Exemplar — страница 2 из 12

Здесь начинается другая книжечка

Стоял как-то раз один брат-проповедник после заутрени перед распятием и воздыхал из глубины перед Богом, что не умеет он созерцать Его мученичества и страстей и что ему из-за этого горько, ибо того ему в тот час весьма не хватало[329]. И вот, пока он так сетовал, его внутренние чувства пришли в необычайный восторг[330]. И в нем пронзительно и светло воссияло: «Тебе следует сотворить сотню метаний[331], и каждый поклон с особым созерцанием Моих страстей — с созерцанием и горячим желанием. Всякая же страсть должна быть запечатлена в тебе духовным образом, чтобы перенести ее снова ради Меня, насколько ты можешь». Так стоял он во свете и хотел пересчитать созерцания, но припомнил не больше, чем девяносто. Тогда обратился он к Богу: «Любезный Господи, Ты сказал о сотне, а я нахожу не более девяноста». Ему было указано еще на десяток, их он удостоился прежде в доме капитула, до того как у него появилась привычка подражать Его скорбному шествию на смерть и приходить к тому же распятию. И брат обнаружил, что отчетливо запечатлел в себе сто созерцаний Его горькой смерти, от начала до самого завершения. Едва начал он в них упражняться, как был в том наставлен, его былая черствость обратилась в любезную сладостность.

И ему захотелось, чтобы — если кто-то, возможно, пребывает в той же убогости, черствости, горечи при созерцании любезных страданий [Христовых], в них же заключено всякое блаженство, — такому человеку помочь, дабы тот подвизался и не бросал своих упражнений, покуда не исцелится. Поэтому он записал созерцания и сделал то на немецком, ибо так они были сообщены ему Богом.

А потом он сподобился множества светлых излияний божественной Истины, причиной которых стали те самые созерцания. В нем завязалась доверительная беседа с Вечной Премудростью. Но она протекала не в речи, слышимой плотскому уху, да и ответы не несли в себе образов. Проходила она лишь созерцательно в свете Священного Писания, ответы какового не могут обманывать, ибо исходят из уст Вечной Премудрости, как Она Сама прорекла их в Евангелии, или от возвышенных учителей. И в этих ответах имеются либо те же слова, либо те же мысли, либо истины, созвучные смыслу Писания, посредством которого вещали уста Вечной Премудрости.

Созерцания, описанные далее, происходили не телесным образом, их следует разуметь лишь как доступные для изложения подобия[332].

Ответы, содержащиеся в плачах нашей Владычицы, брат-проповедник привел со слов святого Бернарда[333].

Наставление он излагает в вопросах и ответах, чтобы они были приятней для слуха, [да не подумает кто,] что они принадлежат ему или что он их привел от себя. Он намеревается преподать в этой книге учение, известное всем, дабы он сам и все люди могли в нем найти пригодное каждому.

Он примеряет на себя, как то и пристало учителю, личины всех людей, говоря то от лица грешника, то от лица совершенного человека, порой в образе любящей души, порой же, если того требует содержание, уподобляясь Служителю, с коим беседует Вечная Премудрость.

Почти все излагается здесь под покровом образов, многому придан вид наставления, дабы ревностному человеку выбрать себе что-нибудь для благочестивой молитвы.

Смысл излагаемого здесь прост, а еще проще слова, поскольку они исходят из простой души и предназначены для простых людей, коим предстоит избавиться от пороков.

* * *

Случилось же так, что едва тот самый брат принялся писать о трех предметах: страстях [Господа], подражании [Ему] и обо всем остальном, что имеется ниже, и дошел до раскаяния: «Воспрянь, душа моя, и т. д.»[334], то почувствовал как бы некое сопротивление. Однажды в полдень склонился он в стуле своем. И вот в тонком сне ему явилось отчетливо, что перед ним сидят две обремененные грехами особы в духовных одеждах, он же строго их порицает, что они, мол, праздно сидят и ничего не делают. И тогда ему дано было уразуметь, что он должен вдеть им нитку в иголку, вложенную ему в руку. В нити же было три нитки, две довольно короткие, а третья немного длинней[335]. И когда эти три нитки он захотел переплести между собой, у него ничего не вышло. Тут он узрел подле себя по правую руку, что пред ним стоит наш Господь, словно Его только что взяли от позорного столба; и Он стоял перед братом с таким добрым лицом и глядел на него по-отечески, что тому даже подумалось, уж не его ли это отец. Тогда обратил он внимание, что Его нежная плоть имела весьма естественный цвет: Господь был не белым, а скорее цвета пшеницы, то есть вперемежку и белым, и красным, но ведь это и есть самый естественный цвет. И еще он заметил, что все Его тело было изранено. Раны были свежими и кровоточили, некоторые были округлы, некоторые угловаты, а иные очень длинны, какими наносят их плетками. И вот, пока Господь стоял перед ним, с любовью и добротой смотрел на него, проповедник простер свои длани и обмакнул их в кровавые раны, поводя ими туда и сюда. А потом он взял три части той нити и быстро переплел их друг с другом. И тогда ему была дана некая сила, и он уразумел, как должен закончить свой труд и что тех, кто часами над ним будет просиживать, Бог облачит в вечную красоту с помощью платья цвета алых роз, сотканного из Его ран.

Впрочем, надобно знать одно обстоятельство: сколь непохоже, когда кто-либо слушает сам бряцание сладостных струн, на то, когда кто-нибудь ему об этом бряцании только расскажет, столь не похожи воспринятые в ясной благодати, исходящие из живого сердца через живые уста словеса на те же слова, однако записанные на мертвом пергаменте, да притом по-немецки. Они озябли и как бы пожухли, подобно сорванным розам, ибо вдохновение[336], трогающее прежде прочего сердце людей, в них угасает, и их охватывает сухость иссохших сердец; сколь бы сладостно ни звучала струна, она онемеет, коль скоро ее натянуть на сохлое полено. Сердце, где не бывает любви, так же мало сможет уразуметь исполненные любовью слова, как немец валлийца. Вот почему усердному человеку надобно поспешить к струящимся истокам сего сладостного наставления, дабы научиться взирать на них в их основании — там, где они обретались в своей оживленной и обворожительной красоте. И в этом влиянии наполняющей все и вся благодати могли бы они оживить мертвые сердца. Если кто так обратится к истокам, то едва ли он сможет читать сей труд без того, чтобы сердце внутри него не было подвигнуто — к горячей ли любви, новому свету, к тоске ли по Богу, отвращению ко греху, а то и к некоему духовному устремлению, в коем душа была бы обновлена в благодати.

Здесь prologus, иначе говоря, предисловие к этой книге, заканчивается.

Истязания Служителя.

В центре помещен Служитель в одеянии доминиканца, с капюшоном на голове, хлопающий, в знак скорби, в ладоши над головой. На изображении показано, как он подвергается пыткам со стороны лукавых духов и людей, клевещущих на него. Один из демонов пронзает буравом Служителю глаз, второй стреляет из лука, а двое других изливают на него пламя. Его платье разрывают в клочья собака, жаба, страус и ворона. По левую руку Служителя возвышается крест, по правую стоят пять человек в орденских одеяниях. Имея при себе сосуд с уксусом, один из лжебратьев протягивает к устам Служителя пропитанную им губку на палке. Ниже основной композиции изображены две лисицы, терзающие труп ими убитого зверя, и собака с тряпкой в пасти. Выше композиции справа запечатлены затворенные врата Небесного Царства, как символ совершенной безнадежности.

Надписи над группой злых духов и главою Служителя гласят, соответственно: «Телесные упражнения причиняют боль, но совершенная смерть бесстрастного человека для себя самого причинит ее в тысячу раз больше», «Если в горестной скорби приходится оставаться без небесной отрады, то это скорбь пуще всех мук». Надписи слева от злых духов, ниже небесных ворот, под группой людей и ниже креста, объединены в единый текст: «Господь небес оставил меня, посему я скорблю сверх всякой меры. Ты обратился в обезьяну и шута, а честью стал чернее арапа. Громко смеясь, мы его напоим уксусом и желчью». Надписи под ногами Служителя, над лисами, собакой и слева под крестом, гласят, соответственно: «Злобный обманщик и лживый обольститель должен по заслугам страдать, ибо сие он, воистину, заслужил», «Порочного шельмеца не стоит оплакивать, его нужно бросить на съедение чудищам», «Тряпку для ног надо выкинуть псам, в нечистоты, ведь она грязная и бесславная; тряпке не следует себя защищать, она по праву должна позволить всякому себя раздирать», «Мои братья были мне лютыми львами, мои же друзья — грозными страусами».

В оригинале иллюстрация снабжена надписью: «Сия следующая дальше и внушающая сострадание картинка указывает на суровую кончину (букв.: закат. — М. Р.) для себя самое иных избранных Божьих друзей».

Часть первая

Глава IКак некоторые люди, сами того не ведая, бывают увлекаемы Богом

«Hanc amavi et exquisivi a iuventute mea, et quaesivi mihi sponsam assumere».

Сии слова начертаны в «Книге Премудрости». Они изречены о прекрасной, возлюбленной Вечной Премудрости, а по-немецки они звучат так: «Сию я возлюбил и искал от юности моея и избрал ее невестой себе»[337].

При его первом исходе на пути неподобия он был охвачен сильным смятением[338]. Тогда в неизреченном, духовном образе его повстречала Вечная Премудрость. Она повела его за собой сквозь радости и печали, пока не вывела на неложную тропу божественной Истины. Когда же он стал старательно припоминать сей чудный путь, то обратился к Богу с такими словами: «Господи, любезный и милостивый, с дней моей юности дух мой в скорбной жажде чего-то искал, но чего, того я не сумел пока разобрать. Изо всех моих сил я, Господи, гнался за этим многие годы, но оно так и не стало моим, ибо не ведал я, что это такое. Сие, однако, есть нечто, чего вожделеют сердце мое и душа, без чего, воистину, не обрести мне покоя. Имея, Господи, перед собою пример многих людей, в первые же дни моей юности я вознамерился найти то, что искал, в сотворенных вещах. Но чем больше искал, тем меньше я находил, и чем ближе я подступался, тем больше я удалялся. Ибо, узрев тот или иной образ, прежде чем его основательно испытать и на том успокоиться, слышал я голос, говорящий во мне: “Это не то, чего ты взыскуешь”. И такое отторжение у меня всякий раз было во всем. И все-таки, Господи, сердце мое тоскует об этом, ибо стремится к тому, хотя не единожды, но многократно испытывало, чем оно не является. А что оно, Господи, есть, то мне еще неизвестно. Увы, возлюбленный Владыка Небесный, что же это такое и какое оно, что столь таинственным образом играет во мне?»[339]

Ответ Вечной Премудрости. Как, неужто оно тебе незнакомо? Оно же обнимало тебя с такою любовью, то и дело вставало у тебя на пути, пока не приобрело тебя лишь для себя самого.

Служитель. Господи, да я его никогда не видал и ни разу не слышал. Мне вовсе неведомо, что это такое.

Ответ Вечной Премудрости. И сие неспроста, причиной тому — [твоя] близость к творениям и чуждость ему. Но отвори внутренние очи твои и посмотри, кто Я... Это Я, Вечная Премудрость, от века избравшая тебя для Себя, обняв тебя Своим вечным промыслом. Это Я каждый раз вставала у тебя на пути, когда ты, оставленный Мною, от Меня удалялся. Во всякой вещи ты неизменно обретал как бы препону, а это — несомненный признак избранных Мною, и их я хочу иметь для Себя.

Служитель. Нежная и прекрасная Премудрость, неужели Ты — то, чего я так долго искал? Неужели Ты — то, к чему снова и снова стремился мой дух? Увы, Боже, отчего Ты так долго мне Себя не являл, почему так долго скрывался? Сколь долгий и тягостный путь мне пришлось миновать![340]

Ответ Вечной Премудрости. Если бы Я это сделала раньше, то ты не осознал бы благостыню Мою, как осознаешь ее ныне.

Служитель. О бесконечное Благо, сколь же сладостно Ты меня облагодетельствовало! Когда меня еще не было, Ты сообщило мне бытие; когда я от Тебя отдалялся, Ты не пожелало от меня удаляться; когда же я хотел от Тебя убежать, Ты меня сладостно уловило. Эй, Вечная Премудрость, сердце мое готово разорваться на тысячу частей и обнять Тебя, свою радость, и провести все свои дни в неизменной любви и совершенной хвале — вот чего мое сердце желает! Воистину, блажен человек, которого Ты столь заботливо окружаешь любовью, не позволяя ему успокоиться, покуда он не обрящет покоя только в Тебе.

Ах, избранная, дражайшая Премудрость, поскольку в Тебе обрел я Того, Кого душа моя возлюбила, не побрезгуй Своим жалким созданием. Погляди, сколь безмолвно сердце мое пред лицом этого мира в радости и страдании! Господи, да неужели ему онеметь пред Тобою? Позволь же, позволь, о возлюбленный Господи, моей несчастной душе проречь хотя бы единое слово к Тебе, ибо сердце мое больше не может удерживать его в одиночку. Но и в целом мире оно никого не имеет, кто бы мог его остудить, кроме Тебя, избранный, нежный, возлюбленный Господь [мой] и Брат! Только, Господи, Ты видишь и знаешь естество возлюбившего сердца. Ты понимаешь, что никто того не может любить, что ему вовсе не ведомо. Посему, поскольку мне остается любить только Тебя, то позволь мне Тебя и лучше познать, дабы я смог Тебя возлюбить во всей полноте.

Ответ Вечной Премудрости. Высшее истечение всех сущих из их первоначала созерцается, согласно порядку природы, через высшие сущности в низшие, а обратное течение к первоначалу постигается через низшие сущности в высшие[341]. Посему, хочешь ли Меня лицезреть в нетварном Моем Божестве[342], тогда тебе подобает здесь со Мной познакомиться и меня возлюбить в Моем страждущем человечестве, ибо таков самый скорый путь к вечному блаженству.

Служитель. Господи, ныне я напомню Тебе о той бесконечной любви, когда Ты склонился с высокого престола, королевского трона сердца Отца в нищету и позор на тридцать три года, о любви, что возымел Ты ко мне и ко всем человекам, несомненно явив ее в горчайших муках Твоей лютой кончины. И позволь, Господи напомнить тебе, что Ты духовно являешься моей душе в самом восхитительном образе, который когда-нибудь на себя принимала Твоя не знающая меры любовь.

Ответ Вечной Премудрости. Чем Я изможденней и чем из любви ближе к концу, тем любезней Я благочинному духу. Моя неизбывная любовь являет себя в великой горечи испытанных Мною страданий — подобно тому, как солнце себя являет в сиянии, как прекрасная роза в своем аромате, как мощное пламя в своем знойном жаре. Поэтому благоговейно послушай о том, сколько выстрадано ради тебя в сердечной тоске.

Глава IIЧто произошло незадолго перед распятием

После Тайной вечери, когда Я предавался на Масленичной горе мучительному ожиданию лютой кончины, ибо понял, что она уже недалеко, Я облился потом, смешанным с кровью, — из-за страха, вселившегося в Мое нежное сердце, и по причине печали всего Моего телесного естества. И был Я схвачен, подобно врагу, крепко-накрепко связан и беспомощно уведен. Ночью Меня позорили заушениями и плевками, завязав Мне глаза, а утром оклеветали пред Каиафой и предали на смерть. Несказанное страдание было написано на челе Моей чистой Матери: с того самого мига, когда впервые она узрела муки Мои, до того, когда Меня вешали на кресте. Я был с позором выдан Пилату, гнусно оболган, приговорен к смерти. Они стояли предо Мною, словно могучие исполины, и их глаза были ужасны, а Я стоял перед ними, подобно кроткому агнцу. И насмехались надо Мной, Вечной Премудростью, облачив перед Иродом в белые одеяния, как поступают с шутами. Все Мое прекрасное тело было страшно изранено и изорвано жестокими ударами плети, нежная глава изодрана [терновым венцом], милый лик заплеван и залит кровью. И вот Я был осужден, позорно и скорбно выведен на смерть с крестом на плечах. Они свирепо вопили, завидев Меня, и воздух был сотрясаем их воплями: «Повесить, повесить злодея!»[343]

Служитель. Увы, Господи, если столь горьким было начало, то каким же будет конец? Если бы я увидал, что так предо мной обращаются с диким зверьем, то едва ли б то вынес. Как же тогда должны пронзить мне сердце и душу страсти Твои!

Но, Владыка, вот чему крайне дивится сердце мое. Я взыскую, возлюбленный Господи, Твоего Божества, а Ты предлагаешь мне Свое человечество; ищу Твоей сладости, а Ты являешь мне Свою горечь; я хотел пососать молочка, а Ты велишь мне сражаться. О Господи, к чему же Ты клонишь?

Ответ Вечной Премудрости. Никто не приблизится к божественной высоте и к сладости, превышающей обычную меру, если он не будет сперва проведен через образ Моей человеческой скорби и горечи. Чем выше взберешься, не проникнув в мое человечество, тем глубже падешь. Мое человечество — это путь, которым [должно] идти, Мое страдание — это врата, сквозь которые нужно пройти, если хочешь добиться того, чего ищешь. Посему отложи малодушие своего сердца и выйди ко Мне, на ристалище рыцарской стойкости, ведь слуге не к лицу изнеженность там, где его господин — в отважной готовности к бою. Я облачу тебя в доспехи Мои, ибо тебе, в меру возможности, придется выстрадать все, что выстрадал Я.

