– Она вернется только к вечернему чаю, – сказала Мэри. – А до тех пор, поскольку мистер Лидгейт больше не требует нашего внимания, может быть, займемся ушами? Я могла бы хотя бы печатать под вашу диктовку. – Мэри уже становилась недурной машинисткой. Она даже купила книгу по стенографии. – И еще я хотела бы убедиться, что его дело занесено в картотеку как полагается, чтобы, когда я уеду, все записи были в порядке.
– Не знаю, что мы будем без вас делать, мисс Джекилл, – сказал Ватсон. – Вернемся к тому состоянию, в каком были до вашего прихода.
Мэри улыбнулась. Они наверняка устроят тут чертовский – да, именно чертовский – кавардак. Ну что ж, она разгребет эти кучи, когда вернется из Вены. Знать бы еще, когда это будет…
Кэтрин: – Наша Мэри чертыхается. Я потрясена.
Мэри: – Так я и поверила.
Она аккуратно убрала письмо обратно в сумочку, а затем наконец сняла жакет и уселась за письменный стол, бросив беглый взгляд на потайной ящик. Удовлетворить свое любопытство сейчас все равно не было возможности. Как бы то ни было, она – ассистент мистера Холмса, и ей пора приниматься за работу.
– Итак, мисс Джекилл, – проговорил он, – будьте любезны, перепишите эти записи, которые я сделал в воскресенье вечером. Боюсь, они в ужасном беспорядке…
Долгое время в квартире 221Б на Бейкер-стрит не слышалось ни звука, кроме скрипа пера Мэри, шороха газеты Ватсона и негромкого голоса Холмса, время от времени что-то бормотавшего про себя, все только об одном – об ушах: «Три дюйма от верхушки до кончика мочки… бугорок ушной раковины мясистый… мочка необычно выступающая, с двумя проколами…»
Не успел он повернуться к Мэри с банкой в руке и проговорить необычайно довольным тоном:
– А это, мисс Джекилл, ухо Джона Сетона, знаменитого разбойника времен Георгов, известного как Черный Джон Сетон. Он и его люди наводили ужас на Шропшир, пока его не повесили, – и до сих пор поговаривают, что его призрак бродит по дорогам страны. Видите, как оно опровергает теорию Ломброзо, что преступника можно немедленно опознать по ушам. Ухо Сетона не крупное, не оттопыренное, и, однако, он был вором и убийцей… – как миссис Хадсон без стука открыла дверь, и в комнату, запнувшись на пороге, вошла Элис. Рукава у нее были все еще закатаны, как будто ее только что оторвали от стирки.
– Телеграмма, мисс! – кое-как выговорила она и схватилась рукой за бок, тяжело дыша. Неужели она бежала сюда через весь парк?
– Сядьте, Элис, иначе упадете, – сказал Ватсон. – Вот, тут есть местечко на диване.
Он смел с дивана крошки пепла.
Мэри подошла к Элис, обогнув по пути Холмса с его драгоценной банкой.
– Миссис Хадсон, не могли бы вы принести Элис немного воды? Да сядь, Элис, доктор Ватсон же тебе сказал. Что тут такого срочного?
Она взяла у Элис телеграмму, какое-то время молча смотрела на нее, а затем протянула Холмсу. На тонком кремовом листе бумаги было написано:
«ЛЮСИНДА ПРОПАЛА
РАЗЫЩИТЕ ЕЕ И ПРИВЕЗИТЕ В БУДАПЕШТ
ЕЖЕГОДНОЕ СОБРАНИЕ S.A. СОСТОИТСЯ
20–24 СЕНТЯБРЯ НУЖНО УБЕДИТЬ ИХ
ПРЕКРАТИТЬ ЭКСПЕРИМЕНТЫ
ВАША МИНА»
Глава II. Встреча в Перфлите
В этот раз Мэри уже не обращала внимания на розы. Она торопливо шагала через парк рядом с Шерлоком Холмсом. Подумать только – целое утро на какие-то уши убила.
Следовало бы как-то исхитриться выехать сразу, как только она получила письмо мисс Мюррей, но ведь столько всего нужно было уладить: узнать расписание поездов, найти жилье и, разумеется, решить вопрос, как они будут за него платить. У них до сих пор еще ничего не готово, и раньше будущей недели подготовиться никак не успеть. А теперь еще и Люсинда Ван Хельсинг пропала.
Как и где им теперь искать девушку, которую они никогда не видели, в незнакомом городе, где даже по-английски никто не говорит? И как увезти ее в Будапешт? Их бюджет на это определенно не рассчитан. До двадцатого сентября осталось всего три недели. Это просто невозможно.
– Погодите минутку, мисс Джекилл. – Холмс остановил ее, взяв за руку. – Как бы быстро вы ни бежали через Риджентс-парк, ваше прибытие в Вену это не ускорит. А Ватсон с вашей служанкой не могут за нами угнаться.
Мэри оглянулась. Да, они и правда отстали. Ватсон поддерживал Элис, а та хромала, цепляясь за его руку.
– Извините. Я и сама не знаю, чем мне поможет спешка. Мы потеряли человека, которого должны были спасти. Да и не все ли равно теперь, за сколько дней мы доберемся до Вены? Боюсь, уже все пропало.
– Пока еще ничего не пропало, уверяю вас. Я узнаю это место, мисс Джекилл. Именно здесь в один майский вечер мы оставили труп зверочеловека, напавшего на мисс Франкенштейн. Вот тут, под этим самым деревом. И вы, и мисс Раппаччини, и мисс Моро, и мисс Франкенштейн – да, и даже мисс Хайд, при всем ее несносном характере, – способны на многое, недоступное обычным женщинам, да и мужчинам тоже. Не принижайте себя, не успев еще приступить к делу.
