Однако Ганс Шнайдер остался в Берлине и продолжал работать в центральном офисе «Наследия предков». В его распоряжении осталось около 30 сотрудников, более половины из которых были женщины (шесть из них находились в отпуске, а еще две появлялись «время от времени»). Подобное поведение Шнайдера могло показаться странным. Уже будучи изобличенным, в середине 90-х годов он заявил в одном из интервью: «Я хотел исправить то, что я натворил». Фраза весьма многозначительная, но по ней одной, тем более вырванной из контекста сложно сказать, что же все-таки подразумевал Шверте-Шнайдер.
Ответ на этот вопрос можно найти в документах. 1 марта 1945 года Шнайдер, до этого отвечавший за работу отдела «Германское научное действие», получил от Имперского управления безопасности задание заняться разработкой темы «Европейские организующие идеи». По сути, речь шла об очередном аспекте формирования «Европейского союза». Шнайдеру предстояло дать разъяснения по ряду моментов. В частности различные варианты «мирного урегулирования», обоснование «экономической необходимости более тесного европейского сотрудничества» и т. д. Во всех документах явственно читалось, что планирование шло на будущее, и проекты отнюдь не планировалось реализовывать в условиях военного поражения Германии. Учитывались даже такие моменты: стоило ли включать в состав «единого европейского пространства» Великобританию или нет? Не раз подчеркивалось, что англо-германское сближение было важнейшим моментом послевоенного устройства Европы, но при этом предполагаемые разработки должны были быть лишены «излишне акцентированной англофилии» (именно так значилось в документе!) Принимая во внимание тот факт, что СССР автоматически исключался из проекта «единой Европы», можно предположить, что разработки «европейской идеи», ориентированные на послевоенное время, по «доброй» традиции носили русофобский и антироссийский характер.
Всё это можно было бы посчитать сумасшедшими фантазиями, если бы не неумолимая сила факта. После войны пропагандой идей евроинтеграции занимались те, кто эти идеи разрабатывал в годы нацистской диктатуры. Либерально-демократическая версия о внезапности запуска евроинтеграционных процессов как невольного ответа на ужасы войны не выдерживает никакой критики: все шло по давно отработанному сценарию, хотя и со значительным смещением некоторых идеологических акцентов.
Взять, например, работу издательства «Шталлинг», в котором странным образом нашли пристанище как отбывшие достаточно условный срок заключения эсэсовские офицеры из СД, так и вовсе «воскресшие» персоны вроде Шверте-Шнайдера. Все они решительно отмежевались от национал-социализма и правых радикалов, а Шверте-Шнайдер и вовсе активно проповедовал леволиберальные идеи. Они как бы и не скрывались, но как бы и не особо обращали внимание на свое прошлое. Пропагандисты «европейской идеи» не просто держали дистанцию, а категорически отрицали даже саму возможность общения с еврофашистами послевоенного образца. Казалось, что они опасались разоблачения их собственных планов или какой-то скрытой схемы. Между тем многие из бывших национал-социалистов рассматривали крушение Третьего рейха всего лишь как переход к «Европе». Например, в 1951 году Артур Эрхардт стал издавать журнал «Нация-Европа. Ежемесячник на службе европейского обновления». На страницах этого праворадикального издания развивались следующие идеи: Гитлер сражался за единство Европы, инициатива объединения Европы исходила от начальника имперского управления печати Отто Дитриха. Как и стоило предположить, на страницах «Нации-Европы» появлялись воспоминания многочисленных «европейских добровольцев», как правило, тех, кто сражался против СССР в составе частей ваффен-СС. Однако в издательстве «Шталлинг» всё обстояло с точностью до наоборот.
По сути, главным европейским проектом издательства «Шталлинг» была книжная серия «Создатели нашего времени». Всего в ней вышло четыре тома: два из них были посвящены мыслителям и писателям, а еще два ученным и исследователям. В итоге фактически все мало-мальски заметные личности Европы оказались зачислены в сторонники интеграции. Их перечислением можно заниматься долго, но едва ли в этом есть необходимость. Надо лишь отметить интересное совпадение. В биографической статье, посвященной творчеству гениального и то же самое время весьма неоднозначного немецкого поэта Готфрида Бенна, Ганс «Шверте» позволил себе ряд пассажей, фактически указывающих на его полулегальное положение. «Двойная жизнь, двусмысленность – это основной смысл такого существования… Пересмешник истории и то же самое время ее очарованный созерцатель. Серая военная униформа стала маской нашего времени («армия – это благородная форма эмиграции»), но не перестала быть наследием традиции. Двойственность связывает между собой человека и творение, образ и фразу».
Когда весь мир отмечала 50-летие Победы над нацистской Германией, разоблаченный эсэсовский офицер, смущенно улыбаясь, давал интервью – он не оправдывался и не каялся, лишь пообещал журналистам, что вернет награды, которые он получил от правительств разных стран в качестве профессора Ганса Шверте.
Глава 15. Другая Германия?