[Но] сначала облекись в дерзновение, ведь сердцу твоему предстоит много раз умереть, прежде чем ты преодолеешь свое естество. Сам же вспотеешь кровавым потом от страха — по причине крайних страданий, посредством которых Я хочу тебя для Себя приготовить. Я уберу твой сад алыми розами. Вопреки тому, к чему ты привык, ты будешь уловлен и связан[344]. Не раз будешь тайно оклеветан Моими врагами и открыто ими хулим, лживая молва о тебе пройдет средь людей. Ты станешь усердно носить Мои страсти в сердце своем с материнской, сердечной любовью. Будут у тебя грозные судьи твоей добродетельной жизни. Твой богобоязненный нрав станет посмешищем для глупцов с их человеческим разумением. Твоя же неискушенная плоть будет исхлестана жизнью, жестокой и строгой. И будешь ты в насмешку за свое богоугодное житие увенчан гонениями. Потом тебя поведут вместе со Мною исполненным страданий крестным путем, так что ты оставишь волю свою и отречешься от себя самого и от прочих творений, дабы стать пустым от того, что тебя может увлечь от спасения, и как бы умирающим человеком, когда тот уходит и более не имеет с этим миром ничего общего.

Служитель. Увы, Владыка, как утомительна эта игра, от этих слов содрогается все мое естество! Господи, как мне все это вынести? Позволь, милостивый Владыка, изречь только одно: не можешь ли Ты в Своей вечной Премудрости отыскать другой путь, дабы спасти меня и явить Свою любовь так, чтобы Тебе Самому избежать тяжких страданий, а мне горестного сострадания с Тобой? Сколь дивны суды Твои, [Господи]![345]

Ответ Вечной Премудрости. Бездонной бездны Моей сокровенности, в которой Я направляю пути всех вещей в согласии с Моим вечным промыслом, никто не должен исследовать, ибо ее никому не постичь. В ней было и то, и другое: возможность этого и многого прочего, что, впрочем, никогда не случается.

Но знай, что в порядке истечения сущностей нет места лицеприятию. Господь естества заботится не о том, что Он может [сотворить] в естестве, но о том, что в наибольшей мере подходит каждому из творений, и действует в соответствии с этим.

Как лучше человеку постичь божественную сокровенность, если не в воспринятом Господом человеческом естестве?

Как сподобиться вечной и благочинной радости тому, кто из-за бесчинных похотей утратил радость [о Боге]?

Как миновать неизведанный путь суровой и всеми презираемой жизни, если не влечься по нему Самим Богом?

Если бы ты был приговорен к смерти, то кто явил бы тебе большую преданность и любовь и побудил бы тебя к ответной любви, если не тот, кто принял бы на себя смертельный удар [топором]?

Коль скоро Моя не имеющая пределов любовь, неизреченное Мое милосердие, светлое Мое Божество, Мое облагодетельствовавшее всех людей человечество, Моя братская верность и Моя супружеская преданность — коль скоро все это не приведет к искренней любви, то что вообще смягчит столь окаменелое сердце?

Вопроси прекрасный порядок всего сотворенного: могу ли Я соблюсти справедливость, явить бескрайнее Свое милосердие, облагородить человеческое естество, излить Свою благостыню, примирить небеса с землей как-то иначе и способом более легким, нежели Своей горестной смертью?

Служитель. Господи, теперь-то я начинаю, воистину, замечать, что все так и есть. Кто не ослеплен неразумием и о сказанном поразмыслит как следует, тот должен это признать и восславить сей прекрасный образ любви прежде всех других способов. Но дебелой плоти следование Тебе доставляет скорбь.

Ответ Вечной Премудрости. Не страшись следовать Моим страстям, ибо у кого внутри Бог (так что для него и страдания легки), тому не на что жаловаться.

Никто не насладится Мной в Моей несказанной сладостности, если не стоит подле Меня в Моей жесточайшей горести.

Только тот станет сетовать на горечь скорлупы, кому неведома скрытая в ней сладость ядра.

У кого хороший помощник, тот уже наполовину победил.

Служитель. Утешительные слова Твои, Господи, укрепили сердце мое, и мне кажется, что я смогу в Тебе все исполнить и вынести[346]. Посему мне хочется, чтобы Ты настежь отворил для меня сокровища страстей Твоих и поведал мне о них еще больше.

Глава IIIЧто Он претерпел на кресте по внешнему человеку

Ответ Вечной Премудрости. Когда по причине бесконечной любви Я был повешен на высокой ветви креста за тебя и за прочих людей, весь облик Мой исказился от страданий и боли. Мои ясные очи потускнели и закатились, божественные уши Мои наполнились поношениями и издевательствами, Мое благородное обоняние изменилось от тяжелого запаха, Мои сладостные уста — от горького пития, Мое нежное осязание — от жестоких ударов. На всей земле не было места, где бы Мне перевести дух, ибо Моя божественная глава преклонилась долу от печали и скорби. Моя нежная шея была жестоко затянута, был заплеван пречистый Мой лик, поблекли яркие краски плоти Моей. Смотри, а потом прекрасный образ Мой и вовсе угас, как будто Я был исторгнутый из среды людей прокаженный и словно не был прекрасной Премудростью.

Служитель. Благосклонное к человекам зерцало всяческой благодати, глядя в которое ликуют и веселятся небесные духи, о, если бы предо мной явился Твой возлюбленный лик, каким он был в час Твоей смерти, чтобы омыть его слезами, струящимися из самого сердца, если бы узреть Твои ясные очи, светлые ланиты Твои и нежные уста, мертвенные и поблекшие, дабы мне охладить свое сердце безудержным плачем!

Ах, возлюбленный Господи, страсти Твои проникают иным людям в самое сердце! Вот почему они могут так искренне горевать о Тебе и Тебя так сердечно оплакивать. Ах, Боже, если бы я смог и сумел пожаловаться за все исполненные любовью сердца, излить светлые слезы всех глаз, высказать слова горечи за все языки, то ныне я бы Тебе показал, как близки мне горькие страдания Твои.

Ответ Вечной Премудрости. Никто не покажет ясней, сколь ему близки Мои страсти, нежели тот, кто в своих трудах понесет их вместе со Мной. Мне дороже свободное сердце, не обремененное никакой преходящей любовью, неизменно усердное в том, чтобы достичь наивысшего в осуществлении Моих образцовых страстей, чем вся твоя неизбывная печаль обо Мне, да и все твои обильные слезы, когда ты оплакиваешь страдания Мои, которых ты пролил, пожалуй, не меньше, чем с небес выпало капель дождя. Ведь подражание Мне было причиной того, почему Я претерпел столь лютую смерть, впрочем, слезы Мне тоже милы и приятны.

Служитель. О, милостивый Владыка, поскольку Тебе так угодно любовное следование Твоей кроткой жизни и Твоим вольным страстям, то впредь я стану больше заботиться об исполненном любви подражании, чем о слезном оплакивании. А поскольку мне надлежит, по Твоему слову, упражняться как в том, так и в другом, то наставь меня, как Тебе уподобиться в оных страстях.

Ответ Вечной Премудрости. Отбей у себя всякую охоту к тому, чтобы глазеть по сторонам и слушать вздорную болтовню, сделай так, чтобы в силу любви тебе стало по вкусу и радостно то, что некогда было противно, и оставь ради Меня изнеженность плоти твоей. Тебе надлежит искать весь свой покой [лишь] во Мне, возлюбить плотские скорби, добровольно терпеть извне приходящие беды, жаждать презренья к себе, завянуть и умереть для всех своих похотей и желаний. Сие — начало в школе Премудрости, как читаем о том в отверстой и распростертой книге Моего распятого Тела. И смотри: даже если человек сделает все, что в его силах, то будет ли он для Меня тем, чем являюсь Я для него?[347]

Глава IVСколь праведны были страсти Его

Служитель. Даже если, Господи, я забуду о Твоем величии, Твоих дарах, пользе и вообще обо всем, меня, тем не менее, трогает и близко касается нечто, а именно вот что: когда мне вспоминается не только способ спасения нашего, но и то, что сей способ был праведен и его праведность не имела границ. Господи, если кто-либо кому-нибудь что-то дает, его любовь и верность скорее будут усмотрены в том, как это дается, а не в том, что дается. Скромный дар, принесенный с искренним чувством, лучше великого дара, принесенного без оного чувства. Твой же, Господи, дар не только велик, но и способ, каким он был дан, кажется мне исполненным бесконечного доверия [к нам]. Ты не просто принял смерть за меня, но нашел самое крайнее, возвышенное и тайное всякой любви, во имя чего можно принять и вынести любое страдание. Поступая так, Ты словно сказал: «Все сердца, поглядите! Было ли в каком-либо сердце так много любви? Посмотрите, если бы все Мои члены стали благороднейшим органом, сущим во Мне, именно сердцем, то Я хотел бы, чтобы его проткнули и умертвили, разорвали и измельчили в куски, лишь бы ни при Мне, ни во Мне ничего не осталось не отданным [за вас], дабы вы познали любовь Мою». Ах, Господи, как ты на это решился, о чем Ты помышлял? Нельзя ли об этом рассказать поподробней?

Ответ Вечной Премудрости. Жаждущие уста никогда не желали так сильно испить из прохладного родника, и ни один человек на смертном одре так не желал продлить радостных дней своей жизни, как хочется Мне броситься на подмогу всем грешникам и быть ими любимым. Скорей возвратятся минувшие дни, распустятся сухие цветы и соберутся вместе все капли дождя, чем будет измерена Моя любовь к тебе и ко всем человекам. Вот почему Я так иссяк в ранах любви, что к Моему изможденному телу нельзя прислонить даже кончик иглы, чтобы и там не нашлось своей особенной раны[348].

Вот, посмотри: Моя правая длань пробита гвоздем — проткнута и Моя левая длань. Моя правая рука распростерта — и вздернута левая. Моя правая стопа пронзена — и свирепо проколота левая. И висел Я бессильный в великой усталости Моих божественных членов[349]. Весь хрупкий Мой остов был неподвижно прикован к узким брусьям креста. В этой нужде Моя горячая кровь изливалась потоками, и ею было испачкано и залито тело Мое, готовое к смерти, так что сам его вид вселял ужас. Гляди, не печально ли это: Мое юное, прекрасное, цветущее тело начало блекнуть, увядать, иссякать от страданий; нежная спина обрела, обессилев, грубую опору в шершавом кресте. Обвисла отяжелевшая плоть. Все тело Мое было изранено и изувечено, но Мое любящее сердце все это переносило с любовью.

Глава VКак душа сподобилась у подножия креста сердечного покаяния и милостивого прощения

Служитель. Воспрянь, душа моя, и совершенно отрекись от всего внешнего, соберись в тихом молчании подлинной сокровенности, чтобы [затем] разорвать изо всей силы оковы, броситься прочь, затеряться в дикой пустыне бездонных сердечных страданий, на высоких скалах раздирающих душу невзгод и возопить изнутри сокрушенного сердца, дабы вопль твой пронесся над горами и долами, по воздуху, на небеса, пред всем войском небесным, и изреки жалобным голосом так: «Ах, наполненные жизнью утесы, дикие склоны и вы, светлые долы! Кто даст мне жаркий огонь моего полного сердца и горячую влагу моих горьких слез, чтобы вас разбудить, да поможете выплакать мне бесконечное горе — горе, сердечное горе, которое втайне от всех носит в себе мое несчастное сердце! Увы, небесный Отец украсил меня лучше всех телесных творений и избрал Себе Самому нежной, любимой невестой, а я от Него убежала! Увы, Его потеряла, утратила для себя единственного, избранного мною Возлюбленного! Увы, увы, вечное горе моему несчастному сердцу, что же наделала я, зачем Его потеряла! Сама я, целое небесное воинство и все, что могло дать блаженство и радость, вот что от меня убежало! И сижу я нагая: неверные любовники мои, лгавшие мне, — о, какое злодейство! — коварно оставили меня в нищете и лишили всего того блага, в которое облачил меня единственный Возлюбленный мой. Увы, честь, увы, радость, увы, всякое утешение, похитили вас у меня! “Ах” и “увы” навеки останутся моим утешением. Куда мне обратиться? Весь этот мир бросил меня, ибо и я бросила единственного Возлюбленного моего. Увы, увы, что наделала я, что за горестный час! Посмотрите, все алые розы и белые лилии, на меня, запоздалый нарцисс! Взгляните на меня, одинокий терновник, поймите, как быстро увядает, засыхает, теряет силы цветок, сорванный миром. Отныне мне остается, живя, умирать, засыхать, расцветая, стариться молодым и хворать в добром здравии.

Увы, любезный Господи, все, что мне приходится вынести, — ничто в сравнении с тем, что я разгневал Твой отеческий лик. Вот где ад для меня и страдание, горшее всяких страданий. О, как любовно предупреждал Ты меня, как нежно увещал и с какой любовью вел, а я, увы, все это забыл! Увы, остается лишь умереть! Увы, человеческое сердце, как тебе это вынести? Ах, какое ты твердое, сердце мое, подобное стали, что не разрываешься от страданий![350] Недавно я назывался возлюбленной невестой Его, ах и увы, а ныне недостоин называться и Его жалкой прачкой. От горького стыда никогда не решусь поднять мои очи. А мои уста должны пред Ним онеметь в любви и страдании. Как тесно мне в этом пространном мире! Увы, Боже, очутиться бы мне в дремучем лесу, где меня никто не видел бы и не слышал, чтобы в криках излить страдание несчастного сердца, отчего ему стало бы легче, ибо нет у меня другой радости! Ах, грех, куда завел ты меня? Увы, горе тебе, лживый мир, горе тому, кто тебе служит! И чем наградил ты меня, что я стал обузой себе самому и всем людям[351] и навеки ею останусь. Благо вам, богатые королевы, счастливые души, что умудрились чужими ошибками: пребывая в изначальной непорочности и чистоте телом и разумом, как блаженны вы в этом неведении! О чистая совесть и порожнее, свободное сердце, тебе неизвестно, что лежит на сердце грешном, обремененном и унывающем. Ах, я бедная женщина, как хорошо было мне при Супруге моем, но как мало ценила я это! Кто даст мне широту неба вместо пергамента, глубины моря вместо чернил, листья и травы вместо пера, дабы как следует написать о сердечной скорби и невосполнимой утрате, принесенных мне расставанием с Любимым?[352] Горе мне, что я родилась! Что мне остается, кроме как ввергнуть себя в пучины отчаяния?»

Ответ Вечной Премудрости. Тебе не пристало отчаиваться, ибо Я пришла в этот мир ради тебя и ради каждого грешника, чтобы вернуть тебя Отцу Моему в той великой красоте, ясности и чистоте, какая у тебя когда-то имелась.

Служитель. О, что это столь сладостно прозвучало в умершей, неприкаянной и отверженной душе?

Ответ Вечной Премудрости. Ты Меня не узнал? Как низко ты пал! Или от непомерных сердечных страданий помрачился рассудок? Возлюбленное чадо Мое, это Я, нежная, милосердная Премудрость, широко отверзшая пропасть бездонного сострадания (эта пропасть, впрочем, остается и всем святым до конца неизвестной), чтобы принять с любовью тебя и все кающиеся сердца. Это Я, сладостная Вечная Премудрость, ставшая бедной и горемычной, дабы ты был восстановлен в достоинстве; Я, принявшая лютую смерть, чтобы тебя снова сделать живым! И вот Я стою бледной, окровавленной, любящей, какою стояла у высокой виселицы креста, между суровым судом Отца Моего и тобою. Это Я, брат твой, посмотри, это Я, твой Супруг. Я совершенно забыла все то, что ты сделал когда-то против Меня, словно бы этого не было вовсе, чтобы ты полностью обратился ко Мне и впредь не разделялся со Мною. Омойся любвеобильной кровью Моей, алой как розы, подними ввысь свою голову, открой очи свои и ободрись! Прими от Меня себе на руку перстень во свидетельство полного примирения, прежнее платье, обувь на ноги свои[353] и любезное имя, дабы вечно называться и быть супругом Моим.

Смотри, с каким великим трудом спасла Я тебя. Посему, если бы весь мир был жарким огнем, а в его середине положить клочок льна, то, в соответствии со своею природой, этот клочок не был бы так скоро охвачен огнем, как быстро бывает охвачен бездной Моего милосердия обратившийся грешник.

Служитель. О Отец мой, мой брат, все, что способно порадовать сердце мое, неужели Тебе хочется облагодатствовать вновь мою никчемную душу? Ах, что за благодать! Что за бездонное милосердие! И вот я припадаю к Твоим стопам, небесный Отец, благодарю Тебя из глубин моего сердца и умоляю воззреть на Своего возлюбленного единородного Сына, Коего Ты по любви отдал на горькую смерть, и забыть мое великое злодеяние. Помяни, небесный Отец, как Ты благословил Ноя, сказав: «Полагаю Мою радугу в воздухе и буду взирать на нее, чтобы стала она знамением завета между Мною и между землею»[354]. Ну же, Отче любезный, посмотри на Него, как истерзан Он и изодран. Можно сосчитать Его члены и ребра. Погляди, как Его изукрасила любовь, сделав красным, зеленым и желтым. Погляди, небесный Отец, как ужасно изорваны ладони, плечи и ноги Твоего нежного, единородного Чада. Посмотри на Его прекрасное тело: багряное, наподобие розы, измученное, и отложи Свой гнев на меня. Подумай о том, почему Ты зовешься милосердным Владыкой и Отцом милосердия. Не потому ль, что прощаешь? Таково Твое имя. А кому отдал Ты любимейшего Возлюбленного Своего? Грешникам! Господи, мой Он! Он, Господи, воистину наш! Ныне я позволяю обнять себя распростертым и обнаженным рукам Его[355] в сокровенном объятии основания моего сердца и моей души, и не желаю с Ним разлучаться ни при жизни, ни после смерти[356]. Потому, прославь Его ныне на мне и пусть минует по Твоей милости то, в чем Я когда-либо прогневал Тебя. Ибо лучше, кажется мне, претерпеть смерть, нежели прогневать Тебя, моего верного Отца в небесах. Никакое горе, никакое утеснение, ни ад, ни чистилище не заставят меня так сильно стенать. Ничто не доставит моему сердцу такой печали, как то, что я прогневаю и обесчещу Тебя, моего Творца, моего Господа, моего Бога, Спасителя моего, всю мою Радость и Усладу сердечную. О, если бы тогда я смог криком излить страдание сердца и тот крик прошел сквозь все небеса[357], дабы мое сердце в теле разорвалось на тысячу клочьев, то я бы это сделал охотно. И чем полней Ты простишь мое злодеяние, тем печальней будет моему сердцу, что я был так неблагодарен по отношению к великой Твоей благостыне.

