– Готова?
Жюстина молча кивнула. Сегодня, после вчерашней эмоциональной бури, она выглядела более спокойной.
– Со мной все в порядке, – сказала она. – Ну правда, не смотри ты на меня так испытующе. Ирен была права: мне нужно было поспать и побыть одной. Теперь мне уже получше. Немножко. И хватит об этом.
– Хорошо, – сказала Мэри с сомнением в голосе. Она все еще тревожилась, но тут пришла Ханна – сказать, что кэб ждет внизу, и они спустились вслед за ней по лестнице, а затем вышли во двор.
В гостинице, в комнате на третьем этаже, их уже ждала Грета. Она явно провела ночь там же, на узкой кровати. Комната выглядела уже не так неуютно – в ней появились пышные подушки, шерстяное одеяло и видавший виды ковер на полу. У стены были составлены штабелем коробки с крекерами и банки с супом. На шатком столике стояла спиртовка, на которой можно было готовить еду – хотя бы самую простую. На подоконнике лежал бинокль и телескопическая подзорная труба.
– Я рада, что вы здесь, – сказала Грета, когда они появились. – И не только из-за булочек, хотя они тоже очень даже не помешают! – Жюстина захватила для нее несколько штук, в свертке из вощеной бумаги, приготовленном фрау Шмидт. Грета взяла булочку, надкусила и проговорила с полным ртом:
– Мне тут кое-что не нравится.
– И что же? – спросила Мэри.
– Поглядите, – сказала Грета, показывая на улицу. – В тени вон того дома, рядом со стеной Кранкенхауса – видите, торговец табаком. И вон там, на другом углу, где зеленщик торгует. В трубу лучше видно.
Мэри раздвинула подзорную трубу и навела ее туда, куда показывала Грета, но не увидела ничего странного или необычного. У прилавка зеленщика женщина ссыпала картошку в нитяную сетку, а у торговца табаком покупателей не было, – впрочем, вскоре подошел, попыхивая трубкой, какой-то мужчина. Интересно, подумала Мэри, сумел бы Шерлок с такого расстояния определить, какой табак он курит?
– Ничего особенного не вижу, – сказала она. – А что?
– Может, он уже отошел, – сказала Грета. – Они то появляются, то исчезают, но это все время одни и те же люди, и всегда в тени. По-моему, они наблюдают за Кранкенхаусом. Это только интуиция, понимаете, но мадам Нортон всегда учила меня доверять своей интуиции. Она говорит, интуиция может дать подсказку там, где логика бессильна.
Вот с этим Шерлок наверняка бы не согласился! Он всегда говорил Мэри, что интуиция может увести в сторону от разгадки. Видимо, Ирен была права – они с ним и в самом деле несовместимы.
– А что они делают, эти люди? – спросила Жюстина.
– Ничего. Это-то и странно. Они не нищие, не торговцы. Просто стоят, смотрят – иногда под ноги, на тротуар, иногда вверх, на стены Кранкенхауса. Много их не бывает – двое, трое за раз. Но что-то в них не то. Вот так же, бывает, собаки себя ведут – учуют крысу в водосточной трубе и ждут, ждут, пока высунется.
Мэри обеспокоенно нахмурилась. То, о чем рассказывала Грета, напомнило ей последнюю слежку за ними – тогда это были зверолюди, создания Эдварда Прендика. Но ведь все зверолюди погибли в огне. А сам Прендик не в Вене, а в Лондоне. Мэри вновь пожалела, что Кэтрин не смогла поехать с ними. Может быть, Грете просто что-то померещилось? Она ведь австрийка, в конце концов, а австрийцы такие романтики.
Беатриче: – Не более, чем англичане! Если ты считаешь, что англичане – не романтики, значит, ты не читала вашего Шекспира. «Трон королей, державный этот остров… самой природой созданный оплот… счастливейшее племя, малый мир, алмаз в оправе серебристой моря…» Не помню, как там дальше.
Миссис Пул: – Не возьму в толк, при чем тут Шекспир. Англичане – люди здравомыслящие и рассудительные, всегда такими были и всегда будут.
Беатриче: – Только когда дело не касается королевы и империи!
Мэри: – Бога ради, не вступай в политические дискуссии с миссис Пул. Ты что, хочешь, чтобы наш ужин подгорел? Тебе-то, впрочем, все равно, я думаю. Разве можно сжечь суп из травы?
Как бы то ни было, если какие-то странные люди и наблюдают за Кранкенхаусом, сейчас с этим все равно ничего нельзя поделать – только смотреть и ждать.
– Вот они, – сказала вдруг Жюстина. Кого это она увидела – тех людей, о которых говорила Грета? Нет – у ворот Кранкенхауса выходил из кэба доктор Фрейд. Один из охранников поприветствовал его, а затем он помог выйти Диане.
Это что же, и вправду Диана? Даже с такого расстояния Мэри видела, что девочка, идущая за доктором, – худенькая, хрупкая, испуганная. Во всех ее движениях так и сквозило, как ей не хочется входить в эти ворота, а доктор по-отечески мягко, но настойчиво подталкивал ее вперед.
Вот это да! Диана и впрямь хорошая актриса. Кто бы мог подумать, что она способна так сыграть эту роль?
Диана: – Я же тебе говорила!
С тяжелым чувством Мэри смотрела, как она входит в ворота и исчезает в Кранкенхаусе, как входная дверь захлопывается за ней, будто гигантская пасть. Три дня, сказала она себе. Только три дня, и она снова увидит сестру.
