– Яд Беатриче – это не какое-то атмосферное явление, – сказала Кэтрин. – К нему нельзя приспособиться – только если самому стать ядовитым. Ты этого хочешь? – Она сердито взглянула на него, с самым неодобрительным видом, какой только смогла изобразить. Затем повернулась к Беатриче. – Но я не об этом хотела поговорить. Мне кажется, здесь, в этом поезде, есть кто-то из Общества алхимиков.
– О чем ты? – испуганно и удивленно спросила Беатриче. – Ты видела кого-то похожего на члена société?
– Нет, конечно. Да и кто знает, как должен выглядеть член Общества алхимиков, если он не доктор Сьюард? Хотя он тоже выглядит совершенно обыкновенно. Переодетый алхимик может быть похож на кого угодно. Но я не видела никого, кроме наших. После завтрака я задержалась в вагоне-ресторане, разговаривала с полковником Шарпом и мисс Петунией. Потом решила зайти в свое купе – то есть в наше с Зорой, хотя скорее ее, судя по тому, сколько места занимают ее вещи. Удивительно, как это змеи мне там еще не попадались! Ну, в общем, я хотела взять свою записную книжку, чтобы записать свои впечатления от Парижа. Думала – может быть, помещу туда действие какого-нибудь нового рассказа об Астарте. «Астарта у Эйфелевой башни» или что-то в этом роде. Открываю чемодан, а там все вещи перевернуты. Видно, что старались сложить все как было, но я же кошка. Я знаю, когда вещи лежат не так, – с первого взгляда вижу. Тогда я перетряхнула всю свою одежду, наши книги и карты, даже твои туалетные принадлежности – те, что в твой чемоданчик не поместились. Все вытащила, все карманы проверила. И тут поняла – телеграмма Ирен Нортон пропала.
– Пропала? – переспросила Беатриче. – Ты же говорила, что спрятала ее туда, где никто не найдет.
– Ну да – в твою Библию, под обложку. Не хотелось таскать ее все время с собой – я решила, что безопаснее спрятать там, где никто не станет искать. В Библию никто никогда не заглядывает, кроме Жюстины, и к тому же я положила ее на самое дно, под всю свою одежду. Кому придет в голову там искать? Но я открыла Библию, а телеграммы в ней нет. И, как я уже сказала, все было переложено по-другому – обычный человек даже не заметил бы, но я-то не обычный человек. Теперь я жалею, что мы не сложили мою одежду в маленький чемоданчик, а большой не оставили в твоем купе. Правда, тогда все карты пропитались бы ядовитыми испарениями… В общем, телеграмму кто-то украл.
– Ты совершенно уверена? – Беатриче все еще глядела с сомнением. – Я знаю, как ты осторожна, Кэт, но мы пока не видели никаких признаков того, что за нами кто-то следит или хотя бы интересуется нашими передвижениями. Да, мы знаем, что Мэри с Жюстиной столкнулись в пути с агентом Société des Alchimistes, – жаль, конечно, что Ирен Нортон не сообщила нам никаких подробностей! Но это еще не значит, что Обществу известно, где мы – или хотя бы кто мы. И мы не видели никого подозрительного – весь вагон занят артистами Лоренцо. Если бы кто-то чужой сел на станции или зашел из другого вагона, его бы сразу заметили. Или ты подозреваешь своих же товарищей из цирка? Нет, конечно. Не могу представить, чтобы Саша или сестры Джеллико были агентами Société des Alchimistes. Может, ты просто переложила телеграмму куда-нибудь и забыла? Или, может быть, она просто выпала из Библии, когда ты в последний раз открывала чемодан, а ты не заметила.
Может, и правда? Кэтрин совершенно точно никуда не перекладывала телеграмму, но, может быть, она как-то выскользнула из Библии, например, когда она доставала чемодан? Но нет – с той самой минуты, как они сели в поезд, он спокойно стоял под сиденьем, она только выдвигала его и поднимала крышку, когда нужно было взять что-то из одежды… А может, телеграмма выпала сегодня утром, когда она пересматривала вещи в чемодане, заметив, что в нем кто-то рылся? Пожалуй, надо бы сходить и посмотреть еще раз. В отношениях с людьми Беатриче может иногда и сглупить, но в целом она девушка разумная, и ее не грех послушать. Кэтрин попыталась вспомнить… когда же она в последний раз видела эту телеграмму? Да – в первый день в поезде, когда Беатриче попросила достать склянку с румянами – наверняка хотела прихорошиться для кое-кого, кто, видите ли, не боится яда. Кэтрин тогда же все пересмотрела, чтобы убедиться, что ничего не разбилось и не перевернулось, когда носильщики загружали багаж в вагон, и телеграмма была тут как тут, на своем месте, под обложкой. Нет, вывалиться оттуда она никак не могла.
Сегодня на Беатриче было одно из ее «реформаторских» платьев – зеленое, почти средневекового покроя. В первый день в Париже, перед вечерним представлением, она ушла одна, сказав Кэтрин, что ей нужно пройтись. Париж она знала прекрасно – когда-то она прожила здесь несколько месяцев, советовалась с учеными из Сорбонны по поводу своей болезни. Кэтрин все же волновалась за нее, пока она бродила в одиночестве, – а вдруг заблудится или отравит кого-нибудь? Но через несколько часов Беатриче вернулась с каким-то свертком.
– Ты что, за покупками ходила? – спросила Кэтрин. Денег у них было немного: от Лоренцо еще ничего не получили, а Париж – город дорогой.