А Ты, единственное мое утешение, ласковая избранная Вечная Премудрость, как могу я сполна отблагодарить Тебя за вящее изобилие всяческих благ? Своими ранами и скорбью Своею Ты соединила и исцелила разрыв, который не могло преодолеть никакое творение! Посему яви мне, единственная радость моя, как мне носить на всех членах тела знаки любви к Тебе[358] и как держать их в памяти во всякое время, чтобы весь этот мир и все небесное воинство видели, как я благодарен за бездонную доброту, которую явил Ты моей несчастной погибшей душе лишь по бесконечной и неизъяснимой Своей доброте.

Ответ Вечной Премудрости. Тебе нужно свободно отдать Мне себя и свое, и никогда не требовать это назад. Все, в чем нет тебе надобности, должно оставаться тобою не тронутым[359], тогда твои руки, воистину, будут прибиты ко кресту Моему. Радостно приступить к добрым делам и неколебимо в них пребывать, так будет прибита левая нога у тебя. Во Мне закрепить и утвердить смятенный свой разум и рассеянные помыслы, вот уже и правая нога у тебя прибита к кресту Моему. Духовные и телесные силы твои не должны ослабнуть в бессилии. В подражание Моим рукам, им подобает быть распростертыми и напряженными в служении Мне. Во славу Моим божественным членам, чаще нужно утруждать духовными упражнениями свое хворое тело и обессиливать его, дабы оно не смогло следовать своим похотям. Многие неведомые страдания заставят тебя подняться ко Мне и прислониться к узким брусьям креста Моего. И тогда ты уподобишься Мне, снедаемый любовью и окровавленный.

Усыхание твоего естества позволит Мне расцвести. Вольно принятое на себя неудобство дарует расслабление Моей утомленной спине[360]. Твое упорное противоборство грехам облегчит Мой дух. Твое благоговение смягчит Мою боль. Твое горячее сердце воспламенит Мое пылкое сердце.

Служитель. Вечная Премудрость, ну так наполни мою добрую волю высочайшей хвалою Себе и Своей любезнейшей волей, ибо иго Твое, воистину, благо, и Твое бремя легко[361]. Сие ведомо всем, испытавшим его и когда-то задавленным тяжкой ношей грехов.

Глава VIСколь обманчива любовь к этому миру и сколь достоин поклонения Бог

Возлюбленное Благо, как бы недалёко я ни выходил из Тебя, со мною бывает как с олененком, отбившимся от матери и почуявшим за собою свирепых охотников. Сей уносится прочь и бежит до тех пор, пока не вернется к своему лежбищу. Я бегу, Господи, я устремляюсь к Тебе с пылким и страстным усердием, подобно тому, как олень стремится к животворным источникам[362]. Господи, час без Тебя — целый год. День вдали от Тебя — для любящего сердца тысяча лет. Эй, росток спасения, майский побег, цветущий куст алых роз, посему раствори объятья свои, раскрой, распусти прозябшие ветви своего божественного естества! Сколь благодатен Твой лик, уста Твои полны живительных слов, весь Твой, Господи, нрав — чистейшее зерцало всяческой заботы и милости! О, Ты, к Кому устремлены взоры святых всех, сколь блажен тот, кто удостоился сладостного супружества Твоего!

Ответ Вечной Премудрости. Много званых, но мало избранных к этому[363].

Служитель. Господи милостивый, они ли Тобою или Ты ими отвергнут?

Ответ Вечной Премудрости. Возведи горе внутренние очи твои, и тебе будет видение.

Служитель воззрел, ужаснулся и произнес, глубоко вздохнув: «Увы, милостивый Господи, что я родился! Вижу ли я наяву, или кажется мне? Прежде созерцал я Тебя в изобилующей красоте и изысканном изяществе, теперь же вижу не иное что, как гонимого, нищего странника. И стоит он поодаль, устало опершись на посох перед древним, разрушенным городом. Его рвы обвалились и стены имеют весьма большие проломы, лишь кое-где высятся высокие шпили старых домов. Но в городе проживает изрядно людей, а среди них немало таких, которые кажутся диким зверьем в человеческом облике... И вот несчастный странник бродит по этому городу и смотрит, не протянет ли ему кто-нибудь руку. Ах, вижу я, что многие его презрительно отгоняют, едва замечая по причине охватившей их суеты. Но некоторые, очень немногие, ему протягивают руку, и затем являются прочие, дикие звери, и препятствуют им. Но вот, услышал я, что, горько вздохнув, несчастный странник начал говорить перед ними: “Смилуйтесь, о небеса и земля, я спас этот город столь тяжелым страданием, а в нем столь скверно со мной обошлись. Те же, что не ударили ради него пальцем о палец, получают здесь радушный прием!” Господи, вот что было явлено мне. О, милостивый Боже, что означает сие? Было или не было истинным то, что я видел?»

Ответ Вечной Премудрости. Оное видение есть видение подлинной истины. Услышь печальную весть, и пускай твое сердце сожмется от жалости. Смотри, несчастный и гонимый странник, коего видишь, — это ведь Я. Некогда был Я в этом городе в великом почете, а ныне жестоко унижен и изгнан.

Служитель. Ах, возлюбленный Господи, что же это за город и что за народ в этом городе?

Ответ Вечной Премудрости. Разрушенный город — не что иное, как строгое духовное житие, проводя каковое Мне служили в согласии[364]. То, что прежде жили так свято и столь осмотрительно, начинает во многих местах нарушаться. Рвы осыпаются и валятся стены — иссякают благоговейное послушание, добровольная нищета и отрешенная чистота во святой простоте, хотя внешне высокие здания еще кажутся крепкими. Многочисленное население, дикие звери в человеческом облике суть мирские сердца в духовном обличье, которые извергают Меня из себя вследствие пустой суеты сиюминутного попечения. Что некоторые люди, протягивающие Мне свою руку, одергиваются другими людьми — это то, что благое произволение и начинание немногих извращается советом, а равно недобрым примером прочих людей. Посох, опершись на который Я стоял перед ними, есть крест Моих горьких страданий. Чрез эти страдания Я обращаюсь к тем людям, дабы они вспоминали о них и обратились любовью сердец лишь ко Мне. Горестный вопль, который ты слышал, — не иное, как то, что Моя смерть возвысила голос, все плача и плача о тех, в чьих сердцах ни Моя бескрайняя любовь, ни Моя горькая смерть не могут соделать того, чтобы Мне ими не извергаться и не изгоняться.

Служитель. Увы, милостивый Господи, как мне ранит сердце и душу, что Ты так исполнен любви, но во многих сердцах столь — вопреки всем Своим призывам — презрен! Ах, милостивый Господи, как отблагодаришь Ты тех, кто протянул, в подлинной преданности и любви, свои руки Тебе, когда Ты находился в бедственном положении, будучи многими отвергаем?

Ответ Вечной Премудрости. Кто ради Меня покидает любовь к преходящим вещам, в подлинной верности и любви принимает лишь Меня и на том неизменно стоит, тех Я здесь ублажу Своей божественной любовью и сладостью, в смертный час протяну им руки Мои и перед всем войском небесным возведу их на престол Моего вечного достоинства.

Служитель. Есть, Господи, немало таких, кто тщится Тебя возлюбить, вовсе не поступаясь любовью к преходящим вещам. Они, Господи, хотят и Тебе угодить, и, тем не менее, не расставаться с временной привязанностью и любовью.

Ответ Вечной Премудрости. Это так же невозможно, как стиснуть небо и заключить его в крошечную скорлупу от ореха. Сии люди тешат себя сладкими словесами, строят на ветре и полагают основание на радуге! Как совместить вечное с временным, если даже одно, принадлежащее времени, не может и не желает мириться с другим? Откровенно лжет себе тот, кто хочет разместить Царя всех царей на постоялом дворе либо затолкать [Его] в особый дом для прислуги. Тот же, кто воистину хочет принять дражайшего Гостя, должен пребывать в сплошной отрешенности от всякого творения.

Служитель. Ах, сладостная Премудрость, как они прельщены, что не видят сего!

Ответ Вечной Премудрости. Они обретаются в полной слепоте. У них великое стремление к удовольствиям, которые никогда не превратятся для них ни в любовь, ни в совершенную радость. Прежде чем у них случится веселие, им встретятся десять скорбей, и чем дальше последуют они своим похотям, тем большую неудовлетворенность почувствуют. Смотри, безбожным сердцам не избежать никогда ни страха, ни ужаса. Та самая недолгая радость, что бывает у них, становится им весьма горькой, поскольку достигается с трудом; они услаждаются ею с великими страхами и теряют ее с великою горечью. Мир преисполнен неверности, непостоянства и лжи. Конец выгоде — и дружбе конец... И чтобы выразить тебе это кратко: ни подлинной любви, ни совершенной радости, ни постоянного сердечного мира до сих пор не стяжало ни одно сердце в творении.

Служитель. Увы, возлюбленный Господи, как это печально! Столь многие благородные души, многочисленные любящие сердца, многие образы, мило и изящно вылепленные по подобию Божию, — в супружестве с Тобой они должны были стать королевами и императрицами, властвующими над землями и небесами... но вот они коварно сбиты с пути и унижены! Господи милостивый, горе им, горе! Они добровольно теряют сами себя! Ибо, по Твоему истинному слову, для них было бы лучше злосчастное разделение души и тела, нежели то, что Ты, вечная Жизнь, отделяешься от души, где не можешь обрести Себе места. О неразумные, как возрастает ваш великий ущерб, как умножается великая ваша потеря, и как утекает прекрасное, благородное, блаженное время, которое вы едва ли сумеете наверстать, а скорей не сумеете никогда! И вы при этом так веселы, как будто сказанное вовсе вас не касается! О благая Премудрость, если бы они вняли себе и образумились!

Ответ Вечной Премудрости. Вот где чудо и ужас! Это знают они и памятуют об этом во всякое время, однако не оставляют сего. Знают — но знать не хотят. Приукрашают несовершенное основание сияющим блеском, хотя сей так не похож на обнаженную истину. И многие из них впоследствии узнают об этом, но бывает уже слишком поздно.

Служитель. Ах, милая Премудрость, отчего они так неразумны, или что это значит?

Ответ Вечной Премудрости. Они надеются избежать бед и невзгод, а попадают в самое пекло. Поскольку не хотят нести Меня, вечное Благо, и сладостное иго Мое[365], то отягчаются, по попущению суровой Моей справедливости, крайне тягостным бременем. Убоявшись льда, они падают в снег[366].

Служитель. Эй, возлюбленная, милосердная Премудрость, подумай о том, что без силы Твоей никто ни на что не способен. Я не вижу другой помощи, если только они не устремят на Тебя страждущие взоры свои и, обливаясь горючими слезами сердец, не припадут к Твоим благодатным стопам, чтобы Ты их просветила и разрешила от тяжких оков, которыми они связаны.

Ответ Вечной Премудрости. Я готова всегда помочь им, были бы только они готовы обратиться ко Мне. Не Я отдаляюсь от них, они удаляются от Меня.

Служитель. Господи, горько, если любящий расстается с любимым.

Ответ Вечной Премудрости. Так бы и было, если бы Я не могла и не хотела любовно восстановить любовь в сердце любимого.

Служитель. Увы, Господи, нелегко расставаться с былыми привычками.

Ответ Вечной Премудрости. Но будет гораздо трудней переносить грядущие муки.

Служитель. Может быть, они так упорядочены сами в себе, что это им не вредит?

Ответ Вечной Премудрости. Я была упорядочена превосходнейшим образом и, однако, напрочь лишена всякой любви [к земному]. Как может быть упорядоченным то, что по своей природе смущает сердце и приводит в замешательство разум, уводит от сокровенного и лишает сердечного мира? Оно[367] разрушает врата, то есть пять чувств, за которыми покоится божественная жизнь, похищает скромность, привносит дерзость, безблагодатность, враждебность к Богу, равнодушие внутреннего и вялость внешнего человека.

Служитель. Их, Господи, беспокоит вовсе не то, что так препятствует им, а то, чтобы любимое ими внешне походило на духовную жизнь.

Ответ Вечной Премудрости. От белой муки светлые очи меркнут быстро, равно как и от светлого пепла. Посмотри, было ли когда-то обхождение какого-нибудь человека более бережным, чем Мое с возлюбленными учениками Моими? Не было никчемных слов и не было распущенных жестов. Ничего не начиналось за здравие в высотах духа и не заканчивалось за упокой в низинах бесконечных речей; не было ничего, кроме неподдельного рвения и цельной истины без какой-либо лжи. Тем не менее у них должно было отняться Мое телесное присутствие еще до того, как они приняли Духа[368]. Каким же препятствием должно быть общение с другими людьми! Прежде чем одним человеком ввестись вовнутрь, они тысячью изведутся вовне. Пока будут обучены благим наставлением, они много раз будут разучены недобрым примером. Но чтобы быть кратким: как холодный иней в мае портит и убивает прекрасные цветы, так любовь к преходящему ослабляет рвение к божественному и опустошает духовное насаждение. А если ты еще сомневаешься в этом, оглянись вокруг себя на дивный цветущий виноградник: те, что прежде стояли в цветении первых цветов, — как увяли и поблекли они, так что в них уже не заметишь пылкого рвения и вящего благоговенья[369]. И вот что наносит непоправимый ущерб: небрежение стало привычкой, почтенным приличием, незаметно и исподволь опустошающим всякое духовное блаженство. Это тем более губительно, чем менее губительным кажется. Как много благородных садов, богато украшенных отменными дарами и бывших раем небесным, где Богу было угодно сотворить Себе обитель, стало по причине любви к преходящему запущенными рассадниками сорной травы![370] Где некогда произрастали розы и лилии, там ныне полно терна, крапивы, осота; где прежде обитали святые ангелы, там сейчас слоняются свиньи. Увы, увы, горек тот час, когда придется нести ответ за всякое пустое слово, всякое потерянное время и упущенное благо, когда каждое слово гнилое — изреченное, помысленное или начертанное, тайно иль явно — будет открыто прочитано пред Богом и всем миром, а его значение будет растолковано без утайки!

Служитель. Ах, Господи, как жестоки эти слова! Сердцу, воистину, надо быть каменным, чтобы сказанное его не всколыхнуло.

Любезнейший Господи, а ведь бывают сердца столь утонченного естества, что они скорей влекутся любовью, нежели страхом. И Ты, Господин всего естества, — не разрушитель, но завершитель природы[371]. Посему, Владыка благой, давай закончим сию печальную речь. Расскажи мне, отчего это Ты — матерь прекрасной любви и сколь любовь Твоя сладостна.

Глава VIIСколь любезен Бог

Служитель. Господи, я размышляю о любовном призыве в соответствии с тем, как Ты говорил о Себе в «Книге Премудрости»: «Transite ad me omnes, etc., приступите ко Мне, все желающие Меня, и насыщайтесь от плодов Моих. Я — матерь прекрасной любви, Мой дух слаще меда, а наследие Мое паче меда и сота медового. Благородное вино и сладкая музыка веселят сердце, но лучше обоих — любовь к Мудрости»[372].

Милостивый Господи, Ты умеешь являть Себя так ласково и приветливо, что все сердца влекутся к Тебе, тоскуя до боли по Твоей любви к ним. Слова любви дружелюбно струятся из Твоих нежных уст и столь глубоко ранят иные сердца в дни их цветения, что в них вполне угасает любовь к преходящему. Эй, Господи милостивый, вот о чем тоскует сердце мое и страдает мой дух, и я охотно услышал бы, что Ты проречешь. Изреки же, единственное, избранное мной утешение, хотя бы словечко душе моей, Твоей несчастной служанке, ибо в тени Твоей мне сладостно спать, а моему сердцу бодрствовать[373].

Ответ Вечной Премудрости. «Слушай, дщерь, и смотри, преклони ко мне ухо твое»[374], соверши мощный прорыв внутрь себя, забудь о себе и о всякой вещи.

В себе Я — непостижимое Благо, которое пребывало всегда и вечно пребудет; оно никогда не было изречено и вовеки останется неизреченным. Я могу, конечно, позволить Себя ощутить сокровенным образом сердцу, однако ни единому языку невозможно Меня ни изречь, ни выразить словом! И все-таки если Я, сверхъестественное и неизменное Благо, сообщаю Себя всякому из творений, в соответствии с его способностью воспринять Меня, то я заворачиваю свет солнца в платок[375] и даю тебе такой духовный смысл в плотских словах обо Мне и Моей сладкой любви: вот Я кротко встаю пред очами твоего сердца, украшай и облекай меня в духовные смыслы[376], придай Мне вид изысканный и утонченный в меру силы желания, припиши Мне все то, что может твое сердце подвигнуть к особой любви и совершенной сердечной отраде, — и смотри: все это и все, что ты и прочие люди сумеете помыслить себе по образу, по красоте и по благодати, есть во мне, но во Мне оно лучше, чем кто-либо мог бы изречь[377]. Таковы слова, в каковых Я могу дать познать Себя.

Услышь больше сего: Я высока по рождению и благородна по происхождению, Я — исполненное любви Слово сердца Отцова, в котором имею, в соответствии с любвеобильной бездной Своего природного сыновства, вящее благоволение пред любящим взором Отца, в Его обнаженном отцовстве — в сладостной и пламенеющей любви Духа Святого.

