В созданный тосканским герцогом в 1562 г. духовно-рыцарский орден Сан Стефано имели доступ только лица знатного происхождения. Орден вскоре превратился в богатейшего землевладельца Тосканы. Его владения были неотчуждаемыми и находились в наследственном пользовании орденских братьев. Они обладали значительными юридическими и финансовыми привилегиями.
Следствием подобной политики было прежде всего упрочение позиций и возрождение авторитета старого родового дворянства. Оно вновь приобретало то значение, которое частично утратило в коммунальную эпоху. В Тосканском великом герцогстве законом от 1623 г. была реабилитирована феодальная знать, в конце XIII в. исключенная из политической жизни[235]. Примером роста влияния родовитого титулованного дворянства может служить семья Тривульцио из Миланского государства. Старинный род Тривульцио был крупнейшим землевладельцем; его представители в свое время служили кондотьерами у Сфорца и французских правителей, были членами Тайного Совета герцогов, получали от Сфорца многочисленные пожалования и феоды. Теперь, наряду с другими нобилями, Тривульцио были надежной опорой испанского режима, занимая важнейшие должности в администрации — начальника миланской милиции, правителя Арагона, Сицилии и Сардинии. В 1655 г. генеральным капитаном Миланского государства был представитель этой фамилии — единственный ломбардец, допущенный на эту должность испанцами[236].
Вместе с тем родовое дворянство не утратило той специфики, которая была ему присуща в предшествовавшие века, а именно свой полугородской характер. По-прежнему оно в значительной мере проживало в городе, прямо или через подставных лиц занималось торгово-банковской деятельностью, по-прежнему эксплуатировало крестьян полуфеодальными-полукапиталистическими методами. В тех районах Италии, где дворянство издавна было меньше затронуто деформацией, его позиции оказались более уязвимыми; оно быстрее приходило в упадок, закостенело. Растущая роскошь в образе жизни, обычай давать дочерям огромное приданое при сокращающихся в XVII в. доходах с земли привели к обеднению и разорению значительной части дворянства[237], что, однако, не мешало другой части и в других регионах страны богатеть и усиливаться.
Вышеохарактеризованная политика государей могла быть результативной, поскольку она шла в русле соответствующих желаний аристократии. При том речь идет не только о стремлении родовой аристократии к упрочению своих позиций, но и о тяготении городского патрициата к дворянской среде. Начавшееся уже в XV в. одворянивание патрициата продолжалось в следующем столетии и шло ускоренными темпами в XVII в. Оно, пожалуй, составляло главное содержание общего процесса аристократизации общества. В государствах с монархическим режимом, где патрициат был отстранен от руководства политической жизнью, он пользовался всеми преимуществами, которые режим давал для его социального возвышения. Там же, где сохранился республиканский режим, патриции по-прежнему держали всю полноту власти в своих руках, что в свою очередь создавало благоприятные условия для их одворянивания.
Дальше характеристика одворянивания патрициата будет дана, основываясь, главным образом, на примере Флоренции.
Стремление патрициев войти в дворянскую среду по-прежнему выражалось в принятии дворянской символики нравов и стиля жизни. Дорогие пиршества и одежда, строительство дворцов и загородных вилл, претенциозные выезды в каретах, толпы слуг, одетых в ливреи, неимоверные размеры приданых — все это становилось характерным для повседневного быта флорентийской верхушки. Излюбленным занятием молодых отпрысков патрицианских родов, презиравших коммерцию и не желавших работать в боттегах, стало военное дело. Они увлекались азартными играми, спекуляциями, бездельничали, тратили больше, чем имели. Патрицианская молодежь нередко вступала в орден Сан Стефано, ее представители занимали почетные должности при великогерцогском дворе, они начали приобретать высокие титулы графов, маркизов и герцогов. В XVII в. отдельным патрициям были даже пожалованы феоды со всеми связанными с этим привилегиями и титулами. Начали распространяться правила майората фидеикомиссы[238]. Одновременно представители патрициата занимали наиболее высокие и доходные должности в государственном аппарате, которые были важной предпосылкой для аноблирования[239].
Однако, несмотря на возросшую ориентацию на дворянскую среду и ценности, говорить о полном одворянивании патрициата можно лишь в том случае, если основным источником дохода становятся феодальные формы эксплуатации крестьян. Изменилось ли в этом отношении что-нибудь по сравнению с XV веком?