Вид у Беатриче был одновременно и довольный, и слегка смущенный.
– Следовало бы, конечно, зайти в какой-нибудь музей или галерею – Париж так богат сокровищами искусства и культуры! Но как-то так вышло, что я оказалась в House of Worth, и продавец очень любезно показал мне осеннюю коллекцию, а потом – ты не поверишь – сам мистер Уорт вышел из своего кабинета! Он сказал, что у меня необычная внешность, и хотел нанять меня в модели. Пришлось сказать ему, кто я, – La Belle Toxique. Тогда он сказал, что хотел бы видеть на мне какое-нибудь из своих вечерних платьев, что это будет хорошей рекламой. Там как раз было одно – его шили для другой клиентки, но она от него отказалась, и мистер Уорт сказал – нужно только немножко переделать, и будет сидеть так, будто на меня шито. И швея подогнала и перешила его прямо там, и продавец сделал фото! И вот, гляди! Он сказал, этот фасон называется la fée verte[80].
Она развернула сверток, и из него выпало зеленое шелковое платье. Оно и в самом деле было сшито будто специально для Беатриче. Просто идеальное платье для Ядовитой девицы.
И, конечно, в этом платье она стала еще красивее, и тем труднее стало отделаться от Кларенса! Зато в Париже их ждал триумф. Пять представлений – вечернее в пятницу, утренние и вечерние в субботу и воскресенье, – и каждый раз аншлаг: публика торопилась увидеть, как близнецы Джеллико завязываются узлом, как полковник Шарп метает ножи, как ассистирует ему миловидная, но бородатая мисс Петуния, как Атлас, «первый силач в мире», поднимает все новые и новые тяжести. Королева Лилипутии, самая маленькая женщина в мире, читала стихи, взобравшись на стол, мальчик-собака выл и лаял, а Женщина-пантера демонстрировала свою ловкость, карабкаясь по хитроумной конструкции из веревок и палок. Братья Камински показывали чудеса акробатики. Зулусский принц самозабвенно танцевал туземные танцы. Мадам Зора показывала номер с ядовитыми змеями. И, наконец, на сцене звезда программы… La Belle Toxique! Беатриче сказала Лоренцо, что не станет для представления убивать ничего живого. Вместо этого она вызывала добровольцев из публики, чтобы дохнуть на них или пожать руку. Они платили деньги за удовольствие получить головокружение от ее отравленного дыхания или обжечь пальцы. Публика встречала смехом тех, кто шел обратно в зал на заплетающихся ногах, как пьяный, и подбадривающими криками – тех, кто возвращался с обожженной рукой. Иногда Беатриче соглашалась поцеловать в щеку кого-то из публики – пожилого политика, юную красавицу-герцогиню, бедного моряка, ненадолго сошедшего на берег. Парижские газеты прозвали ее la vrai femme fatale[81].
Это было очень похоже на ее прежнюю программу, но с одним отличием. На пароме из Дувра Кэтрин подошла к Лоренцо и сказала:
– А почему бы каждому из нас не рассказать свою историю? Ну, знаешь, – о том, как Женщина-пантера из Анд родилась от матери-пантеры и человеческого отца, что-нибудь в этом роде. Это же французская публика, куда более искушенная, чем добропорядочные английские джентльмены. Что скажешь?
Лоренцо скептически посмотрел на нее:
– Истории, говоришь? Думаешь, публике будет интересно?
– Ну конечно. Все любят слушать истории. Знаешь что – давай я их запишу и дам тебе почитать по дороге в Париж. И тогда ты скажешь, как тебе эта идея.
Она поговорила с Сашей, Зорой, Кларенсом и другими артистами из цирка Лоренцо, написала свою историю для каждого, используя их идеи и свои писательские таланты. В каких-то случаях история была вымышленной от начала до конца (Кларенс: «Я был младшим сыном самого Шака Зулу. В день моего рождения жрец из моего племени предсказал, что, когда я вырасту, то отправлюсь по большой воде в далекую землю, где живут люди, белые, как призраки»), а в каких-то, как, например, у Беатриче, – почти правдивой. Представление было объявлено в афишах как Une Rencontre Avec des Monstres[82], и публика пришла в восторг. Лоренцо заработал столько, что тут же отбил телеграмму в Вену, чтобы забронировать еще одно представление, в четверг вечером. Сразу же после последнего выступления в Париже они вновь сели в поезд. Это был не экспресс, конечно, но все-таки через четыре дня они должны были прибыть в Вену – как раз к первому представлению. Кроме того, Лоренцо сказал, что у них уже есть приглашение от будапештского театра. Все шло просто прекрасно… до тех пор, пока час назад Кэтрин не обнаружила, что кто-то рылся в ее чемодане и что телеграмма Ирен Нортон, с ее адресом и предупреждением насчет Общества алхимиков, исчезла.
– Кэт, а ты записала ее адрес еще где-нибудь? – спросила Беатриче.
– Нет, мне не хотелось записывать такие вещи – вдруг кто-нибудь найдет. Я заучила наизусть: Принц-Ойген-штрассе, восемнадцать. Но не в этом дело. Я пыталась вспомнить, куда еще могла деваться телеграмма – и выходит, что никуда. Даже если бы она выпала из Библии, то была бы где-то в чемодане. Я там все-все просмотрела, Беа. Вытащила всю одежду, проверила карманы… Телеграммы нет. И знаешь что? Она пропала после того, как я оделась утром, и до того, как вернулась за записной книжкой. Если бы раньше кто-то трогал мои вещи, я бы заметила. Наверняка.