Я — престол радости. Я — корона спасения. Ясны очи Мои и нежны уста. Мои ланиты светлы и рдеют как розы. Весь облик Мой так прекрасен, столь величав и дивно очерчен, что, если бы какой-нибудь человек вплоть до Судного дня лежал в раскаленной печи и Я бросила бы лишь взор на него, то он не остался бы безутешен[378]. Смотри, как превосходно Я облачилась в светлые одеяния и как прекрасно окружила себя живыми цветами в их разнообразном цветении: алыми розами, белыми лилиями, фиалками благолепными и остальными цветами! Дивные соцветия мая, зеленые кущи светлых долин, нежные цветочки всех солнечных пустошей — что грубый сорняк по сравнению с Моими одеждами. В Божестве Я взыграла в веселье, и из-за этого воинство ангелов такой исполнилось радости, что для них тысяча лет — как малый часок. Дивясь небывалым и диковинным чудесам, ангельский сонм взирает и взглядом провожает Меня. Их очи погружены в Мои, сердца склонены к Моему, душа их и разум устремлены на Меня. Благо тому, кто вечно и неизменно должен вступать в игру любви и танец веселья, — в небесном блаженстве, в сладкой уверенности, вместе со Мной и под руку со Мной. Единственное словечко, живо звучащее из Моих сахарных уст, превосходит пенье всех ангелов, бряцанье всех арф и игру всех сладостных струн. Эй, погляди, любовь моя так верна, мои объятья приятны, и так нежен мой поцелуй чистой возлюбившей душе, что всякое сердце должно, тоскуя по Мне, ко Мне устремляться. Я тонка, пронзительна, постоянно пребываю с чистой душой, тайно в ней обитаю, когда она за столом, на молитве, на дорогах и тропах[379]. Я обращаюсь туда, Я обращаюсь сюда: во Мне нет ничего, что могло бы не нравиться; во Мне все по нраву, все сообразно влечению сердца и порыву души. Смотри, Я — пречистое Благо. Кому от Меня в этом времени на долю достанется хотя бы единая капля, для того горечью станет вся радость и услада этого мира, а все его блага и почести обратятся в бесчестье и сор. Те, что любят, будут окружены Моею любовью, расплывутся в едино-Едином, без любви в образах и изреченных словах. Они освободятся и растворятся в том самом Благе, из которого истекли. Моя любовь также способна облегчить новоначальных людей от тяжелой обузы грехов, даровать свободное, бодрое, невинное сердце и сотворить чистую совесть без пятен. Скажи Мне, что во всем мире может с этим сравниться? Весь дольний мир не может перевесить подобного сердца, и человек, отдавший лишь Мне свое сердце, блаженно живет, умирает спокойно, тут имеет Царство Небесное и там обладает им вечно[380].

Теперь заметь: Я изрекла тебе множество слов, однако осталась в дивной Своей красоте всеми ими так же нетронутой, как небесный свод твоим не тронут мизинцем, поскольку сего никогда не видело око и не слышало ухо и сие не всходило на сердце[381]. Но пусть тебе это будет хотя бы набросано, чтобы уметь различать Мою сладкую любовь от любви ложной и преходящей.

Служитель. Ах, нежный, восхитительный цветок долин[382], отрада сердечная в объятьях души чистой и любящей, как сие знакомо тому, кто некогда воспринял Тебя, и как странно слышать тому, кому Ты незнакома, чьи сердце и разум покуда телесны! О, милое сердцу и непостижимое Благо, настал вожделенный час, приблизился сладостный миг, когда я должен открыть Тебе тайную рану, которую все еще носит в себе мое сердце, уязвленное Твоею сладкой любовью. Владыка, общность в любви — словно вода при пожаре. Тебе, Господи, ведомо, что подлинная любовь, полная страсти, не умеет терпеть разделенья[383]. Вот почему, единственный Господин моей души и моего сердца, требует внутри себя мое сердце, чтобы Ты воспылал ко мне особой любовью, дабы на мне с особенным удовольствием почил Твой божественный взор. Ах, Владыка, Ты имеешь столько сердец, от всей души возлюбивших Тебя и способных с Тобою на многое. Увы, милостивый и праведный Господи, а как обстоит дело со мною и есть ли я среди них?

Ответ Вечной Премудрости. Я — такой Возлюбленный, который единством не умаляется и множеством не умножается[384]. Во всякое время Я занята и озабочена только тобою, стремлюсь к тому, как бы тебе полюбиться и выполнить все, что тебе на потребу, словно Я пуста от всего остального[385].

Служитель. «Anima mea liquefacta est, ut dilectus locutus est»[386][387]. Увы, увы, куда ведут меня? Как смущен я, как тает душа моя от дружелюбных, сладостных слов Возлюбленного моего! Эй, уклони ясные очи Твои от меня, ибо они волнуют меня[388]. Было ли когда-нибудь столь жесткое сердце и такая душа, прохладная и ленивая, которые, заслышав Твои сладостные слова жизни, полные непомерного жара, не размякли бы и не разгорячились в Твоей сладкой любви! О, чудо, чудо из чудес: если кто-нибудь узрит Тебя очами своего сердца, и сердце его от любви не растает! О, сколь блажен, кто зовется и является супругом Твоим! Сколько сладкой отрады и сокровенной любви тот от Тебя получит в ответ! Эй, любезная, милая дева святая Агнесса, возлюбленная Вечной Премудрости, как ты должна была радоваться любимому Супругу, когда говорила: «Кровь Его окрасила в цвет роз ланиты мои!»[389] Увы, милостивый Господи, если бы и я мог сподобиться, чтобы моя душа тоже называлась Твоею возлюбленной! Если бы было возможным, чтобы все удовольствия, всякая радость, любовь, на какие способен сей мир, давались одному человеку, то ради сего я бы свободно отказался от них. Счастлив, Господи, тот, кто родился в этот мир, может называться и быть возлюбленным Твоим. Будь у человека тысяча жизней, ему следовало бы положить их на то, чтобы обрести Тебя. О вы, все друзья Божьи, целое небесное воинство, и ты, милая дева святая Агнесса, помогите мне Его умолить, ибо мне до сих пор как следует неизвестно, что такое любовь Его! Ах, сердце мое, разоблачись [от всего] и отложи всякую косность и испытай, не сумеешь ли ты прежде смерти своей достигнуть того, чтобы стяжать Его сладостную любовь. Как же вяло и лениво ты жило досель!

О нежная, прекрасная и несравненная Премудрость, как умеешь Ты быть столь любезной возлюбленной, лучше всякой любовницы этого мира! Сколь непохожи любовь Твоя и творений! И как лживо все то, что в этом мире кажется достойным любви и мнит себя чем-то, когда его начнут узнавать ближе! Господи, куда бы ни обращал я свой взор, всюду находил «nisi»[390] и «если бы не», ибо, если был образ красив, в нем не было благодати, был он приятен и мил, недоставало ему благородства, а если и оно у образа было, то я всегда находил нечто такое, изнутри либо снаружи, что исподволь препятствовало цельному влечению сердца;[391] по тайным признакам и из опыта я узнавал, что его гложет недовольство собою. А Ты — красота вместе с бесконечной благосклонностью к людям, благодать вкупе со статью, слово вместе с звучанием, благородство и добродетель, богатство и власть, свобода внутри и внешняя ясность... нечто такое, чего я так и не нашел в этом времени: подлинное, несущее с собою покой равновесие возможного, посильного и вожделенного подлинно любящим сердцем. Чем лучше Тебя познаешь, тем охотней Тебя обретаешь; и чем ближе к Тебе, тем более достойной любви находишь Тебя. Ах, что за бесконечное, цельное, чистое Благо! Все сердца, обратившие любовь на что-то другое, посмотрите, как вы были обмануты! Эй, лживые любовники, прочь от меня, впредь не приближайтесь ко мне, ибо я избрал моему сердцу одного лишь Возлюбленного: только в Нем сердце, душа, желания и все мои силы насыщаются сокровенной, никогда не преходящей любовью. Господи, если бы мог я Тебя начертать на моем сердце! О, если бы сумел Тебя влить в сокровенное сердца моего и души и запечатлеть золотом букв, чтобы Ты никогда не истребился во мне! Увы, несчастье и горе, что во всякое время я не утруждал в этом моего сердца! Что у меня осталось от тех, кого я любил? Потерянное время, растраченные слова, пустые руки, немного добрых дел и отягощенная прегрешеньями совесть? Милостивый Господи, уж лучше бы Ты меня в Своей любви умертвил, ибо я не хочу никогда отступать от любезных ступней Твоих.

Ответ Вечной Премудрости. Я выхожу навстречу тем, кто взыскует Меня, и приемлю с дружелюбной радостью тех, кто жаждет любви от Меня. Все, что можешь ты воспринять во времени от Моей сладкой любви, — как капля в сравнении с морем, в сравнении с любовью в вечности.

Утешение Служителя.

Стоящему на коленях Служителю является Богородица с Младенцем Христом на коленях. Позади Служителя и в правом верхнем углу изображены ангелы. Последний держит в руках народный струнный инструмент «рёбёбляйн». Слева и справа от Богородицы надписи: «Ах, нежная сердечная отрада» и «Сердечная радость».

В оригинале иллюстрация снабжена надписью: «Сия следующая дальше картинка позволяет уразуметь, что есть отрадное отдохновение, его же Бог посылает время от времени Своим страстотерпцам».

Глава VIIIРазъяснение трех затруднений, способных противопоставить любящего человека Богу в наибольшей мере.Первое: как Он может казаться столь скорым на гнев и быть, тем не менее, любящим

Служитель. О, любезный Владыка, три вещи крайне удивляют меня в моем сокровенном. Вот первая: в Самом Себе Ты преизобилуешь любовью[392] и, однако, являешься весьма строгим Судией злодеяний. Господи, когда я подумаю о Твоей суровой справедливости, то сердце мое восклицает тоскливым голосом: увы, горе всем тем, кто когда-либо грешил, потому что, если бы знали они о строгой Твоей справедливости, с которой Ты готов молча, не слушая возражений, карать всякий грех, и даже прегрешения всех Твоих милых друзей, то они скорей выдрали бы себе зубы и волосы, нежели прогневали Тебя. Ах, гневный Твой лик столь ужасен и столь невыносимо хмурое Твое удаление! Горе мне, Твои неприветливые слова так сильно жгут, что пронзают сердце и душу! Владыка, защити меня от Твоего гневного лика и не продлевай Своего возмездия до иного мира. Смотри, едва в меня закрадывается подозрение, что по вине моих тяжких грехов Ты от меня неприветливо отвращаешь Свой лик, то мне от этого, Господи, становится так скверно, что горшего для меня нет ничего в этом мире. О Господи, праведный Отче, как моему сердцу вынести Твой грозный взор! Едва я подумаю о Твоем искаженном в гневе лике, душа моя так ужасается, так трепещут все силы во мне, что я не в силах отыскать другого подобия, кроме того, когда небо темнеет, облекается черною мглой, огонь буйствует в тучах, оглушительный гром рвет облака, так что земля содрогается, а затем Ты мечешь огненные лучи в человека. Никто, Господи, да не доверяет молчанию Твоему, ибо, воистину, сие гробовое молчание обращается в конце концов в оглушительный гром. Господи, для человека, боящегося Тебя прогневать и потерять, гневный облик Твоей отеческой ярости — это ад пуще всякого ада. Умолчу уже об ужасающем лике Твоем, который предстоит узреть грешникам в содрогании сердца на Страшном суде. Увы, горе, горе тем людям, кого ожидают столь страшные муки!

И вот что, Господи, крайне удивляет сердце мое: несмотря на это, Ты утверждаешь, что преисполнен любви.

Ответ Вечной Премудрости. Я — неизменное Благо и пребываю Тою же Самой и есмь Та же Самая, а то, что кажусь Я изменчивой, проистекает из неравенства тех, кто меня, находясь в грехах или без грехов, разным образом созерцает. Я благостна по природе Своей, но, тем не менее, остаюсь суровым Судией злодеяний. От друзей Своих Я требую детского страха и дружелюбной любви, чтобы страх во всякое время удерживал их от грехов, а любовь в совершенной преданности объединяла со Мною[393].

Глава IXДругое: отчего Он по Своему произволению зачастую скрывается от друзей Своих[394]и по чему узнают об истинном Его присутствии

Служитель. Господи, все это по сердцу мне, за исключением одного. Случается, Владыка, так, что какая-нибудь душа чахнет по Тебе и по сладким ласкам Твоего сладостного присутствия, а Ты, Господи, молчишь, не проронишь ни единого слова, которое можно услышать[395]. О Господи мой, разве не больно, любезный Владыка, что, будучи единственной и избранной любовью сердечной, Ты удерживаешь Себя вдалеке и безмолвствуешь?

Ответ Вечной Премудрости. Однако же все творения взывают ко Мне, поскольку всё Мною[396].

Служитель. Ах, Господи, здесь этого страждущей душе недостаточно.

Ответ Вечной Премудрости. Каждое слово, изреченное Мною, — весточка любви вашим сердцам, и всякое слово в Священном Писании, Мною начертанное, — сладостное послание любви Моей, как если бы Я Сама его написала[397]. Разве этого вам недостаточно?

Служитель. Ах, любезный и несравненный Возлюбленный, Ты знаешь прекрасно, что любящему сердцу всего того недостаточно, что само по себе не является его единственной любовью и его единственной радостью. Господи, Ты — желанный, избранный и неизреченный Возлюбленный. Погляди, пусть мне возвестят о Тебе все ангельские языки, бесконечная любовь рвется и тянется только к Единому, Коего вожделеет она. Любящая душа принимает Тебя за Небесное Царство, ибо Ты и есть ее Царство Небесное. Увы, Господи, Тебе следовало бы быть — если мне позволительно так говорить — слегка снисходительней к любящим Тебя несчастным сердцам, которые бедствуют без Тебя, по Тебе иссыхают, издают внутри себя по Тебе, единственном Возлюбленном, бездонные вздохи, устремляют на Тебя скорбный свой взор, сердечным голосом восклицают: «Revertere, revertere!»[398][399] — и говорят, обращаясь к себе: «Увы, ты думаешь, что прогневал Его и Он больше не хочет знать о тебе? Надеешься, Он вновь одарит тебя Своим желанным присутствием, и ты любовно обнимешь Его руками сердечными и прижмешь к своему сердцу, дабы у тебя прошла всякая скорбь?»

Господи, Ты слышишь это, знаешь об этом и молчишь?

Ответ Вечной Премудрости. Мне это ведомо, и Я взираю на это с вожделением сердца.

Премудрость спрашивает: Теперь и ты Мне ответь на вопрос, коль скоро копаешь так глубоко: что всего милей высшему из сотворенных духов?

Служитель. О Господи, это я желаю узнать у Тебя, ибо сей вопрос для меня слишком возвышен.

Ответ Вечной Премудрости. Тогда Я тебе о том расскажу. Высшему ангелу ничего не бывает милей, нежели исполнять Мою волю во всем; и если бы он знал, что заслужит Мою похвалу, выпалывая крапиву и прочие сорняки, то исполнить сие ему хотелось бы больше всего.

Служитель. Ах, Господи, вопрос Твой привел меня в замешательство! Ибо Ты хочешь тем самым сказать, чтобы я держался свободно и бесстрастно, не обращая внимания на радости, и искал, когда мне бывает горько и сладко, только Твоей похвалы.

Ответ Вечной Премудрости. Бесстрастие высшее всякого бесстрастия — это бесстрастие в оставленности.

Служитель. О Господи, это так тяжко!

Ответ Вечной Премудрости. Где же испытуется добродетель, как не в превратностях? Но знай, что зачастую Я прихожу, пытаясь войти в обитель Свою, а Меня не пускают. Нередко Меня принимают за странника, и Я, не получив достойного обращения, немедленно изгоняюсь. К возлюбленной же Мною [душе] Я являюсь Сама и обретаю в ней вольготное житие. Это, впрочем, происходит столь тайно, что остается сокрытым от всех, за исключением тех, кто весьма отрешен и следует Моими путями, во всякое время помышляя только о том, чтобы быть достойными Моей благодати, ибо, по Моему Божеству, Я — чистый дух, сущий сам по себе, и в чистых духах воспринимаюсь духовно.

Служитель. Милостивый Господи, сдается мне, что Ты — сокровенный Возлюбленный, посему желательно мне, чтобы Ты указал некоторые признаки Своего подлинного присутствия.

Ответ Вечной Премудрости. Мое истинное присутствие ты наилучшим образом распознаешь не иначе, как вот по чему: если Я скроюсь и извлеку Свое из души, то ты тотчас узнаешь, кто Я, а кто ты. Я — вечное Благо, без которого никто не имеет чего-либо благого. И потому, когда Я, вечное Благо, благостно и с любовью истекаю вовне, благоустраивается все, во что бы Я ни вошла. По этому-то и можно распознать истинное Мое присутствие — как солнце по сиянию, хотя солнце в его субстанции разглядеть невозможно. И если ты Меня как-нибудь ощутишь, то войди внутрь себя самого, научись отделять розы от терний и выбирать цветы из травы[400].

Служитель. Господи, подлинно так. Ищу я и нахожу в себе большое различие. Когда я покинут, моя душа подобна больному, которому ничто не по вкусу и ни одна вещь не приносит веселья. Тело лениво, разум неповоротлив, ожесточение внутри и снаружи печаль[401]. Меня раздражает все, что я вижу, слышу и знаю, как бы то ни было хорошо, ибо не понимаю, как мне поступать. Легко впадаю в грехи, беззащитен пред врагами, холоден и ленив ко всему доброму. Кто бы ни пришел ко мне, найдет дом пустым, потому что нет в нем хозяина, который подал бы добрый совет и о ком радуются домочадцы[402].

Но когда, Господи, светлая Утренняя звезда воссияет в середине души моей, то проходит всякая скорбь, рассеивается тьма, все освещается ослепительным светом, и тогда, Владыка, смеется сердце во мне, веселится дух, ликует душа и мне становится радостно, а все, что во мне и при мне, обращается Тебе в похвалу. Что было трудно, тягостно, невозможно, становится легким и сладостным. Пост, бдение, молитва, страдание, воздержание и всякая строгость — ничто в присутствии Твоем. У меня появляется великое дерзновение, которого я не имел, когда был оставлен Тобой[403]. Душа проникается ясностью, истиной и сладостью, так что забывает все тяготы. Сердце способно сладостно созерцать и язык возвышенно говорить, а тело проворно приниматься за всякое дело. Кто чего-либо ищет, тот находит добрый совет относительно всего, что ему нужно. Тогда со мною бывает, словно я поднялся над пространством и временем и стою в преддверии вечного блаженства. Ах, Господи, кто же мне даст, чтобы это продолжалось подольше! Ибо быстро, за одно мгновение все исчезает, и вот, стою я обнаженный и одинокий, и порой кажется мне, что со мной сего вовсе и не было, и я снова впадаю в сердечную тоску. О Господи, Ты ли это, иль я, или что это?