Инвестиции капиталов в землю продолжались и в XVI в., а в следующем столетии приобрели еще более широкий размах. Это расценивалось в свое время как признак стремления уйти от ставших невыгодными буржуазных занятий в более престижную феодальную среду[240]. Однако нынешнее состояние исследования вопроса позволяет оценивать этот процесс менее однозначно. Несомненно, свою роль сыграли различные причины. Во второй половине XVI в. большое значение имел рост цен на продукты питания, которые при увеличивающейся численности населения пользовались повышенным спросом. Доход в 6–7 % от вложенного капитала был в XVI в. не намного меньше той прибыли, которую давали другие занятия. Не случайно Агостино Гаппо, автор популярного сельскохозяйственного трактата, писал, что агрикультура — это выгодное дело, точно так же, как торговля и промышленность[241]. И только в XVII в., когда деловая жизнь утратила свою привлекательность для патрициев, преобладали престижные соображения.
Что же касается способа эксплуатации крестьян, то по-прежнему в этом регионе преобладала испольщина со всеми выше отмеченными особенностями. Постепенно, и особенно в XVII в., в Тоскане стали сокращаться инвестиции землевладельцев в хозяйство. Это привело к хронической задолженности испольщиков, в результате чего они фактически прикреплялись к земле. Характер дополнительных повинностей и ограничений, возлагавшихся теперь на испольщика, свидетельствует о том, что феодальные черты в испольщине усиливались. Повинности феодального характера появились и при других формах краткосрочной аренды[242].
В зарубежной историографии много говорят о рефеодализации в Италии. Подобный термин вряд ли оправдан, т. к. никакой дефеодализации, т. е. ликвидации феодализма, до этого не было. Скорее можно говорить о феодальной реакции, и то лишь применительно к XVII веку[243]. В то же время нет данных, свидетельствующих о каком-либо возврате к типично феодальным формам эксплуатации. Больше того, отказ землевладельцев от хозяйственной деятельности отнюдь не являлся повсеместным явлением[244]. В этих условиях говорить об одворянивании в полном смысле этого слова можно только с большой осторожностью, и то лишь в том случае, если доходы с земли преобладали над остальными. Как обстояло дело в этом отношении?
В 1549 г. английский путешественник Вильям Томас писал об Италии: «Главные купцы по большей части знатные (gentlemen). Если в одном доме 3 или 4 брата, то один или два из них посвящают себя торговле». Далее он говорит о том, что если братья не делят имущество, то те, которые становятся купцами, работают как на себя, так и на других братьев, и все у них общее — и прибыль и убытки[245]. В начале XVII в. французский путешественник Дюваль писал о том, что вся флорентийская знать занимается торговлей и производством шелка, и большинство приобретает свои богатства только этим путем[246]. Позже об этом неоднократно писали и другие путешественники. Особенно красноречивы слова анонимного автора, что тосканский двор немного пахнет буржуазией, как и вся знать этого государства[247].
Действительно, патриции по-прежнему играли ведущую роль в деловой жизни Флоренции. В середине XVI в. практически все шелкодельческие компании, существовавшие во Флоренции, принадлежали знатным семействам[248]. С. Бернер, исследовавший капиталовложения 41 патрицианской семьи за 1531–1610 гг., не обнаружил никаких признаков отказа от деловой активности; характер капиталовложений оставался традиционным[249]. По данным Р. Голдсвейта, вплоть до 1568 г. инвестиции флорентийских дельцов — Каппони в финансовые и торгово-промышленные предприятия преобладали над инвестициями в землю[250]. А ведь Каппони — это, по словам хрониста Риччи, крупнейшие дельцы, каких не было и не будет во Флоренции[251]. Другие флорентийские патриции (Гвиччардини, Корсини, Карнесекки, Альтовити, Ачаюоли и др.) также были известными дельцами итальянского и европейского масштаба и одновременно крупнейшими землевладельцами.
Конечно, бывали и другие случаи. Так, основные доходы семьи Сальвиати в середине XVI в. извлекались из земельных владений. Но в то же время целый ряд богатейших флорентийцев именно во второй половине XVI в. стал заниматься торгово-промышленной деятельностью[252]. Поэтому не приходится удивляться, если венецианский посол Контарини в 1588 г. писал: «Богатства подданных зависят от ремесел и торговли: богатства знатных от торговли, богатства народа от ремесел. Однако знатные также занимаются ремеслами, не только управляя ими, но и работая собственными руками»