– Мэри! Мэри! Мы приехали.
Мэри протерла глаза и огляделась вокруг. Она все еще сидела в экипаже, а больше никого, кроме Греты, там не было. Где она и куда подевались остальные? Ах, да, конечно – выйдя из экипажа, она сразу увидела, что они снова на Принц-Ойген-штрассе, 18, во дворе дома. Жюстина с Дианой ждали у двери, ведущей в квартиру Ирен, а сама Ирен уже звонила в звонок. Мэри облегченно вздохнула. Они сделали то, что хотели, – спасли Люсинду Ван Хельсинг! И они все живы и в безопасности.
Тут она увидела Жюстину, все еще державшую на руках мертвое тело миссис Ван Хельсинг, и Люсинду – она стояла поодаль от остальных, обхватив себя руками за плечи. Ее форменное платье было все в крови – на груди пятна, на юбке длинная полоса. Она смотрела в землю и ни на кого не обращала внимания.
Ханна открыла дверь.
– Что случилось? – спросила она. – Вы похожи на привидения!
Мэри пошла к двери вслед за Гретой. Ноги у нее заплетались от усталости, а за спиной разворачивался экипаж – она слышала скрежет колес по камням и цокот копыт. Ей вспомнилось последнее, что она услышала, прежде чем заснуть, – что-то о том, что им с Жюстиной и Дианой (и с Люсиндой, конечно) нужно как можно скорее уезжать из Вены. Да, они вернулись живыми, но о безопасности не может быть и речи.
Глава XIII. История Люсинды
– Все в гостиную, – скомандовала Ирен, когда они уже поднялись наверх и стояли в прихожей. – Жюстина, не могли бы вы унести тело… я хотела сказать – миссис Ван Хельсинг в кабинет внизу? Положите ее, пожалуйста, на стол. Грета, ты устроишь все как полагается? Ну, знаешь… чтобы все было достойно. А раз уж ты все равно пойдешь мимо кухни, попроси фрау Шмидт принести нам кофе с булочками. И захвати свежих бинтов, чтобы заново перевязать рану Люсинде – это не терпит отлагательства. Ханну я послала улаживать последствия этого дела. Я понимаю, вы все устали и голодны, но, думаю, нам нужно все обсудить – и лучше прямо сейчас, не откладывая.
Как же приятно было снова войти в гостиную Ирен! После всего, что произошло за последние дни, она казалось такой… обычной, нормальной. В окна светило солнце, на столик кто-то поставил вазу с тюльпанами. Тюльпаны были полосатые, махровые – как с картины Рембрандта. Все это имело такой цивилизованный вид. Мир психиатрических лечебниц, схваток в темных переулках и внезапных смертей словно отодвинулся на миллион миль. Ах, если бы!
– Еще ничего не закончилось, – сказала Ирен. – Как я уже сказала Грете, вам четверым нужно как можно скорее уезжать из Вены. Из Кранкенхауса пропали сразу три пациентки – будет расследование. Оно приведет к Зигмунду, который, конечно же, будет потрясен и огорчен исчезновением своей больной. Как только мы закончим наш разговор, я позвоню ему и скажу, что Люсинда и Диана с нами. Ему нужно будет подготовить какую-то легенду для администрации лечебницы, и, вероятно, для полиции. Но остается еще один вопрос – те люди, что на нас напали. Кто они? Кто их послал? И почему они не умирают?
Она обернулась к Люсинде, сидевшей рядом с Мэри на диване. Диана заняла одно из кресел.
– Можно? – спросила Ирен и сняла с Люсинды белую шапочку. Ее длинные льняные волосы упали на плечи. Люсинда коснулась волос руками, словно желая убедиться, что они никуда не делись, а затем растрепала их так, что они упали на глаза.
– Милая моя, – сказала Ирен, снова пригладила ей волосы, а затем села рядом с Люсиндой, так, что та оказалась между ней и Мэри, и взяла ее за руку. – Я понимаю, вы перенесли чудовищные испытания и тяжкую потерю. Мне очень жаль. Но вы должны рассказать нам, что случилось с вами и с вашей матерью – это ведь ваша мать, верно? Ваша экономка, фрау Мюллер, сказала мне, что она умерла, но, должно быть, это ваш отец ей так сказал. Верно я догадываюсь? Не могу даже представить, что вам обеим пришлось пережить. Надеюсь, вы расскажете нам, как вы с ней оказались в Кранкенхаусе, – и, если вам это известно, о том, кто эти люди.
Люсинда сжала ладонь Ирен обеими руками.
– Да, – сказала она. – Я расскажу вам мою историю.
Мэри хотелось сказать что-нибудь Люсинде: она ведь знала, каково это – лишиться матери. Но она не представляла, чем тут можно хоть сколько-нибудь утешить. Ирен это умеет лучше.
Тут как раз вернулись Жюстина с Гретой. За ними вошла фрау Шмидт, и – о, райское блаженство! Запах свежих булочек и кофе! Мэри впервые поняла, в чем секрет любви к кофе. Если не спать всю ночь, спасаясь от пожара в лечебнице для душевнобольных или от агрессивных мужчин, которые ни в какую не хотят умирать, даже после выстрела в лоб, или от того и другого сразу, – лучше кофе нет ничего.
Миссис Пул: – Я в любом случае предпочту хороший английский чай.
Беатриче: – Если быть точными, миссис Пул, это индийский и китайский чай. В Англии чай не растет. Camellia sinensis – субтропическое растение.
Миссис Пул: – Ну, если уж чай не английский, то я не знаю, что же тогда английское!
