– Я все еще не могу поверить, что ты повсюду таскаешь с собой этот нелепый, огромный телевизор, – сказала она, находя среди каналов «Коридоры власти». – Сейчас большие телевизоры не в моде, но мне они нравятся.
Дин повесил телевизионную панель на стену напротив клубных кресел, так что Эвви могла плюхнуться в одно из них и прекрасно видеть экран.
– Напомни мне, на чем мы остановились, – попросила она.
– Лоббист, которого ты ненавидишь, заплатил за услуги Плоскоголовому, ну тому спецагенту ФБР.
– А, понятно. – Она потерла руки о свитер. – И президент…
– Дал вице-президенту право наложить вето.
Эвви повернулась к нему:
– Если мы будем смотреть этот сериал достаточно долго, я выясню, сколько у вас эвфемизмов для слова «секс».
– Я и сам их всех не знаю.
– Окей. Что делал президент? – спросила Эвви.
– Дал вице-президенту старый добрый совет и согласие с его будущими действиями.
– Стоп! – остановила его Эвви и добавила: – Ну, хватит смеяться. – Она потянулась на стуле: – Здесь, кажется, холодно. Тебе как?
– Немного, – согласился Дин и пошел налить ей выпить.
Она встала и пошла на кухню, откуда принесла завернутый в фольгу кирпич, которым иногда расплющивала жареных цыплят. Им она подперла дверь квартиры.
– Надо улучшить циркуляцию воздуха, – объяснила она свое действие, снова садясь. – Ну, как прошел день?
– Вообще-то, я собирался тебе кое-что сказать. Не знаю, слышала ли ты, но Дрейки назначают стипендию школе.
Эвви кивнула:
– Я слышала, что они могут это сделать, и не удивлена.
Дин покачал головой:
– Парень, кажется, спойлерит[65]. Мне вот что интересно… Она вопросительно кивнула. – Да, – продолжил Дин. – Я имею в виду, герой уехал в Калифорнию и вернулся. Работал в том городе, жил в нем… И что с того?
– Только то, что он все-таки вернулся, хоть и жил там, – ответила Эвви. Она взяла у Дина стакан виски и отрицательно покачала головой, когда он протянул ей открытую банку «Принглз». – Пару лет назад кто-то сказал нам, что Тим, который закончил школу в 1999 году, был одним из двух выпускников нашей средней школы, которые закончили ее после 1994 года и все еще жили здесь.
– Это почему же?
– Ну, демография, экономика и все такое.
– Не гони, я учился в колледже и то не понимаю.
Она рассмеялась:
– Ну, как правило, восемнадцатилетние парни с хорошими перспективами не остаются в таких городках, как этот. И когда они уезжают, то обычно не возвращаются. Таким образом, город становится старше, налоговая база – меньше, жить в нем оказывается все сложнее. Не столь уж и длинная цепочка рассуждений, не так ли? Слишком много уезжающих и умирающих, недостаточно прибывающих и рождающихся.
– Самый старый и самый белый штат в Америке, – кивнул Дин.
– Именно. – Эвви сделала еще один глоток. – Так что в случае с Тимом, я думаю, многие люди ожидали, что он уедет из этого города, едва закончит школу. Но он этого не сделал, и они любили его за это.
– Думаю, что я могу это понять.
– Кроме того, он был симпатичным и дружелюбным, пока ты не живешь с ним. К тому же и женился он на своей школьной возлюбленной. Для некоторых людей, которые видели, как он рос, я думаю, что он был кем-то вроде единственного в мире единорога.
– Он не хотел в жизни большего?
– Ну почему же? Хотел.
– Но зачем тогда возвращался?
Эвви пожала плечами:
– Потому что в любом другом месте он был бы просто красивой лошадью. Она улыбнулась и указала на телевизор: – Серия начинается.
В тот вечер, ложась спать, она передвинула кирпич и закрыла дверь, но когда на следующее утро Дин вошел в кухню, чтобы разделить с ней чашку кофе, она махнула рукой.
– Положи кирпич обратно, – попросила она.
После этого они закрывали дверь только на ночь.
Глава 11
Прошлой осенью Эвви удалось сбежать со Дня благодарения. Она отправила отца поесть индейку с Энди, его детьми и его матерью, Келл. А сама большую часть дня провела в постели с книгой. На тумбочку рядом с собой она поставила бутылку вина, которую открыла в полдень и закончила в десять тридцать вечера.
В этом году Энди начал уговоры на месяц раньше, сказав, что хочет, чтобы Эвви и ее отец поехали с ним и девочками к Келл в Томастон. Келл также пригласила родителей Дина, которые так хотели увидеть ее и были так очарованы присланными фотографиями, что решили отправиться в путешествие. Эвви пообещала поехать, потом решила, что отменит свое согласие. Спустя еще какое-то время она получила по почте флаер[66] из супермаркета, в котором продавались замороженные индейки. Это снова натолкнуло ее на мысли о празднике. Чтобы уже не дать себе возможности отступить, она позвонила Энди и пообещала ему принести тыквенный пирог [67].
Когда она проснулась в четверг и спустилась вниз, завернувшись в плотный халат, чтобы поставить кофе, на земле уже лежало полдюйма снега. Она услышала, что Дин встал, поэтому подошла к закрытой двери.
