Ну что ж, он ведь, как-никак, артист – она видела, как он припудривает кожу мелом, чтобы она была бледнее и светилась в огнях рампы. Но боль на его лице была, несомненно, настоящей.
– Мартин, у меня к тебе вопрос, на который ты, возможно, не захочешь отвечать.
Он протянул к ней худую бледную руку с длинными пальцами пианиста. Она взяла ее в свою и села на краешек кровати.
– Для тебя – все, что хочешь, девочка-кошка. – Он улыбнулся, отчего его лицо стало еще более изможденным.
– Гипноз существует на самом деле? То, что ты делаешь – это просто обман, вроде фокусов? Или в этом правда что-то есть?
Мартин снова закрыл глаза, и Кэтрин на миг испугалась, не обидела ли она его. Но вот он открыл глаза и взглянул на нее в упор, со всей открытостью и искренностью, на какую только способен цирковой артист, умеющий отвлекать внимание публики от того, что происходит перед ее глазами.
– Отчасти это просто трюки, признаю. Но гипнотические волны? Они вполне реальны. Не всякому дано их чувствовать и управлять ими – некоторые из тех, кто называет себя гипнотизерами, просто жулики и обманщики. Даже великий доктор Месмер, возможно, и не обладал значительными гипнотическими способностями, хоть и сумел убедить себя в обратном. Но я с детства чувствовал их – это было так, словно мы все живем на дне океана, а никто, кроме меня, не замечает, что вокруг вода.
Он заворочался в постели, словно хотел переменить неудобное положение, и Кэтрин сказала:
– Дай-ка я.
Она уложила поудобнее тощую подушку, стараясь не очень тревожить его, расправила сбившееся одеяло. Боже правый, да она становится второй Мэри! Такая судьба хуже… ну, не смерти, но многих других бедствий наверняка.
Мэри: – Ну спасибо! Ничего такого ужасного в моей судьбе нет.
Диана: – Доктор Фрейд считает иначе. А уж он-то в этом деле спец, скажешь, нет?
Мэри: – Спе-ци-а-лист.
Диана: – Не меняй тему.
– Я был мальчиком из бедной семьи, – рассказывал Мартин. – В будущем меня ждала работа в поле или на фабрике. Но мне несказанно посчастливилось попасть на глаза одному ученому, доктору Генри Беллу, и он разглядел во мне потенциал. Он приехал в нашу деревню, чтобы продемонстрировать силу гипноза. Я вместе с матушкой, упокой Господь ее душу, пошел смотреть представление в деревенский паб, из которого на скорую руку сделали импровизированный лекционный зал. И там он стоял перед залом, в шелковом цилиндре, а я топтался позади всех – мальчишка в потрепанной одежонке, даже без башмаков. Но в середине представления он вдруг сказал: «Для следующего номера мне понадобится ассистент. Мальчик в заднем ряду. Да-да, ты, дружок. Иди сюда». Потом он сказал, что даже издалека разглядел, как волны перекатываются у меня в голове.
– Что же это за волны такие? – спросила Кэтрин. – И, кстати, что, если тебе одеколон ко лбу приложить – не поможет?
– Может быть, – с сомнением отозвался Мартин.
– У меня есть платок. Атлас, как ты думаешь, у кого-нибудь здесь найдется одеколон?
– Может быть, у мадам Зоры, – неуверенно ответил тот. – Она из тех, кто любит прихорашиваться. Схожу узнаю, хорошо? – Он вышел и хлопнул дверью – чуть громче, чем следовало. Мартин застонал.
– Мы – создания не только материальные, – продолжал он. – Доктор Белл сказал бы, что мы и вовсе не материальные создания, хотя, по мне, это уже чересчур. Но нас окружают волны энергии. Ты видела их действие, даже если самих волн и не видела. Когда муж и жена счастливы вместе, их энергии сливаются и они начинают думать одинаково. Любящая мать на любом расстоянии почувствует, что ее сын погиб или ранен. Две сестры, разлученные в детстве, выходят замуж в один день, даже не зная этого. Это действие месмерических волн, идущих от человека к человеку. Именно этим часто объясняется то, что мы называем сверхъестественными явлениями. Призрак – всего лишь энергия умершего человека, еще не растворившаяся в эфире.
– А могут эти волны сделать так, чтобы кто-то меня не видел? Как будто меня здесь нет или как будто я невидимка?
– Милая моя, – сказал Мартин, – ты же видела, как я работаю. Я могу убедить людей, что я – королева Виктория, и они будут кланяться и называть меня «ваше величество». Я могу заставить их поверить, что они превратились в свиней, как спутники Одиссея, и они начнут рыть землю пятачками прямо на сцене. – Его глубокий голос звучал в комнате торжественным эхом, словно он выступал со сцены. – Тому, кто умеет управлять волнами, сделать такое ничего не стоит. Но, – и тут его голос упал до своего обычного тембра, – почему ты спрашиваешь?
– Вот, – проговорил Атлас, встав в дверях. Должно быть, он понял свою ошибку, потому что на этот раз вошел тихо, как мышка. Он протянул Кэтрин замысловатой формы граненый флакон, довольно большой, с надписью «FlORIS» на этикетке. – С наилучшими пожеланиями от мадам Зоры.
Кэтрин открыла флакон. Запах цветущего апельсинового дерева был почти невыносимо резким. Она обильно полила душистой водой свой носовой платок и положила его Мартину на лоб. Тот вздохнул и снова закрыл глаза.
