– И что же это были за методы? – спросила Жюстина. В ее голосе опять слышался гнев, и вместе с ним глубочайшее отвращение. Это было так непривычно, что от изумления Мэри невольно забыла о своем собственном чувстве утраты, о том, что она, оказывается, все детство прожила в полном неведении. Только недавно ей пришлось выслушать признание отца, а теперь вот – Мины. Неужели всё было совсем не тем, чем казалось? Она вся как-то странно онемела – так бывает при слишком глубоких ранах. Человек не чувствует их, потому что нервные окончания расположены ближе к поверхности кожи. Поверхностная рана болит сильнее, чем глубокая.
Граф ответил Жюстине так, как ответил бы хирург, если бы его спросили, как он делает операции, – спокойным, бесстрастным тоном.
– Он брал у меня кровь и пропускал через фильтр – он считал, что вампирическое безумие вызывается какими-то неизвестными примесями. Затем, тщательно очистив кровь, он вводил ее мисс Вестенра. Уже к этому времени она начала меняться…
– Я помню ее на этом званом вечере, – сказала Мина и вновь взяла кофейную чашку в обе ладони. – Она была почти в лихорадке. Я приписывала это предсвадебному волнению. Я должна была знать – должна была остаться с ней! Всю жизнь я буду винить себя за то, что проглядела эти признаки, не догадалась, что на ней проводят какие-то эксперименты. Ведь доктор Фарадей предупреждал меня о Ван Хельсинге. Но я думала, леди Вестенра не допустит, чтобы Люси причинили вред, и к тому же я тогда еще не слышала о вампиризме. Наутро мы с Джонатаном отправились в свадебное путешествие, а через неделю вернулись в Эксетер, в новый двухквартирный дом, половину которого Джонатан взял в аренду: покупку мы себе пока позволить не могли. Я уже предвкушала, как буду обставлять и отделывать его, чтобы он стал для нас настоящим домом… – С минуту она молчала, глядя на свою чашку. – Но там меня уже ждали письма. Три от Люси – первое самое обыкновенное, разве что немножко бессвязное, но какой девушке не вскружит голову предчувствие скорой свадьбы? Второе уже совсем странное – она писала о ночных кошмарах, в которых она плавала по рекам крови. В третьем она все повторяла, что попала в ад и горит в геенне огненной. Писала, что ее окружают демоны, которые хотят пить ее кровь и пожирать ее душу. Я показала письма Джонатану. Он сказал, что беспокоиться не о чем: Ван Хельсинг ведь рядом, если Люси больна, он наверняка займется ее лечением. Меня насторожили не его слова, а то, как он это сказал. Я помню, мы стояли на кухне, потому что я пока еще не наняла прислугу, и он отвернулся от меня, уставился в окно, выходящее в переулок. Вот тогда я и начала подозревать, что он знал… и не сказал мне о том, какие цели преследуют Ван Хельсинг со Сьюардом. Я отправила телеграмму доктору Фарадею и купила билет на ближайший поезд в Лондон.
Когда я добралась до дома на Керзон-стрит, было уже поздно. – Она перевела взгляд на графа. – Думаю, дальше лучше рассказать вам. Вы были там, а я приехала поздно, слишком поздно, чтобы спасти мою дорогую Люси.
– Моя роль в этой истории не слишком благовидна, – удрученно проговорил граф. – Я говорил им, что мы слишком сильно рискуем, слишком торопимся. Мне было очевидно, что мисс Вестенра теряет рассудок. Хеннесси, ассистировавший им, тоже возмутился – он начал сомневаться в их методах и целях. Но Сьюард с Ван Хельсингом отказались прекратить свои эксперименты, и Холмвуд, который верил в Ван Хельсинга, тоже настаивал. Моррису было все равно – для него это было просто очередное приключение. Меня они слушать не хотели, и тогда я обратился к леди Вестенра. Они с Люси приехали в Карфэкс, чтобы Ван Хельсингу легче было проводить эксперимент. Если бы она осознала всю серьезность положения, то, возможно, заставила бы его прекратить. По меньшей мере, она могла лишить его финансирования. Я как сейчас помню тот день, когда привел ее в комнату, где они в очередной раз вводили Люси мою отфильтрованную кровь. Она взглянула на стул, к которому была привязана ремнями ее дочь, – во время переливания Люси впадала в неистовство, а ведь она становилась все сильнее. Ван Хельсинг боялся, как бы в таком состоянии она не бросилась на нас. Леди Вестенра увидела людей, стоявших вокруг ее дочери, – уважаемых ученых. Увидела, как ее дочь открыла глаза, посмотрела на Ван Хельсинга и закричала. Я уже упоминал, что у леди Вестенра было слабое сердце. Она схватилась за грудь и рухнула на каменный пол. Она изо всех сил пыталась что-то сказать, но не могла. Только беспомощно махала руками. Сьюард бросился к ней, но уже ничего нельзя было сделать – через несколько секунд она была мертва. Ван Хельсинг впал в ярость, в истерику. Обвинил меня в том, что я сорвал ему эксперимент. Моррис выхватил большой кривой нож, который всегда носил с собой в кожаных ножнах, и ударил меня в грудь. Такая рана не могла меня убить, но она лишила меня сил. Они утащили меня в подвал и заперли там, в бывшей кладовой, без помощи, без еды и воды. После чего, видимо, вернулись наверх, в лабораторию… Наверное я этого не знаю, но догадываюсь. И увидели, что Люси нет. Она разорвала ремни, напилась крови своей мертвой матери и исчезла.