– Доброе утро, – сказала она ему.
– Доброе утро, – отозвался он. Судя по голосу, он едва проснулся, и это заставило ее улыбнуться.
Когда она уже зачерпнула горстку кофе и засыпала ее в бумажный фильтр, дверь открылась.
– Хочешь кофе? – спросила она.
– Да, – ответил он, входя в кухню и усаживаясь на один из ее стульев. – Вчера я слишком долго засиделся у Келл. Самолет моих родителей задерживался, поэтому я ничего не мог делать до полуночи.
– Они уже устроились?
– Да. У них будет десять лет для светской беседы, чтобы наверстать упущенное. Их объединяют пятеро сыновей. Я уверен, что они найдут о чем поговорить.
– Было очень мило с их стороны проделать весь этот путь.
– Я думаю, моя мама хотела сама убедиться, что у меня все не так плохо, как она поняла из писем. Как насчет тебя? Ты взволнована? Индейка? Семья? Футбол?
Эвви слегка хмыкнула. Это явно был не настоящий смех.
– Не знаю, как насчет волнения, но мне будет приятно увидеть всех, – заявила она. – Я не видела их с прошлого курортного сезона.
– Понятно. – Он потер плечо.
Она налила воды, нажала на кнопку и, пока убирала чистую посуду, слушала, как шумит кофеварка. Белые тарелки с аккуратной каемкой из маленьких желтых цветочков по краям, которые она получила в подарок на свадьбу, до сих пор сохранили свою привлекательность. Они всегда казались ей частью мебели из кукольного домика.
– Я всегда могу понять, когда я в плохом настроении, – заметила Эвви. – В такое время меня раздражают эти блюда.
– Но почему?!
– Они не в моем стиле. В этом свадебном подарке есть что-то специфическое, и временами им не хочется пользоваться. Словно человек выбирал подарок не мне, а себе, но почему-то вручил его мне.
Она убрала стаканы, столовые приборы, стеклянную миску. За последние два месяца они так много времени провели вместе на кухне, что теперь, даже повернувшись к нему спиной, она знала, что делает Дин. Он наблюдал за ее работой и прислушивался ко всему, периодически прищуривая глаз или наклоняя голову. Когда они только познакомились, она думала, что так, наверное, слушают пациентов врачи-терапевты. Потом ей стало казаться, что он слушает ее как журналист. Все, что она говорила, он воспринимал так, будто это продолжение уже рассказанной истории.
– А я такова, какова есть, – добавила она. – Так что я покончила со всеми вещами в своей жизни, которые не выбирала сама. Наверное, существует какой-то свадебный промышленный комплекс и люди просто вынуждены покупать эту уродливую посуду и жесткие кухонные полотенца. Понимаешь, люди сердятся, когда это не скороварки, блендеры или креветочные вилки, которые вы им обещаете, а затем дарите что-то другое, с чем им приходится оставаться. Вот и я осталась с этими цветочными блюдами на всю свою жизнь.
– Почему ты осталась с ними? – не понял Дин.
Эвви закрыла посудомоечную машину и повернулась к нему:
– Ну… ты знаешь. Они у меня уже есть и все такое. Я имею в виду, что они есть и ими можно пользоваться.
– Но ты же не навечно с ними, если только сама этого не захочешь.
– Верно, но они у меня уже есть.
– Это же просто посуда.
– Верно.
– И ты могла бы иметь другую посуду.
– Но у меня уже есть эта.
– Ты же единственный человек, который здесь живет.
– Ты тоже здесь живешь.
– Я живу там, а ты живешь здесь, – начиная возражать, Дин мотнул головой в сторону двери квартиры, а затем постучал указательным пальцем по столу. – Здесь. И это твои тарелки.
– Я это знаю.
– Так что если они тебе не нравятся, купи новые. Диана могла бы дать тебе целую коробку за полтора доллара. Да за эти деньги она, наверное, добавила бы еще пару щипцов для салата.
– Почему ты злишься на посуду? – спросила Эвви, скрестив руки на груди.
– А ты почему?
– И вовсе я не злюсь, – возразила Эвви.
Наступившую тишину нарушило шипение кофеварки.
– В жизни есть много вещей, которые ты не можешь решать сама, – наконец снова начал он. – Но эту вещь, я думаю, ты можешь решить, хотя и говоришь, что нет.
Эвви мысленно представила себе слишком хрупкие бокалы для вина, слишком маленький кухонный столик, слишком большой дом и душевую кабину в нем, хотя она лично предпочла бы ванну. Так много «слишком»! Да и она ли выбирала само место, где живет сейчас?
– Хорошо, – согласилась она. – Я куплю другую посуду. Обещаю.
Кофеварка разразилась громким писком. Эвви наполнила две кружки и поставила их на стол.
– Мой отец будет счастлив провести здесь некоторое время. Он любит бейсбол, но я взяла с него слово не говорить о нем. Если тебе интересно об омарах, он может рассказать о них все что угодно.
– Сколько лет он в этом бизнесе?
– Ну, он ушел на пенсию пару лет назад, а начал, когда ему было десять. Заниматься этим полный рабочий день стал, когда ему стукнуло семнадцать, я думаю. Итак… почти пятьдесят лет.