– Мартин, а если я приведу к тебе кое-кого – одну мою знакомую девочку, – ты сможешь сказать, есть ли у нее способности к гипнозу?
– Конечно, – ответил он. – И, полагаю, она уже продемонстрировала тебе свои способности – сделала кого-то невидимым?
– Я не совсем уверена. Знаю только, что с ней что-то не так. Но завтра я приведу ее сюда – если ты будешь не очень плохо себя чувствовать.
Он сжал ее руку, но глаз больше не открывал.
– Это пройдет. Рано или поздно всегда проходит. С годами я стал чувствовать, что уже не могу контролировать волны, как раньше, – они слишком сильны для меня. Боюсь, когда-нибудь моя физическая оболочка не выдержит такого напряжения.
– Ну, до этого еще далеко, надеюсь, – сказала Кэтрин. Она пожала Мартину руку и уложила ее поверх одеяла. – Значит, до завтра.
Он улыбнулся, и она только внизу поняла, что оставила у него еще один носовой платок Мэри.
Мэри: – И сколько ты их уже успела растерять к тому времени? Я серьезно спрашиваю.
Кэтрин: – Это же всего-навсего носовые платки. Маленькие кусочки ткани. Кусочки ткани, которые когти женщины-кошки легко могут разорвать в клочки…
Мэри: – Это один шиллинг за коробку, вот что это такое, и ты должна мне этот шиллинг.
Внизу Беатриче все еще беседовала с Кларенсом, а Лоренцо уже сменила какая-то женщина – должно быть, та самая мадам Зора, что дала одеколон, догадалась Кэтрин. Вид у нее был определенно нездешний: кожа такая же смуглая, как у самой Кэтрин, темно-карие глаза, ярко обведенные тенями для век. На ней был какой-то разноцветный халат, расшитый золотом, а волосы убраны под тюрбан такой же расцветки. Возраст ее угадать было трудно – пожалуй, немного постарше Мэри? В ней сразу можно было узнать заклинательницу змей.
– Ну как он там? – спросил Кларенс. Он уже пересел на диван, рядом с Беатриче. Да что ж это такое, он что, не слушает, когда ему говорят? Она же предупреждала, что Беатриче ядовита. Вот в том-то и беда с ее красотой – она притягивает мужчин, да и женщин тоже, хоть говори им, хоть не говори.
– Не очень, – сказала она. – Беа, в твоей ядовитой оранжерее есть что-нибудь, чем можно вылечить мигрень?
– Вылечить ее нельзя, – сказала Беатриче. – А вот облегчить боль – да, конечно. Мигрени вызываются сокращением кровеносных сосудов, ведущих к мозгу, – во всяком случае, так считал мой отец. Я могу приготовить лекарство из обычной наперстянки – она препятствует сужению сосудов и может по меньшей мере смягчить симптомы, если принимать ее в небольших дозах. Правильная дозировка – это самое главное для любого лекарства.
– Не знаю, тебе видней. Я принесу ему лекарство завтра, когда приду сюда с Элис.
– С Элис? – изумилась Беатриче. – Почему с Элис?
– Потом объясню. Мадам Зора, кажется, нас с вами друг другу не представили.
– Я манкирую своими обязанностями, – сказал Кларенс. – Мадам Зора, это Астарта, женщина-кошка с Анд. Кэтрин, это великая мадам Зора, прибывшая в Англию с загадочного Востока. Там она обучилась искусству заклинания змей, и теперь, подобно Медузе, может расхаживать по сцене с ядовитыми змеями, обвивающими ее руки и голову. Она может носить на плечах питона, как горжетку. От укуса кобры не испытает даже легкого недомогания. – Он повернулся к мадам Зоре. – Я все верно запомнил?
Мадам Зора встала, сложила ладони вместе, словно в молитве, и поклонилась. Низким голосом с неопределенным акцентом произнесла:
– Рада с вами познакомиться.
– С загадочного Востока, значит? – переспросила Кэтрин. – Из Уайтчепела или из Спитлфилдз?
– Нет, из Хакни, – усмехнулась мадам Зора. Теперь ее акцент не так уж трудно было определить: лондонский выговор с ист-эндскими модуляциями. – Но моя мать действительно родом из Индии – из Лахора, как она мне говорила, хотя сама я там никогда не бывала. Мой отец был там солдатом – потом дослужился до сержанта. Он женился на ней, хотя и знал, что семья отречется от него из-за женитьбы на туземке. Теперь они живут в Лондоне и держат шляпный магазин на Шордич-Хай-стрит.
– Это от нее вы выучились заклинать змей?
– Как бы не так! – рассмеялась мадам Зора. Она их не выносит, говорит, у нее от одного их вида волосы дыбом встают. Нет, она не одобряет мое занятие, вот па – тот относится с пониманием. Я в семье, можно сказать, бунтарка. Шестнадцати лет сбежала в цирк и училась своему ремеслу у самой Медузы. Я имею в виду мадам Медузу – это был ее сценический псевдоним в цирке Балдессари, в том, что раньше носил имя Бартольди, пока там не сменилось руководство. Она и научила меня всем трюкам. А как вы догадались, что я, – она снова изобразила иностранный акцент, – не «таинственная мадам Зора»?
– В цирке все не те, кем представляются, – сказала Кэтрин. – Кларенс – не зулусский принц, а я, конечно же, никакая не женщина-кошка. То есть в каком-то смысле да, но не в том, в каком изображаю это на сцене.