Он умер ровно 56 лет спустя после того, как Третий рейх напал на СССР – 22 июня 1997 года – и был похоронен в Мюнхене, который уже не был ни столицей нацистской партии, ни столицей немецкого искусства, а всего лишь городом, в котором любят пиво и проводят Октоберфест. Впрочем, Ганс Рёсснер не переживал по поводу подобных утрат. Ему вообще не нравилось выказывать истинное отношение к вещам. На протяжении многих лет он раскланивался с коллегой по работе: «Доброе утро, герр Шверте!» – хотя прекрасно знал, что Шверте был Гансом Шнайдером. Ганс Рёсснер и сам был эсэсовским офицером. Не то чтобы он особо скрывал этот факт своей биографии, но предпочитал не распространяться по этому поводу. В итоге, когда Рёсснер, перешел на работу в мюнхенское издательство «Пипер», то Ханна Арендт даже подумать не могла, что ее легендарную работу «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме» издавал не просто бывший служащий СС, а достаточно высокопоставленный эсэсовский офицер.
Наверное, их было много больше, но история нам сохранилась лишь несколько имен. Вильгельм Шпенглер, Ганс Рёсснер и Ганс Шнайдер – три высокопоставленных эсэсовских офицера, которые после войны взялись за активную пропаганду идей евроинтеграции. Они и в годы нацистской диктатуры занимались разработкой этой тематики, но в 50-е годы они делали это с особым смыслом, принципиально дистанцировавшись от правых радикалов, и при любом удобном случае демонстрируя свой либерализм. Вообще в их истории много загадочного. Взять хотя бы Ганса Рёсснера. В отличие от Александра Долецалека и Ганса Шнайдера ему не удалось инсценировать собственную смерть и обзавестись «новой личностью». Он был арестован, однако в заключении пробыл совершенно недолго. 23 мая 1948 года он фактически был оправдан судом по денацификации. На судебном процессе он как высокопоставленный офицер СД присутствовал едва ли не в качестве свидетеля, но не обвиняемого. В своих показаниях он пытался изобразить эсэсовскую службу безопасности как «безобидную организацию», в которой занимался всего лишь передачей информации. При этом Рёсснер всячески подчеркивал, что не принимал участие ни в одном мероприятии, связанном с убийствами или реализацией пропагандистских программ. Память этого «свидетеля» оказалось очень короткой – он постарался забыть, что при СД существовали специальные «оперативные группы» (айнзацкоманды), осуществлявшие карательные акции. В итоге суд 19 августа 1948 года приговорил Ганса Рёсснера к штрафу размером в 2 тысячи марок, который считался погашенным. Исходя из сроков пребывания в заключении, Рёсснер как бы выплачивал по 20 марок в день. На свободе он оказался всего лишь как «попутчик» нацистского режима. Справедливости ради надо отметить, что во время денацификации реальные тюремные сроки и реальные денежные штрафы получали люди за гораздо меньшие провинности, нежели работа в СД. В этой связи было интересно взглянуть на карьерный путь «попутчика», который якобы не был причастен к пропагандистской работе.
Ганс Ресснер появился на свет 5 июля 1910 года в семье дрезденского учителя народной школы. После получения аттестата зрелости он отбыл в Лейпциг, чтобы в тамошнем университете изучать филологию и немецкую историю. Сразу же оговоримся, что многие из его однокурсников позже стали сотрудниками эсэсовских ведомств. Например, если посмотреть на Главное управление имперской безопасности, то можно обнаружить, что вместе с Рёсснером учились Вильгельм Шпенглер и Хайнц Грефе. Во время своей учебы в университете Рёсснер принимал активное участие в общественной жизни – он был членом организации взаимопомощи студентов и «Академической самопомощи». Кроме этого он публиковал свои материалы в журнале «Народ в становлении», который издавался Эрнстом Криком, который был одним из ведущих нацистских философов и являлся фактическим создателем национал-социалистической педагогики.
В ноябре 1933 года Ганс Рёсснер вступал в штурмовые отряды НСДАП, но полгода спустя перешел на службу в СС. Здесь он начинает делать свою карьеру – вначале он становится штатным референтом, а затем и начальником одного из отделов СД. В 1936 году Рёсснер принимает неожиданное решение – он формально оставляет службу в СС и направляется в Бонн, где становится ассистентом профессора Карла Юстаса Обенауэра. Казалось бы, что Ганс Рёсснер отдал предпочтение академической деятельности, пожертвовав своей карьерой в СС. Однако подобное суждение было бы ошибочным. Профессор Обенауэр был ветераном национал-социалистической партии и сам активно сотрудничал с СД. Очевидно, что в данном случае надо было вести речь об инфильтрации сотрудников СД в академическую среду. Подобная версия подтверждается найденными документами, в которых сам Рёсснер (может быть, того не желая) сделал признание. В апреле 1938 году он направил в Имперское министерство науки и образования письмо, в котором сообщал, что принадлежал к числу «достойнейших представителей нашего поколения, которое ответственно за будущее наших высших учебных заведений, особенно если учитывать, что меня вновь готовы принять на работу в главное управление СС, если мы не получим необходимого содействия в нашем университете». По большому счету Обенауэр и Рёсснер не особо скрывали своего «особого» положения. Оба они участвовали в процессе лишения Томаса Манна звания почтенного доктора философского факультета Боннского университета. 19 декабря 1936 года они направили Томасу Манну письмо, в котором Обенауэр как декан философского факультета сообщал опальному литератору, что после лишения того гражданства он вынужден вычеркнуть его имя из списка почтенных докторов.