Я просидел в этом подвале три дня. Под конец начал бредить от голода и потери крови. Если бы Мина не приехала…
– Вы бы не дожили до своего четырехсотшестидесятитрехлетия, – мрачно закончила Мина.
– Она дала мне свою кровь, – сказал граф. – Если бы не она, мне бы не выжить. – Он потянулся к ней, словно хотел снова взять ее за руку. – Вот видите – с той минуты, как я увидел вас, я знал, что мы предназначены друг другу судьбой.
– Я не позволю вам сделать из этого любовный роман, – сказала Мина и отняла руку. – Это трагедия. То, что они сделали… то, что вы сделали, не имеет оправдания. Да, я знаю, вы пытались их остановить, но я потеряла подругу и ученицу. Моя бедная дорогая Люси…
– А что случилось с Люси? После того, как она сбежала, – спросила Мэри. Она почти боялась услышать ответ. Ведь то же самое, что произошло с Люси, происходит сейчас и с Люсиндой. Неужели эта история повторится?
Мина поставила чашку на стол. Мэри видела, что кофе в ней допит только до половины – и, наверное, уже остыл.
– Ей отрубили голову. Простите, я не могу подобрать более мягких выражений. Она как-то добралась до Хэмпстеда. Полагаю, какой-то инстинкт привел ее обратно в Лондон… Полиция начала находить на пустошах детей с прокушенными шеями. Они рассказывали, что какая-то красивая женщина в белом позвала их погулять. Одна девочка сказала – она была такая красивая, должно быть, она принцесса из какой-нибудь сказки. Я знаю, потому что об этом писали в Westminster Gazette, но я увидела эту статью позже, а тогда знала только, что Люси сбежала и ее ищут. Я сказала Владу, что ему нужно уезжать из Англии как можно скорее – пока не вернулись Ван Хельсинг и остальные. Я была уверена, что они вернутся – рано или поздно им понадобится его кровь для их дьявольских экспериментов. Затем отправилась в лечебницу и спросила, когда вернется Сьюард. «Завтра», – сказал доктор Хеннесси, и тогда я сняла на ночь комнату в Royal Hotel. Наутро вернулась в лечебницу и стала ждать. Прошло уже время обеда – санитары принесли мне хлеба и супа, и я пообедала вместе с пациентками – с леди Холлингстон, которая убила своего мужа, и еще с несколькими экземплярами femina delinquente[116]. Вскоре после обеда вернулся Сьюард вместе с Холмвудом, Моррисом и Ван Хельсингом. Я помню, как сидела у него в кабинете, и он подозрительно расспрашивал меня, где я была и что видела. Я сказала ему, что встревожилась из-за писем Люси, приехала первым же поездом и, не найдя их в лечебнице, отправилась в Карфэкс. Там я увидела их лабораторию. Я нашла графа, но он напал на меня – я могла предъявить отметину на запястье, из которого он пил мою кровь, в качестве доказательства. А потом он сбежал. Где Люси? – спросила я Сьюарда. Почему она писала мне такие странные, бессвязные письма? Я смотрела на этих людей, таких уверенных в себе, – Холмвуд глядел в окно, Моррис прислонился к шкафчику для документов, – обеспокоенно и встревоженно. Я не хотела показывать, что знаю, кто они такие и что за эксперименты проводили.
Сьюард, кажется, вздохнул с облегчением, убедившись, что я главного не знаю, и объяснил мне все самым убедительным образом. Они проводили важный эксперимент по переливанию крови, пытались вылечить графа от страшной болезни – вампиризма, которая сводила с ума его жертв. Люси и леди Вестенра заинтересовались и пришли взглянуть на процедуру. Но граф, чья болезнь стала к тому времени опаснее, чем они думали, набросился на Люси и заразил ее, а ее мать умерла от нервного потрясения. Теперь Люси бродит где-то с кровью вампира в жилах. Они должны остановить ее, пока она не превратилась в такое же чудовище – вампира!
Я сделала вид, что поверила. Но в душе у меня кипел гнев. Если бы я могла вызвать молнию и убить их на месте, я бы это сделала. Я бы с радостью смотрела, как они превращаются в пепел. Вместо этого я сказала им, что возвращаюсь в Лондон и буду ждать в доме на Керзон-стрит, на случай, если Люси вернется туда. Услышав это, Сьюард, кажется, вздохнул с облегчением. Если бы я только знала, что они готовят охоту на нее в эту ночь! Я села на поезд в Лондон – был уже почти вечер, когда я сошла на станции Фенчерч-стрит, но я отправилась прямиком к доктору Фарадею, в Блумсбери. Он-то и показал мне статью в Westminster Gazette. После того, как я вышла из подкомитета по вопросам формата библиографического цитирования, за Люси больше некому было следить, но один из членов подкомитета, что жил неподалеку от Хэмпстед-Хит, обратил внимание Фарадея на эту статью. Он уже назначил собрание подкомитета – оно должно было состояться на следующий день. Я сказала, что приеду в Берлингтон-хаус в назначенное время, взяла кэб и отправилась на Керзон-стрит. Оставалась еще надежда, что Люси вернется домой, и к тому же я не представляла, что еще можно сделать, – не бродить же одной ночью по Хэмпстед-Хит! Но в эту самую ночь они убили ее.