В тот вечер «она пошла погулять» превратилось в «она ушла на время», а через неделю Фрэнк сказал своей дочери, что Эйлин решила, что она должна жить во Флориде, а они должны остаться здесь, в своем доме. Эвви знала Флориду только как место, где был «Мир Уолта Диснея»[162]. Так что для нее исчезновение матери означало, что она будет все время находиться в «Мире Уолта Диснея». Кто бы мог поспорить с тем, что там лучше?
Сначала Эвелет часто спрашивала, когда они поедут к маме во Флориду или когда мама приедет к ним. Она думала о них как о семье с двумя домами, как будто Помпано-Бич был вторым домом ее родителей[163]. Прошло два месяца, прежде чем она полностью осознала, что теперь живет только с отцом, как Хайди в книге, которую Фрэнк начал читать ей по вечерам. Там внучка жила с дедушкой в Альпах[164].
Впервые папа стал говорить, что она не виновата в том, что мать уехала, когда ей исполнилось десять лет. И именно тогда Эвви впервые спросила, так ли это. Она до сих пор помнит, как задула свечи на торте в форме свернувшейся кошки из «Спешиалити свитс»[165], как вытащила красную бумагу и белую ленту из коробки с новым зимним пальто, подарок ее отца, как взяла открытку, которую прислала Эйлин. Она почти никогда не получала почту, поэтому ей нравилось видеть свое имя, написанное над их адресом. Эвви хорошо знала почерк своей мамы, поскольку часто читала и перечитывала длинное письмо, которое мама однажды послала ей. В нем она писала о своих амбициях, о том, чего не получила в жизни, и маленькая Эвелет почти не понимала смысла того письма. В нем говорилось: «Я была талантливой танцовщицей! Но многое может помешать свершению планов, и это меня огорчало. Я знала, что если буду несчастным человеком, то не смогу быть хорошей мамой!»
«Меня назвали в честь городка моей матери», – подумала тогда в первый раз Эвелет. Сейчас она рассматривала открытку, которую мама прислала ей на день рождения. На лицевой стороне был изображен Скотти дог[166], забавный шотландский терьер, а внутри Эвви прочитала отпечатанную в типографии надпись: «Надеюсь, твой день рождения прошел на гав». И рядом рукой Эйлин строчка: «С любовью, мама». И больше ни буквы. Эта открытка лежала в синем чемодане в ту ночь, когда Тим попал в аварию. Днем позже Келл видела этот чемодан на заднем сиденье машины Эвви.
Эвви показала открытку отцу и пожаловалась:
– Она даже не написала «С днем рождения».
Фрэнк взял у нее карточку и внимательно осмотрел ее.
– Нет, не написала, – подтвердил он, но потом указал на отпечатанный текст: – Видишь, тут отпечатано «С днем рождения». Может быть, она не хотела повторять это снова.
С этими словами отец сжал плечо Эвви.
– Я думаю, она злится на меня, – грустно произнесла тогда Эвви отцу, кладя карточку поверх пальто.
– Она не злится на тебя, – спокойно возразил Фрэнк. – Точно говорю! Она на тебя не злится!
Эвви почувствовала, что начинает плакать, и впилась пальцами в ладони.
– Тогда почему она не приходит домой?
Фрэнк провел ее в гостиную, и они сели рядом на потрепанный зеленый диван.
– Твоя мама, – начал он, – думает о многом. В письме она написала об этом. Но она любит тебя, Эвелет. Она ушла не из-за тебя. – Он положил руку на щеку дочери: – Это очень важно.
Эвелет опустила глаза и ответила ему каким-то сдавленным голосом:
– Я бы никогда не ушла.
– Я тоже, – согласился Фрэнк. Затем он коснулся ее подбородка, чтобы она посмотрела ему в глаза. – Эй. Я тоже.
Сейчас положение Эвелет было не лучше. Вдова с огромным домом, без настоящей работы, живет словно в сблокированном доме[167] с неравнодушным к ней лучшим другом. Но Эвелет была достаточно умна, чтобы понимать, что самый важный счастливый случай в ее жизни уже был. И случилось это много лет назад, когда отец ответил ей «Я тоже бы не ушел». И теперь, глядя, как он бодро ест ее вкусный суп, не обращая внимания на больную спину, которая, как Эвелет знала, болела у него почти все время, она могла только надеяться, что сможет быть столь же добра к нему сейчас.
– Я люблю тебя, папа, – произнесла она.
Он протянул руку и сжал ее пальцы:
– Я тоже тебя люблю, милая.
Глава 26
В четверг утром Эвви как обычно приготовила Дину чашку кофе, и он поцеловал ее на прощание в лоб. И затем, уже направляясь к двери, он сказал:
– Пять часов, верно?
Она кивнула:
– В пять часов.
– Будь готова выходить.
– Я буду. Надеюсь, ты выберешь хорошее место.
– О, я его уже выбрал. Возьми сумку на случай, если мы останемся. Кроме того, у меня есть предложение.
Эвви фыркнула:
– Держу пари, что я знаю, какое.
– Что за грязные мысли? – удивленно посмотрел на нее он. – Я имею в виду, что предлагаю вернуться к старым правилам. Ни мужа, ни бейсбола.
