– Женщиной, – поправила его Эвви.
– Вот именно, – кивнул он. – Очень милая женщина. Это были мои последние отношения. Я встречался с ней около двух лет, и мы расстались в самом конце моей карьеры. К сожалению, неудачный роман, жесткий разрыв.
Эвви нахмурилась:
– Из-за карьерных проблем?
Дин покачал головой:
– Не совсем так. Тогда был не лучший период, чтобы проводить со мной много времени. Я делал кучу процедур, все время ворчал. Плюс люди винили ее в моих проблемах, и я ничего не мог ничего с этим поделать. Но мне она очень нравилась. О ком еще ты хочешь меня спросить?
– Ты встречался с серфингисткой?
– Линдси? – удивился он. – О, это было давно. Она спортсменка, так что у нее были насчет меня странные комплексы. Короче, что-то ей во мне не нравилось. У этого романа был нормальный конец. Мы просто разбежались, когда я перешел в «Янкиз». Для нее была очень важна ее религиозность. Я рос как пресвитерианин[177]. Знаешь, все эти ограничения насчет Рождества и Пасхи… Словом, мы не могли собираться на эти праздники вместе. И чем дальше мы заходили, чем серьезнее были преграды.
– И еще ты встречался с Бев Бо.
– Это длилось около года или полтора лет, но мы не жили постоянно вместе. Это было еще до Мелани. Бев только начала осваиваться на рынке шоубизнеса. Она много гастролировала, но тогда это были не гастроли высокого уровня, а, скорее, случайные выступления на уик-эндах. Мы встречались в ее выходные, я называл их «жаркими», а потом разбегались в разные стороны. Эти отношения помогли мне пережить мой первый год в Нью-Йорке. Возможно, она была самой умной женщиной, с которой я когда-либо встречался. Она даже окончила курс теории музыки в колледже.
– А ты чему-нибудь научился?
– Насчет теории музыки – нет. Но если подумать, я именно тогда действительно узнал, как чертовски выбивают из колеи эти грязные текстовые сообщения. Я знаю, что сейчас все так делают, но клянусь, даже самые скучные вещи, которые кто-то делает во время секса, звучат как полный бред, если об этом напечатать. Представь себе, ты делала что-то всю свою взрослую жизнь, и когда ты пытаешься записать это, то получается черт знает что.
– Ты сейчас себя имеешь в виду? – спросила Эвви.
– Да, я помню, как пытался описать, как бы я поцеловал ее в плечо, простое плечо! Я почувствовал себя фермером, рассказывающим о том, как завести лошадь. Хотя, возможно, у меня это просто плохо получается. В смысле описывать, а не целовать.
Дин помолчал и вдруг спросил Эвелет:
– Ты покраснела?
– Нет, – ответила она. – Я очень внимательно слушаю.
– Мудро, очень мудро, – заметил он. – Ты когда-нибудь записывала грязные разговоры?
– Я не знаю, что ты считаешь «грязным», – сказала она. – Я записывала интервью с парнем, который изучал женский оргазм, но у него был особый способ изложения и рассказ звучал как… красное вино.
– Хм. Расскажи мне поподробнее.
– Я не уверена, что это был настоящий ученый. У него было множество описательных слов для разных оргазмов. Он называл одни из них «сердечными» и «вибрирующими», а другие – «легкими» и «поверхностными».
– С дубовым оттенком, – с улыбкой добавил Дин.
– А такое есть? – удивилась Эвви. – Все это было очень странно для меня. Но я все равно это записывала. Чудаки будут всегда. Это часть моей работы.
– Уверен, ты много читала в детстве, – произнес Дин, слегка наклонив голову. Эвви не потребовалось и секунды, чтобы понять, какой он представил ее в детстве. Этаким забавным маленьким нердом[178], которым она, в сущности, и была.
– Верно, – сказала она. – Но, честно говоря, другим большим моим увлечением было радио. Большую часть года мой отец проводил на рыбалке по шесть дней в неделю. Его не бывало, наверное, с пяти утра до самого ужина, в том числе и летом, когда я не училась в школе. И как только ушла моя мама, я оказалась предоставлена самой себе почти на все двадцать четыре часа в сутки. У нас не было кабельного телевидения, а прием в нашем районе был слабым, поэтому я почти не смотрела телевизор. Но мне нравилось радио. Я слушала разные медицинские шоу, где люди звонили и спрашивали о вещах, о которых я ничего не знала, например, о мозолях или зобах. Помню, когда мне было лет десять, я спросила отца: «Что такое теннисный локоть?»[179], и он тоже не знал. Я просто слушала, хотя мало что понимала. Вот почему, кстати, в шестом классе я написала рассказ о девочке по имени Хламидия[180]. Эти слова ничего не значили для меня, но каждый раз, когда по радио вещал новый человек, казалось, что он мог сказать все что угодно. Там был и психолог, который рассказывал о скорби и разводе, что показалось мне очень интересным, но совершенно непонятным. И еще я слушала много новостей. Все эти общественные дела, местные новости. Мне нравилось слушать, как говорят люди.
– И ты до сих пор это делаешь, – заметил Дин.