У Греты в руках была какая-то жестянка. Она подошла к Люсинде, размотала полосы разорванной нижней юбки, которыми Мэри наспех перевязала ей плечо, и оттянула воротник платья.
– Рана не опасная, – сказала она. – Просто царапина. Должно быть, это кровь нападавшего. Я промою спиртом, но перевязка, думаю, не понадобится.
Как такое может быть? Или Мэри не разглядела в горячке схватки? Наверное, так и было, хотя тогда ей показалось, что Люсинда ранена серьезно.
– Что ж, это большое облегчение, – сказала Ирен. – Я опасалась, как бы не случилось заражения. Идите сюда, милая. Выпейте кофе – вам станет немного получше.
Ирен стала разливать кофе, и вскоре все они уже сидели с чашками в руках и с булочками на тарелках (на Дианиной – по одной каждой разновидности), – все, кроме Люсинды: она покачала головой в знак того, что ничего не хочет. Ирен спросила:
– Вы уверены? Если захотите выпить чашечку кофе, только скажите. И… вы хотели рассказать нам вашу историю.
Люсинда сидела, опустив глаза. В солнечном свете, падавшем из окна, ее волосы золотились, и выбившиеся кудри стояли ореолом вокруг головы. Она была похожа на юную, бледную, испуганную Мадонну.
– Реки крови, – проговорила она. – Я плыла по рекам крови.
– О, господи, – сказала Диана. – Да она чокнутая. Просто чокнутая, и все.
– Помолчи, – сказала Ирен. – Продолжайте, милая. Где были эти реки крови?
– В Амстердаме, в Париже и в Вене, – ответила Люсинда. Она подняла взгляд. Глаза у нее были светло-зеленые, цвета весенней листвы. Казалось, они смотрят куда-то далеко-далеко. – Я плыла, и тонула, и умирала трижды. Трижды меня возвращали к жизни, как Христа, воскресшего на третий день. В меня вонзали острие, а он висел на кресте.
– Острие чего? – спросила Ирен.
Что за странный разговор? Мэри ужасно не хотелось соглашаться с Дианой, но девушка и правда казалась… ну… безумной. Должно быть, поэтому она и очутилась в Кранкенхаусе. Мэри откусила кусочек булочки и не смогла сдержать урчание в животе. До чего же она проголодалась! В этой булочке начинка была из ореховой пасты.
– Иголки, – буднично ответила Люсинда.
– Можете показать? – спросила Ирен.
Люсинда закатала рукав серого платья. По руке тянулась цепочка маленьких точек, словно нанесенных красными чернилами.
Ирен провела пальцами по Люсиндиной руке. Подняла второй рукав. На второй руке были точно такие же красные отметины.
– А эти реки крови – откуда они?
– Они текли из Гефсиманского сада, – сказала Люсинда. – И из моих рук. Они текли, я тонула и умирала, но меня не хоронили. На третий день я воскресала по велению своего отца.
– Вашего отца… – повторила Ирен. – А вы знаете, кто ваш отец?
– Господь, – ответила Люсинда. – Он мой единственный отец. Мой земной отец бросил меня.
Ирен глотнула кофе.
– Ах! – почти невольно вырвалось у нее. – Мне этого очень, очень не хватало. – Она вновь повернулась к Люсинде. – Итак, расскажите мне о вашем отце. О вашем земном отце.
– У меня больше нет отца, – сказала Люсинда. – Он согрешил, тяжко согрешил. Он водил дружбу с демонами, и Господь, верно, осудит его на вечные муки.
– Как это понимать, черт возьми? – спросила Диана.
– Помолчи, – сказала Мэри. – Ты даже не доела то, что у тебя на тарелке. Ты Диана или ее двойник-самозванец? Та Диана, которую я знаю, еду на тарелке не оставляет.
– Иди к черту, – ответила Диана, правда, себе под нос, и запихала в рот булочку с маком.
– Что это за демоны? – спросила Ирен.
Люсинда помолчала, потом ответила:
– Они пьют кровь праведников и никогда не умирают.
Ирен глотнула еще кофе.
– А вашу кровь они тоже пили, Люсинда?
– Он омыл меня в их крови, и я восстала после крещения, словно заново родилась. Но теперь я погибла, погибла, и для Бога, и для людей. Я проклята навеки и буду гореть в геенне огненной.
Люсинда закрыла лицо руками и разрыдалась, так же, как тогда, когда умерла ее мать, – судорожные рыдания сотрясали все ее тело.
Ирен положила руку на плечо девушки.
– О, милая моя. Я понимаю, вам было очень тяжело. Простите, что вынуждаю вас снова говорить об этом. Вот, выпейте кофе. Немножко. Вам станет лучше, честное слово.
Она поднесла свою чашку к губам Люсинды.
– Ну, если это и есть ее история, – сказала Диана, – то я не вижу, какой нам от нее прок! Она же так толком ничего и не рассказала?
Люсинда взяла чашку в дрожащие руки и опасливо глотнула. Затем, словно внезапно вспомнив, что такое кофе, выпила до дна, торопливо, едва не захлебываясь. И так же внезапно согнулась пополам, и ее вырвало этим кофе прямо на стол и на ковер. Она тряслась, кашляла, из глаз катились слезы, а Ирен обнимала ее и бормотала что-то, по-видимому, успокаивающее, однако на Люсинду это, кажется, не действовало.
Мэри как можно тщательнее вытерла салфеткой лужицу кофе, стараясь не думать о ее происхождении. Просто кофе или кофе, побывавший у кого-то в желудке, – не все ли равно, в сущности?