– Итак, – сказала она, когда уже не видно было ни Дианы, ни Фрейда и охранник вернулся на свой пост. – Что дальше?
– А дальше, – сказала Грета, – будем ждать.
И они стали ждать.
Часы тянулись медленно. Кто-то из них все время вел наблюдение. Две другие читали: Грета привезла с собой стопку книг и журналов, правда, журналы были все на немецком, а из книг на английском только одна. «Полное собрание стихотворений Уильяма Вордсворта» Мэри скоро наскучило. Иногда Жюстина делала какие-то наброски в блокноте, который принесла с собой. Иногда, когда наступала Жюстинина очередь вести наблюдение, Грета обучала Мэри карточным играм, и у нее выходило лучше, чем она ожидала. Иногда кому-то из них приходилось отлучаться в довольно антисанитарного вида уборную в конце коридора. Наконец они, условно говоря, пообедали, а потом, условно говоря, поужинали, хотя еда из банок и крекеры выглядели не особенно аппетитно.
Когда сгустилась темнота, Мэри (был как раз ее черед наблюдать) сказала Грете:
– Теперь я понимаю, о чем ты говорила, – про инстинкты. Не знаю, что с ними не так, но мне тоже не нравится, как они все время стоят в тени. Кажется, даже от фонарей стараются держаться подальше. Они просто наблюдают, это ясно. Но за чем наблюдают? Может быть, это охранники Кранкенхауса под видом обычных людей?
– Не знаю, – сказала Грета, подойдя к окну. – Но на охранников не похожи. Охранники – в основном бывшие солдаты. Они и головы так держат – по-военному. Сразу видно, вымуштрованы, приучены маршировать и выполнять приказы. А эти люди в тени совсем не такие.
– Тогда и я не знаю, – сказала Мэри. Она следила за ними, потому что больше в бинокль разглядывать было нечего, помимо обычной жизни Кранкенхауса: смены охраны, тележек с провизией, въезжающих в здание и выезжающих обратно пустыми утром и вечером. Может быть, так можно попасть внутрь и вывезти Люсинду Ван Хельсинг? Все это время люди в тени стояли без дела.
Мэри тоже ничего не делала – во всяком случае, ничего существенного. Наблюдала. Ждала. Иногда спала. Они все спали по очереди на узкой кровати – одна спит, две бодрствуют. А часы все тянулись и тянулись.
Назавтра, рано утром, пришла Ханна с запиской от Ирен: как у них дела, не было ли каких-то происшествий, вот салями, булочки с маком и банка сливового джема от фрау Шмидт.
Они с удовольствием съели ломтики салями и сдобные булочки с джемом. Но докладывать им было не о чем.
К вечеру Мэри уже до смерти надоело смотреть на Кранкенхаус. Она изучила на нем каждый кирпич, черный от копоти. Она перестала обращать внимание на мужчин, прячущихся в тени – то по двое, то по трое. Они же все равно ничего не делают, только прячутся – и иногда курят! В это утро к ним присоединился еще один – он сидел по-турецки у ограды Кранкенхауса. Но это, кажется, был просто нищий, настоящий – по крайней мере, он и правда просил милостыню. Наконец к нему подошли несколько охранников и велели убираться. Он отошел к табачной лавке и сел там, положив перед собой шляпу. Остальные так и стояли в тени, наблюдали, курили и, наконец, уходили, тут же сменяясь другими. И всё. Ну правда, когда еще в жизни ей приходилось заниматься таким скучным делом? Целый день она только и думала о том, что сейчас делает Диана.
А Диана сходила с ума. Правда, официально она и так была сумасшедшей – пациенткой Кранкенхауса Марии-Терезы. Но она сходила с ума от злости – на саму себя, что было новым для нее и неприятным чувством.
Она проторчала в Кранкенхаусе уже два дня и до сих пор не нашла Люсинду Ван Хельсинг. Это она-то, Диана, – да она должна была отыскать ее сразу же. Разве она не самая умная в их компании?
Во всяком случае, она сама так считала.
Диана: – Если собираешься писать от моего лица, так и пиши от моего. Без этой вот муры – «Диана считала».
Мэри: – Ну где, где ты набралась таких слов!
Диана: – Слова как слова. Чем они хуже других слов в языке?
Мэри: – Ты просто нарочно хочешь вывести меня из себя.
В первую же ночь после того, как Фрейд определил ее в больницу, она вскрыла замок на двери и выбралась из палаты. Дело оказалось плевое, как она и думала. Мягко ступая ногами в тапочках (ботинок пациентам Кранкенхауса не полагалось), она обследовала темные коридоры лечебницы. Первый этаж охранялся усиленно, но, должно быть, именно поэтому на втором охраны не было вовсе – только пост, где сидели женщины-санитарки, когда не были заняты с пациентами. Должно быть, подобным же образом дело обстояло и в мужском крыле. Было уже далеко за полночь, все пациенты, вероятно, спали. Ночные санитарки дежурили на посту на случай экстренной необходимости, вязали и судачили между собой. Обойти кругом весь второй этаж оказалось нетрудно. Тогда-то она и обзавелась форменным платьем больничной санитарки: платья лежали себе в запертой кладовке – бери кто хочет. Сейчас оно было спрятано у нее под матрасом. Но Люсинда-то, конечно, не на втором этаже, а на третьем… в этом-то и трудность.