Ответ Вечной Премудрости. Ты — ничто и не имеешь в себе ничего, кроме пороков. Это — Я, и это — любовная игра.

Служитель. А что такое, Владыка, любовная игра?

Ответ Вечной Премудрости. До тех пор, пока любящий пребывает с Возлюбленным, любящий не знает, как ему дорог Возлюбленный. Когда же любящий отлучен от Возлюбленного, тогда любящий понимает, как дорог ему был Возлюбленный[404].

Служитель. Что за тягостная игра, Господи. Ах, Владыка, разве какой-нибудь человек в этом времени может избежать перемен?

Ответ Вечной Премудрости. На такое способны лишь очень немногие, ибо неизменность принадлежит вечности[405].

Служитель. Что же это за люди?

Ответ Вечной Премудрости. Самые чистые и наиболее подобные вечности[406].

Служитель. Господи, кто они?

Ответ Вечной Премудрости. Это те, кто был в наибольшей мере усерден в устранении всяких препятствий[407].

Служитель. Милостивый Господи, научи, как мне вести себя в несовершенстве моем.

Ответ Вечной Премудрости. В хорошие дни помышляй о худых, а в худые не забывай о хороших[408], тогда тебе не повредят ни высокомерие, когда Я с тобой, ни уныние, когда ты [Мною] покинут[409]. А если ты еще не сумеешь, по своему малодушию, переносить Мое отсутствие с радостью, то хотя бы оставайся в терпеливом ожидании и любовном искании.

Служитель. О Господи, долгое ожидание тягостно[410].

Ответ Вечной Премудрости. Радость и печаль волей-неволей приходится испытывать тем, кто желает иметь Возлюбленного во времени[411]. Недостаточно, чтобы Мне посвящали некоторое время в течение дня. Если хочешь внутренне познать Бога, расслышать Его тайные словеса уразуметь Его скрытые замыслы, тогда тебе следует иметь постоянное пребывание в своем сокровенном.

Увы, как ты допустил, чтобы твои очи и сердце блуждали так неразумно, когда имеешь перед собою драгоценный, вечный Образ, который ни на мгновение не отвращается от тебя?[412] И как допустил, чтобы уши твои отвратились, когда Я обращаюсь к тебе со многими словами любви? Как же ты себя столь откровенно забыл, будучи неизменно, во всякое время окружен вечным Благом? Да и чего душа твоя ищет во внешнем, коль скоро она скрыто содержит в себе Царство Небесное?[413]

Служитель. Господи, что это за Небесное Царство, которое пребывает в душе?

Ответ Вечной Премудрости. Это праведность, и мир, и радость в Духе Святом[414].

Служитель. Господи, по этим словам я узнаю, что Ты многообразно и тайно пребываешь в душе, но от нее самой это скрыто, что Ты исподволь влечешь душу к Себе и не спеша приводишь ее в любовь и ведение Твоего высшего Божества, тогда как раньше она была озабочена лишь сладостным Твоим человечеством.

Глава XТретье: отчего Бог попускает, чтобы Его друзья в этом времени терпели напасти?[415]

Служитель. Есть у меня, Господи, [еще] кое-что на сердце, позволишь ли мне об этом сказать? Ах, милостивый Владыка, если бы смел я, с Твоего соизволения, подобно святому Иеремии, судиться с Тобой![416] Не прогневайся, Господи милостивый, но выслушай терпеливо! Вот, Господи, люди говорят: как бы проникновенны и благи ни были Твоя любовь и Твоя дружба, ты все-таки время от времени попускаешь друзьям Своим сильно страдать от многих и тяжких напастей, которые Ты им посылаешь, из-за презрения целого мира и прочих превратностей, внешних и внутренних. И если кто-нибудь вступает в круг друзей Твоих, то это первый шаг к тому, чтобы готовиться к страданию и предаться ему. Ради благости Твоей, Господи, что хорошего они могут здесь обрести? Да и Ты как можешь мириться с бедами друзей Своих? Или угодно Тебе об этом не знать?

Ответ Вечной Премудрости. Как Меня любит Отец Мой, так Я люблю друзей Моих[417]. Ныне Я делаю Моим друзьям то же, что делал им от начала мира до сего дня.

Служитель. На это-то, Владыка, и жалуются. Вот отчего, как говорят, у Тебя так мало друзей, ибо Ты попускаешь, чтобы их жизнь в этом мире была такой трудной. Поэтому же так много тех, что добились дружбы с Тобой и должны искуситься в страданиях, но покидают Тебя и — увы, признаюсь в этом со скорбью и горькими слезами своего сердца — возвращаются к тому, что оставили ради Тебя. Мой Господи, что Ты скажешь на это?

Ответ Вечной Премудрости. Такова жалоба тех, у кого вера больна, труды невелики, жизнь вяла и дух не обучен. Но ты, возлюбленный, воспрянь умом своим из грязи и глубокого омута чувственных наслаждений![418] Высвободи внутренние чувства свои, отверзи духовные очи, оглядись и пойми: что ты, где обретаешься и чему принадлежишь. И тогда ты сумеешь постичь, что друзьям Своим Я готовлю лишь наилучшее.

По своему природному естеству, ты — отражение Божества, образ Троицы, образец вечности[419]. Ибо, как Я, в Моей вечной неставшести, — бесконечное Благо, так и ты, в желаниях своих, беспределен. Сколь мала крохотная капля в глубинах морских, столь мало все то, что для исполнения желаний твоих способен дать этот мир.

И вот ты живешь в юдоли скорбей. Любовь здесь смешана с горем, смех с плачем, радость с печалью, и полной радости никогда не было в сердце, ибо наша жизнь соблазняет и лжет. Она, скажу я тебе, много что обещает и мало что исполняет. Она кратка, непостоянна, изменчива. Сегодня обилие радости, а завтра полное сердце страданий. Смотри, такова игра этого времени.

Глава XIО вечно длящихся муках ада[420]

Эй, избранница моя, из самого основания сердца воззри на достойные сожаления скорби. Где ныне все те, кто пребывал в этой жизни в покое и счастье, неге и телесном довольстве? О, горе, чем помогут им все радости этого времени, которые миновали, недолго продлившись, как будто бы их и не было вовсе? Как скоро миновала любовь, но вызванное ею страдание будет длиться во веки веков! Ах, глупцы неразумные! Где теперь ваши веселые возгласы: «Живей, удалые ребята, покончим с грустью, предадимся лихому веселью!» Чем ныне помогут вам радости, которые вы испытали? Вам остается только стенать жалобным голосом: «Увы, увы, и снова, увы, что мы когда-то родились в этот мир! Как нас обмануло быстрое время! Как незаметно подкралась к нам смерть! Есть ли на земле еще кто-нибудь, кто был бы обманут так же, как мы, несчастные горемыки? И есть ли кто-то, кто бы желал умудриться чужими ошибками? Если бы один человек переносил мучения всех людей тысячу лет, то, в сравнении с нашим страданием, это было бы мигом. О, как блажен тот, кто никогда не искал ненавистных Богу забав, кто не прожил в этом времени ради себя ни единого дня. Мы, глупцы, заблуждались, думая, что они забыты и оставлены Богом[421]. А ныне Он их радостно обнял, в Своей вечности и в великой славе, перед всем войском небесным! Как им могло навредить все страдание и поругание, которое обратилось для них в великую радость? А то, что было нами любимо, бесследно исчезло! Ах, страдание и горе, оно будет длиться всегда! Увы, всегда, всегда, каково ты? Ах, конец без конца и смерть, пуще смерти: во всякий час умирать и никогда не смочь умереть! Ах, отец, и мать, и все вместе, что было любимо, благослови навеки вас Бог, мы больше вас никогда не увидим, чтобы обнять вас, ибо должны с вами навсегда разлучиться! Ах, разлука! О разлука навеки, сколь горька ты! Заламывание рук, скрежет зубовный, стенания и плач! Увы, всегда стенать, и взывать, и не быть вовеки услышанным! Нашим скорбным очам никогда ничего не узреть, кроме нужды и боязни, а нашим ушам ничего не услышать, кроме “Ах” и “Увы”. О все сердца, пусть это печальное “Навсегда” и “Вовеки” у вас вызовет жалость, пусть это скорбное “Навсегда” и “Вовеки” пройдет вам вовнутрь! О горы и долы, чего же вы ждете, зачем медлите, почему вы щадите, отчего не обрушитесь, не прикроете нас от сего ужасного зрелища? Страдание того мира и страдание этого мира, сколь вы мало похожи! О мимолетное время, как же ты ослепляешь, как лжешь! В цветущей молодости, в наши светлые дни мы с ним не считались и впустую растратили, а оно никогда, никогда не вернется. Ах и увы, остался бы у нас хотя бы часок от всех долгих и впустую растраченных лет, однако и в нем, по справедливости Божьей, отказано нам и всегда будет отказано, безо всякой надежды! Ах, всегда и всегда нужда, страдание и скорбь в этой преданной забвенью стране, где мы навеки должны быть отделены от любви, без утешения и всякого упования. Разве не хотелось бы нам, чтобы на мельничный жернов, будь он широк, подобно целой земле, и велик так, что всюду касался бы неба, [хотя бы] разок за сто тысяч лет прилетела бы малая птичка и отклевала от камня десятую часть ячменного зернышка, и через сто тысяч лет прилетела бы снова, ну, а потом опять и опять, так что через десяток сотен тысяч годов отклевала бы уже целое зернышко; разве мы, несчастные, не хотели бы, чтобы подобно тому, как камню наступит конец, так и нашим страданьям был бы положен конец? Но этому не бывать!»[422]

Смотри: это песнь скорби, она следует по пятам за друзьями этого времени.

Служитель. О неумолимый Судия, вот, сердце мое содрогнулось до основания! Как в бессилии поникла душа, от горя и сожаления о неприкаянных душах! Есть ли во всем мире кто-нибудь столь нечестивый, кто, услышав такое, не затрепетал из-за столь лютых напастей? Не оставляй меня, о единственный Возлюбленный мой! Не уходи от меня, о единственная, избранная Отрада моя! Если мне суждено навеки разлучиться с Тобою, единственной моею Любовью — о других умолчу, — то лучше бы мне, о, страдание и горе, всякий день тысячекратно страдать. Едва подумаю об этой разлуке, мне от страха становится худо. Эй, Господи мой, Отче любезный, поступай здесь со мной так, как Тебе будет угодно, даю Тебе на это согласье, но избавь меня от мучительной разлуки [с Тобой], ибо ее я не вынесу.

Ответ Вечной Премудрости. Не пугайся! Что объединилось во времени, то в вечности останется нераздельным.

Служитель. Увы, Господи, если бы этому вняли все люди, что так бездумно расточают свои лучшие дни, чтобы им над собой посмеяться и выправить жизнь, пока с ними не случилось того же![423]

Глава XIIО безмерной радости Царства Небесного

Вечная Премудрость. Теперь устреми свои очи горе и смотри, что тебе уготовано. Ты принадлежишь отечеству небесного рая.

А здесь ты чужак, обездоленный странник. Потому, как путник поспешает обратно на родину, где его ждут не дождутся томимые нетерпением дорогие друзья, так и тебе надлежит стремиться в отечество, где бы тебя охотно увидели те, кто искренне воздыхает о твоем веселом присутствии. С какою любовью встретят тебя, как нежно обнимут и примут навеки в свой безмятежный дружеский круг. Ах, если б ты видел и если бы знал, как им тебя не хватает и как хочется им, чтобы ты добродетельно подвизался в страданиях, сражаясь по-рыцарски во всех тех превратностях жизни, которые они преодолели и сами, а ныне им сладостно вспомнить о тяжких годах, каковые им довелось пережить. Тогда ты был бы не против, чтобы все страдания стали для тебя еще тяжелей, ибо, чем горше страдаешь, тем достойней приемлешься. Как будет приятна хвала, как радость пронижет сердце и разум, когда пред Отцом Моим и всем войском небесным твоя душа будет Мною прославлена, почтена и вознаградится за то, что здесь, в сие мятежное время, она столько страдала, боролась и перенесла. И иному человеку, кто не ведал страданий, это покажется удивительным. Как чудесно засверкает венец, заслуженный тут такими скорбями! Как пылко воссияют раны и знаки, полученные здесь из-за любви ко Мне! Посмотри-ка, в своем отечестве ты будешь принят как друг — и притом так, что самый от тебя отдаленный из его многих насельников полюбит тебя крепче и преданней, чем в этом времени отец или мать когда-либо любили свое единственное и от всего сердца боготворимое чадо.

Служитель. О Господи, осмелюсь ли, Твоей ради благости, Тебя попросить, чтобы Ты мне еще рассказал об отечестве, дабы я больше о нем тосковал и легче переносил все страдания. Как, Господи, устроено все в этой стране и что делают там? Сколько жителей в ней и так ли хорошо им известно, что происходит у нас, как это явствует из Твоих слов?

Ответ Вечной Премудрости. Ну что ж, отправляйся в путь вместе со мной, Я тебя отведу туда в созерцании, дам тебе бросить издали взгляд и все рассмотреть как бы в грубом подобии.

Погляди, выше девятого неба, которое неисчислимо больше — ибо в сто тысяч раз пространней — земли, находится еще одно небо. И оно называется coelum enpyreum, огненным небом, хотя и не по причине огня, а по причине превосходящего всякую меру и все проницающего собою сияния, которым обладает недвижимо и неизбывно[424]. Это и есть славный двор, где обитает небесное воинство и где Меня восхваляют утренние звезды и воспевают все Божии чада[425]. Там, окруженные непостижимым сиянием, стоят вечные троны. Духи зла с них были низринуты, и теперь они предназначены для избранных[426]. Взгляни, благолепный град сверкает усаженным бриллиантами золотом, светится благородными жемчугами, украшен драгоценными камнями и прозрачен, подобно кристаллу. Он переливается алыми розами, белыми лилиями и прочими живыми цветами[427]. А теперь погляди на прекрасные пустоши в небесах. Здесь летняя сень, там залитые майским солнцем луга, а вот и настоящая долина услад. Заметны нежные взоры возлюбленных, слышатся звуки арф, скрипок и пенья, видны прыжки, танцы, хороводы и другие забавы[428]. Каждое желание здесь исполняется[429], и здесь неизменное постоянство любви без страданий. Оглянись на неисчислимое множество тех, кто пьет, сколько сердце захочет, из животворного, многоводного кладезя[430]. Смотри, как глядятся они в чистое ясное зеркало обнаженного Божества, в котором им всякая вещь открыта и ясна.

Пройди незаметно подальше и посмотри, как сладчайшая Владычица небесной страны, которую ты так искренне любишь, парит в достоинстве и ликовании над всем войском небесным, склонившись в милости к тем, кого она любит, облаченная в розы и лилии convallium[431][432]. Гляди, как ее восхитительная красота сообщает довольство, радость всем насельникам неба и приводит их в изумление. Брось теперь взор, который обрадует твои сердце и разум, и ты узришь, как Мать милосердия милостиво обратила очи свои, исполненные сострадания, к тебе и ко всем прочим грешникам, и как она пламенно молит свое любимое Чадо и заступается за них перед Ним[433].

Устреми очи чистого разумения и погляди, как высшие серафимы и находящиеся в том же хоре любящие души, жарко пламенея, непрестанно возносятся в Меня; как светлые херувимы и те, кто их окружает, наслаждаются ясным втеканием и истеканием Моего вечного и непостижимого света; как высшие троны и сущие с ними пользуются сладчайшим покоем во Мне, а Я в них. Затем посмотри, как троица прочих хоров — господства, силы и власти — благопристойно соблюдает извечный порядок во всей совокупности естества. Погляди также, как третий сонм ангельских духов несет Мое возвышенное благовестие и возвещает закон Мой в разных частях этого мира. Смотри, как славно, стройно, разнообразно организовано сие великое множество, что за чудное зрелище![434]

Теперь же обрати свой взор в сторону и погляди, как Мои избранные ученики и любимейшие из друзей восседают в великой тишине и в чести на славных судейских престолах, как мученики сияют в своих цвета алых роз одеяниях, исповедники светятся в зеленеющей красоте[435], а нежные девы блистают ангельской чистотой, и как все небесное воинство растворяется в божественной сладостности. О, что за собрание, что за страна радости! Благословен Богом тот, кто был когда-то рожден, дабы навеки здесь поселиться.

Посмотри, в эту страну веду Я, обняв, возлюбленную супругу Мою из тяжелой нужды, [наделяя ее] возвышенным изобилием богатого утреннего дара. Внутри Я ее украшаю прекрасным одеянием света славы, возвышающего ее над всеми способностями естества. Извне она облачается [Мной] в просветленное тело, в семь раз более яркое, чем сияние солнца, оно проворно, тонко, бесстрастно. Я возлагаю на нее прекрасную корону из золота, а к ней золотой венчик в придачу[436].

Служитель. Милостивый Господи, что такое утренний дар, что такое корона и венчик?

Ответ Вечной Премудрости. Утренний дар — это лишенное помех созерцанье того, во что ты здесь только веришь;[437] несомненное постиженье того, на что ты надеешься здесь; сокровенное, радостное наслаждение тем, что ты здесь любишь. Прекрасная корона — это сущностная награда, а венчик при ней — награда приложенная[438].

Служитель. Господи, что это такое?

Ответ Вечной Премудрости. Приложенная награда заключается в особенной радости. Душа ее получает благодаря особым и достойным трудам, с помощью которых она в этом мире одержала победу. Так было с высокими учителями, стойкими мучениками и чистыми девами. Сущностная же награда состоит в созерцательном единении души с обнаженным Божеством[439], ибо душе не найти покоя до тех пор, пока, возведенная выше всех своих сил и способностей, она не будет направлена в природную сущность Лиц и простую обнаженность [божественного] бытия. Тем самым[440] она находит умиротворение и вечное блаженство. Чем более отрешенно, не связано исхождение, тем свободней окажется восхождение. А чем свободнее восхождение, тем дальше будет вхождение в дикую пустыню и глубокую бездну без-образного Божества, в Него же погружаются души, в Нем растворяются и с Ним соединяются. Тогда ничего другого они уже не могут хотеть, как только того, чего хочется Богу, так что они становятся тем же, чем является Бог. То есть они блаженны по благодати, тогда как Он блажен по Своему естеству.