– Хорошо, я согласна.
– Так что все, что у тебя есть в голове про Тимоти, выбрось сейчас же.
– Окей. Только еще одно слово о муже. Тим был придурком, – выпалила Эвви.
– Ну, иногда я просто поражаюсь, как YouTube выносит людям мозги.
– Ладно, ладно. А теперь иди в школу. Подростки ждут тебя, им не терпится сформировать свой спортивный характер.
Когда Дин ушел, она поднялась наверх и открыла шкаф, где прятала белую сумку с надписью элегантными черными буквами «CATHERINE’S». Эта вещь была из небольшого бутика нижнего белья, который рекомендовала ей Моника в чате, и Эвви взяла с нее слово хранить тайну.
«Странный вопрос, – вспомнилось Эвелет. – Есть ли у тебя любимое место, где ты покупаешь красивые кружевные вещи? Я хочу обновиться и ничего не покупала, кажется, тысячу лет».
«Конечно!!! – ответила ей тогда Моника. – Поезжай к Кэтрин в Бангор. Это стоит того. Все красивенько, обносок нет, можно подобрать для повседневных и особых случаев». И еще смайлик – хитрое подмигивающее лицо-кружочек. Эвви оно не понравилось, но она не могла винить Монику за ту подмигивающую рожицу, тем более что сама Моника была такой же круглолицей.
«Спасибо. Только не говори Энди, что я спрашивала тебя об этом», – попросила Эвви.
Моника отправила ответное сообщение в виде смайлика с застегнутым на молнию ртом.
Конечно, это можно было бы квалифицировать как особый случай, если бы таковым можно было бы назвать все то, чем долго пренебрегают в жизни. Эвви выбрала розовый комплект из двух частей, красный комплект и черный. Все это она выстирала накануне вручную в раковине с «Вулайт»[168], затем повесила сушиться и наконец сложила обратно в сумку в шкафу, как будто хотела изолировать злобных тварей от остального леса. Словно ее мягкие свитера могли бы быть шокированы таким соседством. Настал момент выбора, и, достав из сумки черный комплект, она разложила его на кровати.
После обеда она долго сидела в ванне, брея ноги и подмышки и подстригая ногти с такой точностью, которую раньше считала уместной только при строительстве кораблей в бутылках[169]. Затем она намазалась смягчающим лосьоном. Жалея, что не сделала педикюр, она поскребла размягченные пятки пемзой и обрызгала ступни особым мятным спреем[170].
Выйдя из ванны, она завернулась в халат и спустилась вниз, где съела бутерброд с арахисовым маслом и попыталась расслабиться. В сентябре исполнится два года с тех пор, как умер Тим, а это значит, что у нее два года не было никакого секса, а может быть, даже и больше. Ведь она никогда ни с кем не спала, кроме Тима. До недавнего времени она почти не думала об этом. Это стало как бы частью вдовства, частью того, что она больше не была женой. Этот новый статус диктовал ей, что она должна делать теперь, когда все ее планы «побега» волею судьбы в один миг испарились.
Она вспомнила, как в тот первый декабрь задавалась вопросом, означает ли это, что она никогда больше не будет заниматься сексом. А что, если больше никто не заинтересован в общении с ней? Что, если она сама просто не захочет этого никогда? Что, если существует неписаное правило, которое потребует от нее воздерживаться до тех пор, пока не умрут родители Тима? Что, если город примет решение залить ее в стекло и выставить перед почтой как памятник ее покойному мужу?
Где-то после второго бутерброда с арахисовым маслом Эвви решила сделать что-нибудь глупое. Она открыла ноутбук и погуглила: «Дин Тенни подруга», а затем нажала на вкладку «картинки».
– О, не-е-е-т, – тихо произнесла она.
Конечно, Эвелет знала о Мелани Коппс, актрисе, с которой его видели в самом конце карьеры. Рыжеволосая девица с очень бледной кожей и бровями, которые выглядели так, как будто она выиграла их, играя в покер с призраком Одри Хепберн[171]. На одной фотографии Мелани вцепилась в руку Дина. Там она была в таком коротком зеленом платье, что оно едва опускалось ниже талии, то есть того места, где должна быть талия. Но здесь также была и фотография Дина с профессиональной спортсменкой-серфером, блондинкой с мощными плечами и россыпью веснушек. А вот Дин с певицей по имени Бев Бо, которая славилась тем, что смешивала нежный вокал со скрипучим звуком электрической виолончели. Она также была очень и очень красива, с темной кожей и великолепными черными волосами.
Эвви захлопнула ноутбук и подошла к зеркалу в ванной. На ее лице виднелись два мелких шрама от прыщей на лбу. На щеке слегка просматривалось одно темноватое пятно неопределенного происхождения, которое, как заверил ее дерматолог, никакой опасности не представляло. Нос был слегка искривлен, и передние зубы тоже. Сквозь халат она ткнула себя в мягкий живот всеми пальцами, положила руки на талию и глубоко вздохнула. По словам девушки, которая недолго училась вместе с ней в девятом классе, она, Эвелет, могла гордиться своими длинными ногами, и хотя ее всегда устраивали ее груди, они уже не были такими, как в двадцать лет.