– Я никогда не думала об этом в таком ключе, но да, наверное так. И я многому научилась с тех пор.
– Когда я жил в Калифорнии, я писал курсовые работы для парня, который изучал старение кожи. Я практически купался в солнцезащитном креме в течение следующих пяти лет.
– Ну, твоя кожа мне нравится.
– Мне твоя тоже, – ответил Дин.
Она поежилась, а потом, нахмурившись, сказала:
– У меня обычная кожа, ты же знаешь. Надеюсь, ты не ожидаешь, что я тайная актриса или серфер.
– Эвви?
– Да.
– Я знаю, кто ты. Ты как все, и я не хочу, чтобы ты была актрисой или серфером.
– Ты раньше встречался с нормальным, ну, то есть обычным человеком?
– Ты имеешь в виду вообще? – спросил он. – Да. Конечно. Я встречался со многими из тех, кого ты посчитала бы обычными, или «нормальными» людьми. – Но Гугл может и не знать о них. Ты права в том, что я больше встречался с некоторыми женщинами, которые были чуть более известны.
– А разве нет правила, что если ты знаменит, то можешь встречаться только с теми, кто тоже знаменит?
– Нет, – подумав, ответил Дин. – Скорее другое. Когда я стал известным, узнаваемым человеком, мне стало труднее общаться с множеством людей, которые такими не были. Все, что я говорил, звучало, словно это произносил какой-то заносчивый придурок. Но это не потому, что я действительно был таким заносчивым или что-то в таком духе. Дело было исключительно в восприятии других людей, да и то только потому, что им было странно находиться вместе с человеком, о котором все знали. Если бы я мог войти в комнату и быть уверенным, что люди не знают, кто я и чем занимаюсь, это было бы легче. Ведь все остальные находятся в том же положении. Мне не нравилось находиться в компаниях, где кто-то спрашивал восемь человек подряд, чем они занимаются, а когда видел меня, говорил: «Ну, кто вы, я знаю». Такова жизнь. Возможно, лично я предпочел бы, ну не знаю, тусоваться с друзьями и смотреть телевизор, но все равно оказывался на вечеринке по случаю запуска новой водочной линии. Так что неудивительно, что на таких мероприятиях можно встретить определенных людей.
Эвви наклонилась вперед:
– Какая вечеринка?
– Ты же знаешь. Мы запускаем, скажем, новую линию водки со вкусом арахисового масла и по этому поводу устраиваем вечеринку в каком-нибудь клубе. Там будет темно и громко, как в аду. Все будут кричать друг другу в уши и наберутся в баре уже в первые десять минут. Вы будете стоять в очереди к какой-то ходячей «пачке жира», пытаясь продать ей сценарий мероприятия. Хорошая новость заключается в том, что вся ваша выпивка бесплатна, но лишь до тех пор, пока вы пьете их новую водку, которая, вероятно, на вкус похожа на пот Мистера арахиса.
– А что, водка со вкусом арахисового масла[181] действительно существует?
– Если и нет, то вовсе не потому, что это слишком глупо – начать бизнес с вечеринки.
– Я считаю, что вечеринки – это хорошо, – не согласилась Эвви. – Мой опыт… рисует совсем не такие картины.
– В 2014 году, – начал Дин, – я пошел на вечеринку в День святого Патрика. Она проходила на складе, который оказался настолько переполнен, что одна женщина вылила мне на спину целый бокал зеленого пива[182]. Держу пари – что бы ты здесь дома ни делала, это было намного веселее.
Эвви посмотрела на потолок, пытаясь вспомнить.
– Я думаю, что в марте 2014 года мы обсуждали возможность хирургической операции на спине моего отца, чтобы он мог сохранить здоровье и ему не пришлось бы продавать дом.
В наступившей тишине Дин поставил свой стакан на стол и положил руку себе на грудь.
– Прости меня, дурака.
– Все не так. – Она привстала, протягивая руку и кладя ее на его запястье. – Нас тогда пытались обмануть. – Она снова села:
– Мы просто жили по-другому. Я имею в виду, что я не особенно гламурная, Дин. Я… выгляжу примерно так же, как получаю.
– Ты пытаешься отговорить меня быть с тобой? – Дин, пристально посмотрел на нее. – Имей в виду, это не сработает. Ты сейчас мне очень нравишься. Очень.
– Хорошо, – со вздохом выдавила из себя Эвви.
– Кстати, о роскоши. – Дин достал из кармана ключ на кольце с круглой медной биркой и положил его на стол. – Это ключи от комнаты 208, которая наверху.
Эвви наклонилась вперед, чтобы посмотреть на ключ, но прикоснуться к нему не решилась.
– Ух ты, настоящий ключ. Я думала, теперь все пользуются пластиковыми картами. Классно! – Не зная, что сказать еще, Эвелет добавила: – Уверена, в номере будет мило.
– Ну, это не для тебя, – возразил Дин. – В 208-й иду я.
Он снова полез в карман и положил на стол еще один ключ.
– А это от 204-го. Через холл.
Эвви подняла брови:
– У нас отдельные комнаты? Ты это серьезно? Ты действительно снял два отдельных номера?