Ну что же, теперь обрати лице радостно вверх, на время забудь о всех своих бедах, охлади сердце в сумрачной тишине, приятном сообществе, которое ты сокровенным образом созерцаешь, и посмотри, какими розовыми и милыми кажутся лица, так часто красневшие тут от унижений ради Меня. Обратись бодрым сердцем горе и промолви: «Где горестный стыд, что пронзал ваши чистые сердца? Где поникшие головы, потупленные очи? Где тайная сердечная боль, глубокие вздохи, горькие слезы? Где бледные лица, крайняя бедность и вся та нужда? Где скорбные восклицания: “Ах, Господи Боже, как тяжко мне на сердце”? Где нынче все те, кто насмехался над вами и вас угнетал? Больше не слышится: “Вперед, к оружию! Вперед в наступление, в бой”, ночью и днем, как будто воюют с язычниками. Где то время, когда, под воздействием божественной благодати, вы тысячекратно повторяли в себе: “Готов ли ты стойко держаться в оставленности”? Не слышно более душераздирающих воплей: “Боже Мой, для чего Ты оставил Меня?”[441] Я слышу, как в ушах ваших нежно звучит: “Придите ко Мне, возлюбленные, наследуйте вечное Царство, уготованное вам от создания мира”[442]. И куда делось все горе, унижение и притеснение, которое вам довелось претерпеть на земле? О Боже, как быстро, подобно сну, миновало все это, как будто бы вы и не мучились! Воистину, Боже милостивый, суды Твои непостижимы для мира![443] Эй, избранные, вам больше не нужно ютиться по разным углам, чтобы скрываться и прятаться от бессмысленного неразумия прочих людей. Будь все сердца одним сердцем, они и тогда едва ли сумели бы представить себе ту великую славу, то превышающее всякую меру достоинство, те честь и блаженство, что уготованы вам во веки веков. О князья неба, благородные короли, императоры и вечные Божии чада, как прекрасен ваш лик, как радостны ваши сердца, сколь возвышен ваш дух, с каким ликованием из ваших уст изливается песнь: “Эй, эй, благодарение и хвала, святость и наслаждение, благодать и блаженство, и всегдашняя честь Богу во веки веков[444], из самых глубин наших сердец, ибо Его благодатью мы обрели все это навеки!”» Посмотри, вот отечество, здесь полный покой, здесь сердечное торжество, здесь неизбывная и не имущая пределов хвала!

Служитель. О, чудо из чудес! Бездонное Благо, что ты такое? Эй, милостивый Господи, избранный и благой, как же здесь хорошо! Увы, единственный Возлюбленный мой, позволь нам здесь остаться![445]

Ответ Вечной Премудрости. Еще не пришло время здесь оставаться. Тебе предстоит искуситься в долгой и тяжкой борьбе. Сие видение тебе было послано только затем, чтобы ты скорей вразумился во всех своих бедах (да не будешь впредь падать духом) и забыл все страдания, и затем еще, чтобы ответить на упреки неразумных людей, которые утверждают, что Я худо поступаю с Моими друзьями. Смотри, какое различие между дружбой Моею и дружбой этого времени и насколько лучше, по правде сказать, Я обхожусь с Моими друзьями. Умолчу о великих заботах, о труде и тяжелом страдании, в каковых неразумные люди денно и нощно плавают и барахтаются, будучи, впрочем, настолько слепыми, что не разумеют сего. Таков уж Мой извечный порядок, что беспорядочный дух является сам для себя жестоким мучением и тяжкой обузой[446]. У моих друзей — телесные тяготы, но у них — покой в сердце, а друзья этого мира ищут покоя для тела, но получают тяжесть на сердце, в душе и в духе [своем].

Служитель. Господи, как неразумны и непотребны те, кто сравнивает истинную дружбу Твою с дружбой лживого мира, говоря, что у Тебя-де мало друзей. Сами они постоянно сетуют на то или иное страдание, и повинна в этом только их великая слепота. О Господи, как мягки и нежны отеческие розги Твои![447] Блажен, для кого Ты их не жалел![448] Владыка, я вижу ясно, что страдание проистекает не из [Твоей] жестокости, оно происходит от благого [Твоего] милосердия. Да никто больше не скажет, что Ты забыл о друзьях Своих! Забыл ты о тех, для кого жалеешь страдание, ибо разуверился в них. Но кого, Господи, желаешь Ты защитить от вечных страданий и кому хочешь даровать там неизбывную радость, тем, право, не следует здесь никогда наслаждаться ни светлыми днями, ни тем, что им любезно или приятно. О Господи, даруй мне, чтобы эти два образа неизменно пребывали перед моими очами, да не лишусь никогда Твоей дружбы.

Глава XIIIО непомерном благородстве временных страданий

Служитель. Милостивый Господи, открой мне теперь, как думаешь Ты: какие страдания полезны и хороши для внутренней жизни? Сердечно молю Тебя, расскажи мне об этом еще, чтобы, когда Ты мне такие страдания пошлешь, я принял их с любовью и радостью из Твоих рук.

Ответ Вечной Премудрости. Я думаю, любое страдание, будет ли оно принято добровольно или выпадет помимо воли, по случаю — но чтобы человеку из напасти извлечь добродетель, не желая избавиться от нее без Моей воли на то, и подчинить ее Моему вечному прославлению в терпении, полном любви и смирения. И, чем сие будет охотней, тем будет благородней и угоднее Мне. О страданиях подобного рода послушай еще, запечатлей в основании сердца и сделай предначертанием для духовного ока души своей.

Моя обитель — в чистой душе, словно в раю, исполненном всяческих радостей. Потому-то и не могу Я терпеть, если она с любовью и приязнью склоняется к какой-либо вещи. Но по своему [падшему] естеству душа склонна к порочным усладам. Посему Я заграждаю ей тернием путь[449]. Я закрываю все лазейки невзгодами, желает она того или нет, чтобы ей не убежать от Меня. Я рассыпаю ей на всех дорогах напасти, дабы ей некуда было поставить ногу сердечной утехи, кроме как на возвышенность Моего божественного естества. Смотри, если бы все сердца вместе были одним сердцем, то и тогда во времени они не могли бы вынести самой малой награды, которую Я собираюсь пожаловать им в вечности за малейшее испытание, которое какой-нибудь человек перенес из-за любви ко Мне. Таков уж Мой извечный порядок во всем естестве, и Я не нарушаю его: что благородно и хорошо, должно быть заработано тяжелым трудом[450]. Кто при этом останется, тот пусть остается, много званых, но мало избранных[451].

Служитель. Господи, вполне может статься, что страдание — беспредельное благо, если оно не без меры, не слишком жестоко и люто. Тебе лишь, Владыка, известно все сокровенное, Ты сотворил всякую вещь числом и мерою[452]. Ты также знаешь, что мои страданья безмерны, они выше всех моих сил. Есть ли, Господи, кто в целом мире, кому бы на долю постоянно выпадали страдания жесточайшие, нежели мне; они несносны, как мне вынести их? Господи, если бы Ты посылал мне обычные страдания, то их бы я еще смог вытерпеть. Но я не знаю, как переносить страдания необычные, которые исподволь сжимают мне душу и разум и до конца ведомы только Тебе.

Ответ Вечной Премудрости. Всякий больной полагает, что ему хуже других, а всякий нуждающийся, что он самый бедный. Если бы Я послала тебе иные страдания, ты говорил бы то же самое. Вручи себя воле Моей добровольно во всяком страдании, которое Я посылаю тебе, без всякого исключения того или другого страдания. Ты разве не знаешь, что для тебя Я желаю лишь наилучшего, и с тем же дружеским расположением, с каким ты расположен к себе? Я — Вечная Премудрость и знаю лучше, что для тебя наилучшее. Ты можешь сам испытать, что посылаемые Мною страдания, если ты их правильно переносишь, гораздо лучше годятся тебе, глубже проникают в тебя и скорей привлекают ко Мне, нежели те, что избраны тобою самим. На что же ты сетуешь? Итак, скажи, обращаясь ко Мне: «Мой праведный Отче, поступай всегда со мной так, как Ты пожелаешь».

Служитель. Ах, Господи, о страданиях легко говорить, а когда они подступают, их куда как тяжело выносить, ибо они приносят с собой нестерпимую боль.

Ответ Вечной Премудрости. Если б страдание не приносило боли, оно бы не называлось страданием! Нет ничего мучительней, чем страдание, но и нет ничего радостней, чем выстраданное[453]. Страдание — краткое горе и долгая радость. Страдание таково, что, выпав на долю страдальца, оно для него перестает быть страданьем[454]. Если бы ты стяжал в изобилии духовную сладость, божественное утешение и наслаждение, так что во всякое время источался небесной росой, то само по себе это тебе не принесло бы такой же награды [, какое приносит страдание]. Ибо все это вместе не вызовет у Меня особой к тебе благодарности, не обяжет Меня пред тобою настолько, насколько обяжет исполненное любовью страдание или бесстрастие в тяготах, которые ты перенес из любви ко Мне. Скорей десять человек согласятся жить в изрядном удовольствии и беззаботном веселье, нежели один человек решится жить в неизбывном страдании и превратностях жизни[455]. Если бы у тебя было умение, какое есть у всех звездочетов, ты мог разглагольствовать о Боге не хуже, чем языки всех ангелов и людей и имел полноту знания всех что ни на есть мастеров, то все это не приблизило бы тебя к лучшей жизни настолько, как если бы во всяком страдании своем ты предал и вверил себя в руки Божьи, ибо первое общо добрым и злым, а второе есть лишь у избранных Мною[456]. Кто может правильно взвесить время и вечность, тот предпочтет пролежать в огненной печи сотню лет, нежели лишиться в вечности малейшей награды из-за самой малой напасти, ибо эта имеет конец, а та бесконечна.

Служитель. О Господи, любезный и милостивый, для страждущего человека Твои речи звучат подобно сладостной арфе. И коль скоро, Владыка, в страдании моем Ты хочешь меня ублажать нежной игрой на псалтири, то я охотно соглашусь пострадать, ибо мне лучше быть со страданием, чем без страдания.

Ответ Вечной Премудрости. Внемли сладкой игре натянутых струн [души] человека, страждущего ради Бога: как богато звучание их и как сладостен их перезвон.

Страданье — для мира отверженность, а для Меня — без меры достоинство. Страдание — Моего гнева смягчение и Моей милости обретение. Страдание делает человека угодным в очах Моих, ибо страждущий похож на Меня. Страдание — сокровенное благо, его никто не может купить. Если кто-нибудь простоит предо Мной сотню лет на коленях, моля ниспослать ему по дружбе страдание, то этого будет едва ли достаточно! Страдание делает из человека земного человека небесного. Оно отвращает от мира и быстро приближает ко Мне, круг друзей сокращает, а благодать умножает[457]. Кого Я дружески принимаю, тому следует быть миром отверженным и совершенно оставленным. Страдание — надежнейший путь, путь самый короткий и быстрый![458] Посмотри, кому несомненно известно, сколь потребно страдание, тот его приемлет от Бога как дорогостоящий дар. Иной человек, бывший чадом вечной погибели и не просыпавшийся от глубокого сна, — его страдание будит и вдохновляет на добрую жизнь. Но дикие звери и неприрученные птицы, жестоким страданием заключенные как бы в некую клетку, если им позволяет время и место, то они, не заботясь о вечном блаженстве, бросаются прочь[459]. Страдание оберегает от тяжких падений, позволяет человеку познать себя самое, твердо стоять на ногах и довериться ближнему[460]. Страдание хранит душу в смирении, научает терпению. Оно — хранительница чистоты, дарует венец вечного блаженства. Едва ли сыщется такой человек, который, будь он в пороках, будь ли он начинающим, продвинутым, совершенным, не обрел бы чего-либо благого в страдании, ибо оно закаливает железо, очищает золото и украшает изделья из драгоценных камней[461]. Страдание упраздняет грехи, облегчает муки чистилища, отдаляет соблазны, заглаживает проступки, обновляет дух. Оно наделяет большей уверенностью, чистой совестью, неизменно высокими помыслами. Знай, страдание — здоровое питие, целебная трава, какой нет даже в раю. Оно бичует тело, которому предназначается тлеть, и питает душу, которой предстоит оставаться вовеки. Посмотри, благородная душа насыщается страданьем подобно тому, как прекрасная роза — майской росою. Страдание делает разум мудрым, человека же опытным, ибо человек, никогда не страдавший, что известно ему?[462] Страдание — розга любви, отеческий удар избранным Мною[463]. Оно влечет и гонит людей к Богу, хочется им того или нет. Кто весел в страдании, тому на пользу радость и горе, друзья и враги. Сколь часто тебе приходилось сокрушать стальные уста у скалящих зубы врагов и делать их бессильными своей дружелюбной хвалой и кротким страданием! Скорее Я сотворю страдание из ничего[464], нежели оставлю моих друзей без страдания, ибо в страдании проверяются все добродетели, человек украшается и ближний становится лучше, а Бог прославляется. Терпение в страданиях — жертва живая, сладостный аромат благородного бальзама пред Моим божественным ликом, чудо, вздымающееся пред всем войском небесным. Никогда с таким восторгом не взирали на рыцаря, храбро сражающегося на турнире, с каким взирает небесное воинство на терпеливо страдающего человека. Все святые — его виночерпии; они прежде вдоволь испили из чаши страданья и [теперь] едиными устами громогласно поют, что яда в нем нет, что оно — целительное питие. Терпеть в страдании — больше, чем воскрешать мертвецов и творить прочие знамения. Страдание — узкий путь, скоро возводящий к небесным вратам. Страдание делает наперсником мучеников, приносит славу и победу над всеми врагами. Оно облачает душу в одеяния цвета пурпурных роз, и та, в розово-алом венце, со скипетром из зеленеющей пальмы[465], с рубином, блестящим в застежке девичьего одеяния, воспевает в вечности сладостным голосом свободного духа новую песнь, которую никогда не смог бы воспеть ни один из множества ангелов, поскольку никогда не ведал страдания. Коротко говоря: страдающих мир называет несчастными, Я же их называю блаженными, ибо они избраны Мною.

Служитель. Эй, видать по всему, что Ты — Вечная Премудрость, ибо сумела явить под спудом лежащую истину, дабы никто не мог усомниться[466]. Неудивительно, что тот, кому Ты с такой любовью посылаешь страдания, захочет страдать! Ты устроил, Владыка, Своим сладостным словом, что впредь для меня любое страдание будет не только легче и радостней, — нет, ныне я преклоняю пред Тобою колени, Господи и праведный Отче, и восхваляю Тебя из глубины сердца за страдания нынешние и минувшие. Они казались мне чрезмерно большими, ибо представлялись враждебными.

Вечная Премудрость. А что теперь тебе представляется?

Служитель. Вот что мне кажется, Господи: едва обращаю я любящий взор на Тебя, услада и загляденье моего сердца, все тяжелые и великие беды, коими Ты меня отечески вразумлял — хотя от одного взгляда на них Твои добродетельные друзья ужасались, жалея меня, — все эти беды были для меня словно нежной майской росой.

* * *

Когда этот самый брат-проповедник принялся писать о страданиях, явились ему способом, описанным ранее, сидящими пред ним две помянутые выше особы, погруженные в скорбь и печаль[467]. Одна из них пожелала, чтобы сыграли ей на псалтири. Сию просьбу он выслушал с неудовольствием, посчитав ее вовсе не подобающей для облаченных духовным саном людей. Однако ему было сказано, что желание послушать игру на псалтири не является неуместным. В тот же миг явился некий юноша, извлек и настроил псалтирь, и, натянув поверх струн крестообразно две нити, вручил ее в руки брата. И тот начал говорить о страстях:

Глава XIVО неизреченной благости созерцания страстей Господних

Служитель. Воистину, Господи, от всех сердец скрыто бесконечное благо, обнаруживаемое в принятых Тобою страстях, которые этому благу сообщают пространство и время. И все-таки стезя страданий Твоих — испытанный путь чрез истину к высочайшей вершине всякого совершенства. Благо, Павел, тебе, благородный светоч средь небесных светил, что ты столь высоко вознесен и так глубоко низведен в сокрытые тайны обнаженного Божества, где воспринял глубочайшие словеса, каковые проречь не дано никому[468]. Исполненные любви страсти Господни, прежде всего остального, так сладостно проникли в сердце твое, что ты изрек: «Не знаю ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого»[469]. Будь благословен среди всех учителей также и ты, любезный государь святой Бернард, чья душа была пронизана обнаженной красотой вечного Слова, так что медоточивые уста твои, подобные нежной росе, сладостно возвестили от полноты сердца о страстях Христа по человеческому естеству, а душа твоя говорила: «Расцветшей мирры пучок горестных страстей Господа моего любовно я положила между грудями и нежно прижала к самому сердцу[470]. Я не ищу, подобно невесте, где Тот в полдень прилег отдохнуть, Коего я обняла своим сердцем, не спрашиваю, где Тот услаждается в полуденный зной, Коего распятым на кресте вожделенно созерцает душа моя. То — возвышенней, но это — сладостней и больше мне подобает. Из этих принятых с любовью страстей я сполна извлекаю замещение моих малых заслуг, в них кроется моя совершенная праведность. Сие созерцание Я называю Вечной Премудростью, всех искусств совершенством, изобилием всяческих благ, исполнением всякого воздаяния. Оно сдерживает меня в счастье и поддерживает в превратностях жизни. Оно удерживает меня между горем и радостью этого мира в подлинном тождестве и хранит в безопасности от всякого зла. Иногда я получал от сего созерцания глоток горечи, а временами мне от него доставался глоток божественного утешения и духовной сладости»[471].

