии и Тосканы, Умбрии и Пьемонта, Генуэзской республики и Миланского герцогства.
Развитие дворянства Южной Италии и южной части Центральной Италии, Пьемонта и Савойи не обладало особыми специфическими чертами по сравнению с дворянством других европейских стран. Эксплуатация крестьян в этих областях носила традиционный характер, местами не было еще изжито крепостное право. Дворянство пользовалось многочисленными привилегиями, достаточной самостоятельностью и фактически играло решающую роль в общественно-политической жизни. Иным было положение в северной части Центральной Италии. Одной из наиболее существенных черт феодализма в этом регионе является тесная связь его развития с городом. Товарно-денежные отношения рано проникли в деревню, приведя к существенным изменениям в производственных отношениях. Феодалы имели наряду с крепостями в деревне дома в городах[207]. «Эти феодалы… были и городской и негородской знатью в одно и и то же время», — писала Л. А. Котельникова[208]. Их источниками доходов были как эксплуатация крестьян, так и занятия торговлей и банковским делом. Нередко одна ветвь феодального клана вела типичный рыцарский образ жизни, другая же сосредоточивалась на деловой жизни. Бывало, что одно и то же лицо занималось и тем и другим. Случалось, что жившие в городе феодалы полностью прерывали связь со своей прежней средой и постепенно сливались с городским населением, иногда даже меняя свои фамилии, как, например, флорентийские Торнаквинчи[209]. Точно так же, как ранняя буржуазия здесь не до конца сложилась, дворянство не до конца разложилось. Это облегчало переход из одной социальной среды в другую. Можно вполне согласиться с Л. А. Котельниковой, писавшей, что «феодализм в Италии «вобрал в себя» городские черты…»[210].
Победа коммун над феодалами окрестных территорий, а затем и в самом городе привела к значительному их политическому ослаблению. В городах они политической роли не играли, и даже те феодалы, которые сохранили свою самостоятельность, участвовали в политической жизни главным образом в качестве военной силы. Ситуация стала несколько меняться там и тогда, где и когда возникали синьории (Феррара, Милан, Верона, Мантуя и др.).
Будучи обычно представителями феодальных родов и придя к власти в результате ожесточенной социально-политической борьбы в городе-государстве, синьоры создали своеобразную монархическую форму власти с относительно централизованным управлением[211]. Борясь, с одной стороны, с чрезмерной самостоятельностью отдельных феодалов, они в то же самое время раздавали им земли, привилегии, титулы, что привело к значительному росту удельного веса дворянского элемента в общественной и политической жизни, к увеличению значения феодального стиля жизни и ценностей, но не очень затрагивало основы сложившейся структуры экономической жизни. Этот процесс, начавшийся уже в XIV в., получил широкое развитие в следующем столетии. Впрочем, и в государствах с республиканским режимом элементы синьориального господства в деревне сохранились[212].
Итальянский город, несмотря на свои успехи в борьбе с феодалами, в создании новой идеологии и культуры, не перестал быть городом феодального мира, тысячами нитей связанным с ним. Даже в таком развитом городе, как Флоренция, рыцарство, рыцарская символика и рыцарские идеалы ценились высоко. Высшей почестью для гражданина Флоренции было провозглашение его рыцарем, при котором соблюдался торжественный церемониал посвящения. Обычно это было функцией городских властей. Рыцарские турниры составляли излюбленное развлечение молодежи правящей верхушки. Патриции стремились воссоздать свою генеалогию. В XIV в. о рыцарском гербе мечтал даже флорентийский ремесленник. В XV в. к этому прибавлялось еще и стремление патрициев к роскоши в одежде и в образе жизни[213]. Внешние черты аристократизации были не случайным явлением, отражая сохранявшееся влияние феодального мира, особенно заметное в синьориях. В республиканской Флоренции свою роль, несомненно, сыграло влияние магнатских семей, которые, живя в городе, сохранили и связи с внешней феодальной средой, и соответствующие нравы. Однако более существенными, на наш взгляд, являются изменения, произошедшие в общественно-политическом положении самих патрициев: они все больше обосабливались от основной части пополанов, становились все более закрытым слоем и полностью сосредоточили в своих руках политическую власть