Мэри с любопытством взглянула на Холмса. Не в его духе произносить воодушевляющие речи. Он уже смотрел назад, поджидая Ватсона с Элис. Ей нравился его профиль. Узкий, орлиный – решительный профиль человека, не знающего сомнений и колебаний. С мистером Холмсом всегда все просто и ясно… почти всегда.
– Прошу прощения, – сказал, подходя, Ватсон. – У Элис сильно болит нога, хоть она и говорит, что это пустяки. Должно быть, она подвернула ее, когда бежала к нам.
– Со мной все хорошо, доктор Ватсон, – проговорила Элис, но лицо у нее было бледное и все в капельках пота.
– Дайте-ка… – сказал Холмс. К изумлению Мэри, он поднял Элис на руки (судомойка вскрикнула от неожиданности – коротко, но пронзительно, будто закипающий чайник) и понес. Мэри озадаченно смотрела ему в спину.
– Иногда его можно принять за машину, – сказал Ватсон, – но он способен на глубокие чувства. Вы же видели, как он смотрел на ту фотографию, мисс Джекилл?
– Да. А кто ему эта миссис Нортон? – Не очень-то прилично расспрашивать о таких вещах… но ей хотелось знать.
– О… Кто же может сказать, что творится у Холмса на сердце? Но я полагаю, что это любовь всей его жизни.
Мэри молча шла рядом с доктором Ватсоном. До сих пор она как-то и представить себе не могла… Но, конечно, даже мистер Холмс наверняка когда-нибудь влюблялся. В конце концов, он ведь гораздо старше, и его жизнь не была ограничена такими узкими рамками, как у нее. Мысленно она выбранила себя за неуместное удивление.
– Это было весьма любопытное дело, – проговорил Ватсон, немного помолчав. – Вначале мы думали, что она обычная авантюристка. Король Богемии попросил нас разыскать ее – она была его любовницей, и у нее осталась компрометирующая фотография, где они были сняты вместе. Он собирался жениться на женщине своего круга и строгих моральных устоев. Он боялся, что мисс Адлер, как ее тогда звали, предаст их связь огласке, и просил нас вернуть фотографию. Дело несложное – по крайней мере, мы так думали. Но она оказалась женщиной необычайного ума и порядочности. И она единственная на моей памяти, кому удалось превзойти Холмса.
Вот и Парк-Террейс. Холмс уже ждал на крыльце, все еще держа Элис на руках. Мэри подошла и отперла дверь. Что же за женщина эта миссис Нортон? Бывшая любовница короля Богемии! Подозреваемая в шантаже! Ни дать ни взять героиня романа. Что могло привлечь мистера Холмса в такой женщине? Но ведь мужчины непредсказуемы, как часто говорит миссис Пул. Мэри была заранее готова к тому, что эта миссис Нортон ей очень сильно не понравится.
Мэри: – А об этом непременно нужно писать? Ирен ведь тоже это прочитает.
Кэтрин: – Думаю, Ирен поймет.
Мэри: – Поймет, конечно. Но все-таки неловко.
Кэтрин: – Да, потому что это правда. Это то, что ты тогда чувствовала.
Мэри: – Все равно, можно было бы об этом и не упоминать.
– Мистер Холмс, не могли бы вы уложить Элис на диван?
– Со мной все хорошо, мисс, – глухо проговорила Элис в плечо Холмса. – Ну правда же, я и так до кухни дойду.
– Не сейчас, – сказал Ватсон. – Я хочу осмотреть вашу ногу. Мисс Джекилл, эта комната очень изменилась с тех пор, как мы были здесь в последний раз. Раньше ведь тут было как-то темнее?
Когда же мистер Холмс с доктором Ватсоном в последний раз были в гостиной на Прак-Террейс, 11? Мэри припомнила – выходило, что почти три месяца назад, вскоре после того, как они раскрыли дело с убийствами в Уайтчепеле. Да, с тех пор комната и впрямь изменилась.
– Это все Беатриче, – сказала она. Правда, стены в голубой цвет, с бордюром из красных и желтых цветов под самым потолком, выкрасила Жюстина, и несколько картин на стенах тоже были ее. Но Беатриче докупила кое-какую мебель и ткань с узором от Morris & Co., которой они заново обтянули диван и кресла. Она же купила и голубые китайские кувшины. Она заявила, что намерена совместить эстетичный стиль с экономичностью, что бы это ни значило. Во всяком случае, теперь гостиная хотя бы не производила такого мрачного впечатления, как в дни после смерти миссис Джекилл!
Холмс уложил Элис на диван, головой на вышитую турецкую подушку – в «эстетичном стиле» Беатриче.
– Доктора надо слушаться, – сказал он, выпрямился и засунул руки в карманы с таким небрежным видом, словно это не он только что тащил пострадавшую девочку через весь парк.
– Мисс Мэри! Я услышала ваш голос. – На миссис Пул был фартук, рукава закатаны выше локтей. Волосы, против обыкновения, свисали вьющимися прядями вдоль лица. Даже руки еще были в мыльной пене. Она явно только что стирала.
– Элис, кажется, ногу вывихнула. – Мэри сняла шляпку и перчатки и положила на каминную полку. – А Беатриче дома?
– Я сейчас ее позову, – сказала миссис Пул и скрылась в коридоре – но сначала взяла с полки перчатки и шляпку, наверняка для того, чтобы убрать их на место. Мэри почувствовала укол совести – это же не квартира Холмса, где и шляпки, и перчатки, и человеческие черепа могут валяться где угодно. Ей вовсе не хотелось добавлять миссис Пул лишней работы.