Ах, любезный государь святой Бернард, поэтому язык твой по праву источается сладостью, ибо и сердце твое весьма усластилось сладостными страстями [Христа].

Вечная Премудрость, я замечаю вот что: кто стремится к великой награде и спасению в вечности, совершенству в высших искусствах и глубочайшему ведению, кто желает неколебимо стоять в радостях и невзгодах, быть надежно защищенным от различных напастей, а также принять питие Твоих горьких страстей и нечаянной милости, тот должен иметь во всякое время пред очами Тебя, распятого Иисуса.

Ответ Вечной Премудрости. Ты еще не познал во всей полноте, какое здесь заключается благо. Посмотри, прилежное созерцание принятых Мною страстей делает из простеца возвышенного и искусного мастера.

Ибо страсти Мои — книга жизни, в которой можно найти всякую вещь[472]. Сколь блажен человек, всегда держащий ее пред очами и читающий в ней! Как много мудрости и благодати, отрады и сладости он сумеет из нее почерпнуть, отложив все прегрешения и ощущая Мою явную близость! Выслушай вот что об этом:

Сие случилось много лет тому назад. Некий брат-проповедник, будучи в самом начале пути, испытывал горькие муки из-за беспорядочной тоски, порой овладевавшей им с такой силой, что ни единому сердцу, если оно само не испытало ее, этого понять не дано. Как-то раз после трапезы брат сидел в своей келье и был настолько охвачен тоской, что не мог ни учиться, ни молиться, ни сделать чего-либо доброго, но только печально сидел, сложив на коленях руки, словно желая стеречь келью во славу Божью[473], ибо к прочим духовным делам был неспособен. И вот, пока он сидел, лишенный отрады, случилось так, что духовным образом ему были сказаны такие слова: «Что сидишь? Встань и войди в Мои страсти и тогда преодолеешь страдание свое!» Брат быстро поднялся, ибо понял, что эти слова прозвучали с небес, принял на себя страсти Господни, а в этих страстях утратил страдания свои, и они ему впредь так сильно не докучали.

Служитель. О милостивая Премудрость моя, Ты знаешь всякое сердце и Тебе ведомо, что для меня желанней всего, чтобы горестные страсти Твои проникли мне в самое сердце, глубже, чем кому-то другому, и чтобы из моих очей они исторгали денно и нощно бьющий источник горестных слез. Ныне, увы, я глубоко опечален, ибо страсти Твои не всегда проникают мне в сердце до самого основания и я не умею их созерцать с тою любовью, каковая достойна Тебя, избранная моя и любезная. Посему научи меня, как следует мне поступать.

Ответ Вечной Премудрости. Созерцание страстей Моих не должно проходить спешно и походя, когда выдастся время и место. Нет, ему следует совершаться в сердечной любви, в сопровождении жалоб и плача, посредством неспешного перехода от одного созерцания к другому, иначе же сердце остается не тронутым благоговением, как устам остается неведомой сладкая сердцевина, коль скоро не разжевано дерево. Если не можешь ты созерцать очами, полными слез, Мои страсти, имея в виду тяжкую скорбь, в которой Я пребывал, тогда взирай на страсти Мои ликующим сердцем, имея в виду отрадные блага, каковые обретаются в них для тебя. Ну, а если не сумеешь ни смеяться, ни плакать, тогда войди в черствость своего сердца ради Меня — и это будет не меньше, чем растечься в сладости и слезах, ибо тогда ты будешь действовать из любви к добродетели, невзирая на себя самого[474].

И дабы сказанное проникло тебе в самое сердце, послушай еще:

Суровая Моя справедливость не допускает неправды во всем естестве. Какой бы она ни была, малой или великой, она должна быть наказана и исправлена. Но как великому грешнику, совершившему, может статься, более сотни смертных грехов и обязанному, согласно уставу, каяться семь лет за всякий из них или же отвечать за нераскаянный грех в ужасном чистилище, в раскаленной печи[475] — эй, как несчастной душе до конца довести свое покаяние, и когда умолкнут ее долгие «ах» и «увы»? Не будет ли покаяние слишком продолжительным для души? Посмотри, она его сполна принесла и исправила грех благодаря Моим непорочным и достойным страстям! Посему вправе она зачерпнуть полную горсть из благородных сокровищ заслуженной Мною награды, присвоить эти сокровища. Если бы даже было ей суждено гореть в огне чистилища тысячу лет, то она в короткое время с себя сняла бы вину и покаялась и, минуя чистилище, устремилась в вечную радость.

Служитель. О Вечная Премудрость, любезная мне, научи же меня, ради Своей благостыни, как бы мне зачерпнуть и принять от этих щедрот!

Ответ Вечной Премудрости. Сие приятие совершается так:

I. С покаянием в сердце да взвешивает человек часто и сокрушенно тяжесть и вес прегрешений, коими он вызвал гнев в очах Отца своего в небесах.

II. Затем да вменит в ничто все труды в свое оправдание, ибо они, против его прегрешений — словно капля в сравнении с пучиною моря. III. И да уповает он на непомерное величие Моего оправдания, ведь самая малая капля драгоценной крови, щедро источившаяся из плоти Моей, могла бы уврачевать грехи целой тысячи мирозданий[476]. Но все же любой человек стяжает себе оправданье в той мере, в какой, страдая вместе со Мной, уподобится Мне[477]. IV. Наконец, да погрузит он в смирении и в простоте ничтожность всего своего в величие Моего оправдания и да обретет в этом опору.

Чтобы кратко тебе об этом сказать, знай: ни один из всех мастеров, искушенный в числах и в мерах, не сумел исчислить безмерного блага, скрытого в усердном созерцании принятых Мною страстей.

Служитель. Эй, милостивый Владыка, оставь все речи — я изрядно наставлен! — и приоткрой для меня шире тайный клад Твоих любезных страстей.

Глава XVОт исполненной любовью беседы, которую душа вела с Богом у подножия креста, обращается она вновь к Его страстям

Служитель. Ты открыла мне безмерные муки, испытанные внешним Твоим человеком на высоком кресте, как он был замучен и связан путами горестной смерти. А что, Господи, творилось у подножия креста? Был ли там кто-то, кому Твоя достойная сожаленья кончина пронзила бы сердце, и как Ты обращался в скорбях к Своей опечаленной Матери?

Ответ Вечной Премудрости. Услышь печальную весть, и пусть она войдет тебе в самое сердце.

Когда в ужасе и в смертной тоске Я, как ты слышал, был перед ними немилосердно повешен, они стояли напротив Меня, вопили и обращались ко Мне глумливыми голосами[478]. Полные пренебрежения, они обратили на Меня свои взоры и в сердце своем вменили Меня ни во что, словно Я был неким презренным червем[479], а Я оставался неколебим и искренне молил о них Отца Моего в небесах. Посмотри, Я, невинный агнец, был приравнен к злодеям, один из которых злословил Меня, но другой молил его помянуть. Я его тотчас принял, простил ему все его злодеяния и отворил ему горний рай[480].

Ах, выслушай горькую весть. Я огляделся вокруг и обнаружил, что в скорбях всеми покинут[481]. Те друзья, что следовали за Мной, стояли вдали от Меня[482], и Мои возлюбленные ученики разбежались. Я висел обнаженный, все Мои одежды расхитили. Я был повержен и обессилен, со мной обращались безжалостно, но Я был кроток, подобно молчаливому агнцу[483].

Куда бы Я ни оглядывался, Меня охватывала сердечная тоска и горькая скорбь. Внизу, подо Мной стояла Моя печальная Мать, ее материнское сердце глубоко переживало все то, что Я переживал Своей плотью[484]. Из-за этого милостивое сердце Мое внутренне содрогнулось; только Я знал до конца о ее великих сердечных страданиях. Мне были видны ее полные горести жесты, слышны исполненные скорби слова. Я ласково ее утешал, расставаясь перед самою смертью, и препоручил ее Моему возлюбленному ученику как милую мать, а его ей — как любимого сына[485].

Служитель. Ах, любезный мой Господи, кто удержится от того, чтобы глубоко вздохнуть или горько заплакать? О, моя прекрасная Премудрость, как могли они быть так немилосердны к Тебе, нежному агнцу? Свирепые львы и лютые волки суть те, кто так с Тобой обошелся. Увы, возлюбленный Господи, если бы там был Твой бедный Служитель вместо всех этих людей, чтобы постоять за своего Владыку или пойти на горькую смерть вместе с единственным Возлюбленным им! Ну, а если бы не пожелали они меня умертвить с единственным Возлюбленным мною, то я хотя бы обнял в печали и ужасе руками моего сердца ледяную скалу, на которой был воздвигнут Твой крест. И когда она расселась бы от сострадания[486], то и мое несчастное сердце разорвалось бы [от боли] за Того, Кого я возлюбил!

Ответ Вечной Премудрости. Таково уж было Мое вечное предопределение — в сей час испить одному чашу горьких страданий за все человечество. А ты и все, кто за Мной хочет последовать, да отречетесь вы от себя, взвалите на себя свой собственный крест и пойдете за Мной[487], ибо сия смерть Мне столь же любезна, как если бы вы со Мною пошли на горькую смерть.

Служитель. Милостивый Владыка, научи меня, как мне умирать вместе с Тобою и что есть мой собственный крест? Ведь, воистину, Господи мой, мне уже нельзя жить для себя, коль скоро Ты за меня умер.

Ответ Вечной Премудрости. Постарайся сделать все, что можешь, как сам разумеешь. Тогда примешь ты от людей поношения и заушения, и они унизят тебя в сердце своем, думая, что ты ни за что не сумеешь и не осмелишься отомстить за себя[488]. А ты не только будешь твердо и неколебимо стоять, но станешь с любовью молиться Отцу в небесах, и ради Него их совершенно простишь. Посмотри, сколько бы раз ни умер ты для себя из-за любви [к таким людям], столько раз в тебе зазеленеет и расцветет Моя смерть. Когда соблюдаешь себя в чистоте и невинности, а твои благие дела остаются под спудом, так что, при радостном согласии твоего сердца, тебя причисляют к виновникам, и тем людям, кто тебя мучил, а теперь требует для тебя наказания, искренне готов простить всю ту напраслину, которую они когда-либо на тебя возводили, словно ее не было вовсе, и к тому же готов пособлять и помогать таким людям словом и делом ради подобия Моему прощению распявших Меня — тогда ты, воистину, висишь распятым рядом с Любимым тобой. Если, дальше, откажешься ты от любви всех людей, от пользы и утешения (в той мере, конечно, чтобы не испытывать совершенной нужды), то этим самым отказом ты представишь и явишь собою всех тех, кто покинул Меня в оный час[489]. Если ради Меня расстанешься со всеми друзьями, словно они не твои, во всем, куда может закрасться посредничество [между тобою и Мной], тогда Я [в тебе] обрел милого ученика и брата, стоящего под крестом и помогающего Мне нести Мои скорби. Порожняя от всего свобода твоего сердца прикроет одеждой и украсит Мою наготу[490]. Если во всех превратностях жизни, выпавших на долю тебе по вине твоего ближнего, ты будешь попран ради любви ко Мне, если, подобно молчаливому агнцу, смиренно примешь неистовый гнев всех людей (откуда и как бы внезапно он ни обрушился, прав ты или не прав), и победишь кротким сердцем, мягким словом, добрым лицом озлобление прочих людей, тогда, посмотри, в тебе запечатлеется истинный образ кончины Моей. О, там, где Я нахожу такое подобие, какое утешение и наслаждение получаю Я для Себя и Отца Моего в небесах!

Носи горестную кончину Мою в основании своего сердца, в своей молитве и в свершении дел — и тем исполнишь страдание и праведность Моей пречистой Матери и возлюбленного ученика Моего.

Служитель. Ах, милостивый Владыка, душа моя требует, чтобы Ты ознаменовал образ Своей горестной смерти на моем теле и в моей душе, будет ли мне это в радость или в печаль, ради вышней славы Твоей и во исполнение Твоей всеблагой воли.

Еще же очень хочется мне, чтобы Ты немного коснулась великих сердечных страданий скорбящей Матери, а также поведала мне, что она делала в тот самый час под крестом?

Ответ Вечной Премудрости. Спроси ее об этом сам.

Через Христа-человека к Христу-Богу. (Per Christum hominem ad Christum Deum.)

Служитель преклоняет колена перед распятым на майском либо розовом древе Христом в образе шестикрылого Серафима и обращается к Распятому: «Ах, Господи, научи меня, как страдать согласно Твоей любезнейшей воле». Надписи над верхними, а также рядом со средними и нижними крыльями гласят соответственно: «Научись страдать подобно Христу», «Неси страдание терпеливо», «Принимай страдание добровольно».

В оригинале иллюстрация снабжена надписью: «Сия следующая дальше картинка наставляет человека в том, как ему следует страдать с пользой для себя».

Глава XVIО достойном прославлении пречистой Царицы Небесной

Служитель. О, возвышенное богатство божественной науки и мудрости, неисповедимы суды Твои и неисследимы стези Твои![491] Сколь чуден тот путь, коим Ты иной раз возводишь к Себе бедные души! Что замышлял Ты и что было у Тебя на уме в вечной Твоей неизменности, когда созидал Ты честнейшую, нежную и самую достойную тварь, высшую всех чистых творений?[492] По праву, Владыка, мог Ты изречь: «Ego cogito cogitationes pacis. Я знаю намерения во благо»[493]. Из бездн, Господи, сущностной Твоей благостыни Ты воссиял в ней Сам для Себя, возведя все истекшие сущности к их первоистоку[494]. Эй, небесный Отец, как отважиться грешнику приступить к Тебе, если бы Ты не дал в проводники нам единственное и несравненное Чадо Свое, Вечную Премудрость? Эй, Вечная Премудрость, как отважиться, как набраться смелости грешнику явить свою нечистоту пред Твоей чистотой, если бы он не взял защитницей себе Мать всякого милосердия? Вечная Премудрость, если Ты брат мне, то и мой Господь. Если ты истинный человек, то и истинный Бог и суровый Судия злодеяний[495].

Поскольку наши страждущие души пребывают в узких теснинах бездонных сердечных страданий и мы не можем двинуться ни туда, ни сюда, то нам не остается ничего другого, как возвести наши скорбные очи к тебе, избранной Владычице Царства Небесного! Посему, эй, зерцало, отражающее сияние вечного Солнца, под спудом хранящийся клад бесконечного божественного милосердия, сегодня да прославляешься мною и всеми грешными сердцами, готовыми к покаянию! Ах, вы, возвышенные духи, вы, чистые души, выступите навстречу ей, чествуйте и восхваляйте, величайте и славьте возвышенную Царицу, дивный сей вертоград всяческой радости! И хотя я сам недостоин, она соизволила мне разрешить ее прославлять по своей благостыне.

О, избранная Богом отрада сердечная, прекрасный золотой трон Вечной Премудрости, позволь же мне, несчастному грешнику, немного поговорить с тобой о моих прегрешениях: моя душа падает ниц пред тобою — у нее потуплены очи, и стыд на лице, и застенчивый взгляд. Ах, Матерь всяческой благодати, не знаю почему, но кажется мне, что ни моей, ни другой грешной душе не требуется ни разрешения, ни посредничества между ней и тобой. Ты сама — непосредственная посредница для всякого грешника! Чем нечестивей душа, тем с большим правом надеется, что получит доступ к тебе; и чем больше она согрешила, тем с большим основанием приступает к тебе! Потому-то, душа моя, ступай веселей. Донимает тебя великое непотребство? — ах, тебя призывает [ее] бескрайнее милосердие.

Посему, о, единственное утешение всех грешных сердец и прибежище провинившихся, к коему устремляется иное от слез влажное око, иное израненное и страждущее сердце, — будь же благодатной посредницей и примирительницей между мной и Вечной Премудростью![496] Подумай, подумай, Царица, милостивая и несравненная: от нас, от грешников, ты имеешь всякое поклонение! Что сделало тебя Матерью Божией, сосудом, в котором сладостно водворилась Вечная Премудрость? О, Госпожа, наши, несчастных людей, прегрешения! Как бы иначе ты могла называться Матерью благодати и милосердия, если не из-за нашей убогости — убогости тех, кто твоей благодати и милосердия требует? Наша нищета тебя сотворила богатой, наши пороки вознесли тебя выше всех благородных творений.

Эй, обрати ко мне, несчастному, очи своего милосердия, никогда не отвращавшая доброго сердца ни от единого грешника, ни от одного безутешного человека, и прими меня под защиту свою, ибо в тебе — мое утешение и прибежище... Вот иная душа, прозябает в грехе. Отрицая Бога, сомневаясь в Нем, прискорбным образом от Него отделяясь, она распрощалась с Богом и всеми небесными силами, [но], обратившись к тебе, была милостиво тобою хранима, пока твоим благодатным заступничеством снова не вошла в благодать. И есть ли грешник, совершивший немало убийств и прочих злодейств, который, вспомнив о тебе, не обрел бы дерзновения [к Богу]? Избранная, единственная отрада для нас, бедных грешников, исполненная заботы о грешных людях бесконечная благость Божья так тебя сотворила, чтобы нам жаждать ее благодаря Твоей изобильно изливающейся благости. Посмотри, когда моя душа старательно размышляет о тебе, то возвышается дух мой, и будет, мне кажется, правильным, чтобы (если такое возможно) сердце мое с очами, полными слез, стало скакать от радости к самым устам, — так в душе моей растекается имя Твое, подобно меду густому. Ты ведь именуешься «Матерью», «Царицею милосердия»[497]. Эй, милая Мать, эй, любезная Царица бесконечного милосердия! О, что за имя! Сколь бездонна сущность той, чье имя столь благодатно! Бренчание струн — да разве когда-нибудь звучало оно в смятенном сердце так благостно, как звучит твое пречистое имя в наших сокрушенных сердцах? Перед сим возвышенным именем следует по праву склониться всякой главе! Да и всякому колену надлежит преклониться пред ним! Как часто ты[498] обращала в бегство от нас враждебную силу озлобленных духов! Как часто ты прикрывала от беспощадной справедливости строгого Судии, как часто добивалась для нас от Него благодати и радости! Эй, что же нам, бедным грешникам, на это сказать, как отблагодарить ее за столь великое благо? Если все ангельские языки, все чистые духи и души, небеса и земля, и все заключенное в них не умеют как должно восславить ее достоинство и блаженство, ее милость и ее безмерную честь, то что делать нам, грешным сердцам? Станем действовать по своим возможностям, воздадим ей хвалу и благодарность. Ведь великое ее смирение взирает не на ничтожность даров, но на богатство воли.

Ах, милостивая Царица, не по праву ли радуется о тебе всяк женский пол! Ибо что же, неужто проклята Ева, когда-то вкусившая от плода? Благословенна будь Ева за то, что некогда принесла нам сладостный Плод с небеси![499] Никто да не рыдает больше о рае! Один рай утратили мы, а два обрели, ибо разве та не является раем, в которой возрос плод древа живаго, в которой заключено всякое наслаждение и ликование? Или Тот не является раем выше всех райских садов, в Коем, едва вкусив от плода Его, оживают умершие, из дланей, стоп и бока Которого бьют живые источники и орошают всю землю — источники неисчерпаемого милосердия, бесконечной премудрости, изобилующей сладости, пылкой любви и источник вечного жития? Воистину, Господи, вкусивший от плода сего, испивший из этих источников знает наверное, что два оные рая далеко превосходят рай на земле.

Избранная Царица, ты — дверь благодати, никогда не затворявшиеся врата сострадания. Скорей прейдут небеса и земля, нежели ты, не подав своей помощи, оставишь того, кто ее усердно искал. Потому, смотри, на тебя устремлен первый взор души моей, когда я встаю ото сна, и последний ее взор, когда я ко сну отхожу. Что бы ни приносили в дар [Богу] честные руки твои и ни предлагали Ему, каким бы малым то ни было само по себе, может ли — по причине достоинства Подательницы — быть в этом отказано, если ты умоляешь, Пречистая, возлюбленное Чадо свое? Посему, нежная избранница [Божья], прими ничтожные труды мои и простри их, чтобы, явленные твоими руками, они что-нибудь значили в очах всемогущего Бога. Ведь ты чистый сосуд красного золота — выплавленный с добавлением милостей, обложенный смарагдами, сапфирами и всякими добродетелями, один взгляд на который для очей Царя в небесах значит больше, чем вид всех творений. О несравненная, любезная Супружница Божья, когда царь Асфер пленился в сердце своем красотою прекрасной Есфири, она снискала в очах его милость больше всех других жен и нашла благоволение прежде всех них, так что он делал все, что бы ни пожелала она[500]. О превзошедшая красотою своею алые розы и всевозможные лилии, сколь же пленился Царь в небесах сияющей твоей чистотой, твоим кротким смирением, благоухающим букетом всех добродетелей и даров благодати! Или кто пленил дикого единорога, если не Ты?[501] Сколь бесконечное благоволение снискала в Его очах твоя, а не других людей, милая, нежная красота, в сравнении с которой меркнет всякая красота, как мерцание светлячка блекнет в сравнении с сиянием солнца. Какую изобилующую благодать ты обрела у Него для себя и для нас, лишенных благодати людей! Разве сумеет и сможет отказать тебе в чем-нибудь Владыка небесный? Ты, воистину, можешь изречь: «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему»[502]. Ах, ты — Бога, а Бог — твой, оба же вы — вечное и не имеющее пределов любовное действо, в которое не проникнет никакая двойственность! Вспомни и не забудь о нас, нуждающихся бедняках, до сих пор влачащих свои скорбные дни в сей юдоли печали!

Эй, Владычица небес и земли, поднимись, стань посредницей и стяжательницей благодати у своего возлюбленного Чада, Вечной Премудрости! Ах, Вечная Премудрость, как Ты сможешь теперь мне в чем-нибудь отказать? Как я Тебя предъявляю вечному Отцу [Твоему], так предъявляю чистую, нежную, несравненную Мать[503] пред милостивым взором Твоим. Эй, милостивая, прекрасная Премудрость, воззри на нее! Посмотри ей в милые очи, так часто с любовью взиравшие на Тебя. Погляди на прелестные ланиты ее, нередко прижимавшиеся к Твоему детскому личику от избытка любви. Взгляни на сладостный рот, то и дело нежно и ласково целовавший Тебя! Брось взгляд на пречистые руки, ибо они зачастую служили Тебе! О умильная Милость, неужто Ты сможешь в чем-нибудь отказать питавшей и бережно носившей Тебя на руках, укладывавшей, поднимавшей из люльки и заботливо взрастившей Тебя?

Господи, я напоминаю Тебе о всей той любви, которую Ты получил от нее в Свои детские годы, когда, сидя на материнских коленях, приветливо и радостно ей улыбался игривыми глазками и трогательно обнимал ее Своими ручонками с бесконечной любовью, каковую Ты испытывал более к ней, чем ко всем прочим творениям. Вспомни также о великих сердечных страданиях, их с Тобой разделила только она у подножия скорбного креста Твоего, видя Тебя в смертных муках, — при этом сердце ее и душа не раз умирали вместе с Тобой в тоске и печали. [Вспомни сие ради того,] чтобы милостью ее Ты мне помог отложить все, что обретается между мной и Тобою[504], стяжать Твою благодать и никогда ее не терять.

Глава XVIIО неизреченных ее сердечных страданиях[505]

Кто дарует очам моим столько же слез, сколько есть букв, дабы светлыми слезами мне описать скорбные слезы неизбывных сердечных страданий милой моей Госпожи? Пречистая Владычица и высокородная Царица небес и земли, омочи мое окаменелое сердце [хотя бы] одной горючей слезой из тех слез, что ты пролила, тяжко скорбя под грозным крестом по своему любезному Чаду, чтобы сердце мое умягчилось и узрело тебя. Ибо у сердечных страданий такая природа, что их никто не может постичь, кроме того, кого коснулись они. Коснись же моего сердца, ах, несравненная Госпожа, печальными своими словами и поведай мне — лишь вразумления ради — краткими и доступными телесным чувствам словами, что было на сердце у тебя под крестом, когда ты узрела, сколь жестоким образом умирает твое любимое Чадо, прекрасная Вечная Премудрость.

Ответ. Послушай об этом с печалью и сердечною скорбью, ибо, хотя ныне я от всяких страданий свободна, в то время это было вовсе не так[506].

Еще прежде того, как оказалась я под крестом, мое сердце поразила великая и невыразимая боль, особенно в том месте, где я впервые увидела, как Чадо мое избивали, толкали и истязали. От этого я совсем обессилела, и меня, обессиленную, повели вслед за возлюбленным Сыном к кресту. Если ты спрашиваешь, что было на сердце у меня и как я держалась, то выслушай и, насколько сможешь, пойми, хотя ни единому из когда-либо рожденных сердец сего не дано уразуметь до конца.

Смотри, любое страдание, когда-либо овладевшее каким-нибудь сердцем, оно — словно капля в сравнении с морем пред лицом безмерных страданий, испытанных тогда материнским сердцем моим. При этом пойми: чем любимей возлюбленный, чем он милей и дороже, тем нестерпимей его утрата и смерть. Где, увы, на земле когда-нибудь рождалось более дорогое и где видели более достойное обожания, чем единственный, дражайший Возлюбленный мой, в Котором для меня было все, что может дать этот мир? Я уже прежде умерла для себя, жила только в Нем, а теперь, когда был убит мой прекрасный Возлюбленный, от Меня вовсе ничего не осталось. А поскольку единственный Возлюбленный мой оставался единственным, любимым больше всего, что достойно любви, то и единственное страдание Мое тоже оставалось единственным, страданием большим всякого другого страдания, известного по рассказам. Прекрасный и ласковый Его человеческий облик был для меня радостным зрелищем, и Его достославная божественность веселила мне взор. Размышлять о Нем было отрадой моего сердца, беседовать о Нем было для меня утешением, внимать Его дружелюбным словам было для меня все равно, что слушать звучание струн. Он был зерцалом моего сердца и для моей души наслажденьем. Небесами, землей и всем, что обретается в них, обладала я в Нем. Смотри, когда Я увидела Возлюбленного моего повешенным в смертельной нужде, о, что это было за зрелище, увы, какой вид! Как обмерло во мне мое сердце, во Мне умер мой разум! Я обессилела, и меня покинули все мои чувства![507] Я возводила очи горе, но не могла прийти на помощь моему любимому Чаду; опускала их долу, но видела тех, кто жестоко истязал Его предо мной. О, сколь тесным для Меня стало тогда все царство земное! И вот лишилась я своего сердца, у меня пропал голос, и в одночасье я утратила силы. А пришедши в себя, возвысила свой хриплый стон и, печально обращаясь к любезному Чаду, помимо прочего изрекла такие слова: «Увы, мое Чадо! Увы, Чадо мое! О, изобильное радостью зерцало моего сердца, глядя в которое я часто исполнялась веселья, теперь вижу я, как Ты скорбно висишь предо мною! Увы, клад, ценнейший всего этого мира, моя мать, отец мой и все, что может измыслить сердце мое, забери меня вместе с Собой! На кого Ты хочешь оставить Свою скорбящую Мать? Увы, Чадо мое, кто даст мне умереть за Тебя и принять вместо Тебя горькую смерть?[508] Увы, страдание и скорбь Матери, утратившей Любимого ею. Я лишена всякой радости, любви и утехи! Ах, вожделенная смерть, к чему щадишь ты меня? Возьми, возьми вместе с Сыном и несчастную Мать, которой жизнь горше, чем смерть, ибо я вижу, как Тот умирает, кого душа моя любит!»

Послушай, когда мне было столь тяжко на сердце, меня весьма благостно утешил мой Сын и сказал, помимо прочего, такие слова: «Иначе человеческий род спасен быть не может». В третий день собираясь воскреснуть, явиться мне и апостолам, Он говорил: «Жена, оставь свой плач! Не рыдай, Моя прекрасная Мать! Я тебя не брошу во веки». И вот, когда Он благостно утешил меня и передал на руки апостолу, любимому Им и стоявшему тут же с сердцем, исполненным скорби — причем эти слова так мучительно и жестоко проникли в меня, что, подобно мечу заостренному, насквозь пронзили мне и сердце, и душу, — то даже ожесточенных людей посетило немалое сострадание ко мне. Распростерла я руки и воздела ладони, желая в сердечной тоске обнять Возлюбленного моего, но не смогла этого сделать. Из-за охватившей мое сердце скорби я падала — не помню уже сколько раз — ниц под крестом и потеряла дар речи. Когда пришла я в себя, то, не в силах ничего изменить, стала целовать Его кровь, стекавшую из струпьев и ран, так что, испачкавшись ею, мои поблекшие уста и ланиты окрасились в красное.

Служитель. Увы, бездонное милосердие, эти невзгоды, какою тяжкой нуждой и мукой были они! Куда же мне обратиться и на кого направить свой взор? Если посмотрю на прекрасную Премудрость, то узрю страдание, от которого никнет сердце мое. Его хулят и поносят снаружи, внутри обуреваем Он страхом смертным; все Его жилы набухли от напряжения, Его кровь истекает. Увы и ах, лютая смерть без всякой пощады! Если брошу свой взгляд на пречистую Мать, то и там узрю нежное сердце израненным (словно торчат в нем ножи, не менее тысячи штук), и там увижу истерзанной светлую душу. Жестов, подобных этим грустным и печальным жестам, не видели никогда; материнской жалобы, похожей на эту, никогда не слыхали. Больное тело ее обессилело от страдания, ее прекрасный лик испачкан мертвенной кровью. О, великое горе и бедствие, пуще всякого бедствия! Его сердца мучение — в страдании опечаленной Матери, мученье же опечаленной Матери — в незаслуженной смерти ее любимого Чада, которая для нее тяжелее собственной смерти. Он на нее смотрит и милосердно ее утешает. Она простирает, скорбя, к Нему свои руки и желает принять вместо Него лютую смерть. Ох, кому из них тяжелей? Чье страдание горше? Для каждого из обоих оно столь безгранично, что подобного ему никогда не бывало. Увы, материнское сердце, ах, кроткий нрав женщины! Как же смогло твое сердце Матери вынести всю эту непомерную боль? Благословенно будь нежное сердце, в сравнении со страданьем которого всё, что когда-нибудь говорилось или писалось о сердечной тоске, не более, чем сон по сравнению с явью! Благословенна будь ты, заря, всходящая над всяким твореньем! Благословен цветущий розарий твоего чудного лика, украшенного рубиново-алой кровью Вечной Премудрости!

О приветливый лик прекрасной Премудрости, ты увядаешь! Увы, дивная плоть, ты висишь на кресте! О пречистая кровь, ты жарко струишься на Мать, Тебя породившую! Ах, матери, пускай во всех вас отзовется такое страдание! Вы все, чистые души, пусть прильет к вашим сердцам алая, светлая кровь, оросившая пречистую Мать! Глядите все, кто перенес сердечные муки, и убедитесь: с сим сердечным страданьем не сравнится никакое другое! Неудивительно, что наши сердца истаяли от страха и сострадания, ведь и нужда была столь велика, что твердые камни расселись, земля содрогнулась[509] и светило угасло, когда они страдали вместе с Творцом.

Глава XVIIIЧто было в тот самый час с внутренним Его человеком

Служитель. Вечная Премудрость! Чем дальше погружаешься в непомерные страдания Твои, тем они кажутся глубже. Твои муки были велики под крестом, но больше того были они на кресте, объяв Твои внешние силы, обретавшиеся в тот самый час в ощущении боли горестной смерти. Ах, милостивый мой Владыка, а что было с Твоим внутренним человеком, благородной душой? Не посетила ли ее некая отрада и сладость, как других мучеников, так что лютые страдания Твои весьма и весьма умягчились, и, вообще, когда они прекратились?

Ответ Вечной Премудрости. Услышь о муках, горших всех мук, о которых ты когда-либо слышал. Хотя душа Моя, что касается ее высших сил, пребывала в созерцании обнаженного Божества и в наслаждении Им столь благородной, какой остается и ныне, низшие силы внутреннего и внешнего человека были полностью предоставлены сами себе, вплоть до крайнего предела бесконечной горести, в совершенно безутешных страданиях, мученикам не известных[510]. Ах, слушай: когда висел Я беспомощным и всеми покинутым, с кровоточивыми ранами и глазами, полными слез, распростертыми дланями и отверстыми жилами всех моих членов, в смертельной тоске, возвысил Я скорбный голос и горестно возопил к Отцу Своему: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты оставил Меня!»[511] И, однако, Моя воля и воля Его оставалась единой в вечном порядке. Погляди, когда Моя кровь и вся Моя сила истекла и совершенно иссякла, Меня стала мучить из-за смертной тоски сильная жажда, но еще больше Я жаждал спасенья всем людям. И тогда к Моим измученным жаждой устам поднесли желчь и уксус[512]. Завершив спасение людей, Я изрек: «Consummatum est»[513][514]. Я был полностью послушен Отцу даже до смерти и предал Свой дух в руки Его, говоря: «In manus tuas, etc.»[515][516]. Тогда Моя благородная душа отделилась от Моей божественной плоти, но обе они остались не разделенными от Божества. После сего Мой правый бок пронзили копьем; оттуда забил ключ драгоценной крови, а с ним источник воды живой.

Смотри, дитя Мое, сколь ужасными муками спас Я тебя и избранных Мною и с помощью жертвы живой невинной крови Моей избавил от вечной погибели.

Служитель. Ах, любезный, милостивый Господь [мой] и Брат, каким тяжелым и горьким трудом освободил Ты меня! Сколь искренне возлюбил и дружески спас! Ах, прекрасная Премудрость моя, как отблагодарить мне Тебя за любовь и за великие муки? Господи, посмотри, если бы была у меня сила Самсона и красота Авессалома, мудрость Соломона и всех царей богатство и слава, то я бы их охотно употребил на службу Тебе. Но я, Владыка, — ничто, ничего не умею и ничего не могу! О Господи, как же отблагодарить мне Тебя?

Ответ Вечной Премудрости. Имей ты всех ангелов языки, всех людей благие дела и всех творений способности, и тогда не сумел бы отблагодарить ты Меня за самое малое из страданий, которое Я претерпел из-за любви к тебе.

Служитель. Милостивый Господи, научи же меня и наставь, дабы мне стать угодным Тебе по Твоей благодати, если уж Тебе никто не может воздать за Твои раны любви[517].

Ответ Вечной Премудрости. Тебе нужно воздвигнуть пред своими очами Мой скорбный крест, допустить в свое сердце Мои горькие страсти и страдания свои построить в соответствии с ними. Если в безутешных скорбях, превратностях жизни Я предоставлю тебя себе самому и ты станешь сохнуть и чахнуть, лишенным всякой отрады, как и Меня оставил Мой небесный Отец, то тебе нельзя будет искать постороннего утешения! Тоскливый твой вопль да взойдет к Отцу в небесах вместе с отказом от себя самого в радости, согласно Его отеческой воле. Посмотри, чем горше по внешнему виду страдание твое и чем бесстрастней ты остаешься внутри, тем больше ты похож на Меня и тем угодней Отцу Моему в небесах, ибо так до крайнего предела искушаются наиболее благочестивые[518]. Если твое хотение жадно стремится к тому, чтобы в чем-то искать удовольствия и радости, в чем бы ты обрел наслаждение, то сие тебе по любви нужно оставить, и тогда твои жаждущие уста напьются горечи вместе со Мною. Тебе нужно желать спасенья всем людям, а благие дела творить во имя совершенной жизни и доводить их до конца. У тебя должна быть покорная воля и скорое послушание начальствующим над тобою, готовность вручить свою душу во всем, что она представляет собой, в руки Отца в небесах, и дух, обращенный из времени в вечность, в предвкушении последнего пути[519]. Погляди, так крест твой уподобится скорбному кресту Моему и обретет в нем свое благородное завершение.

Тебе надо любовно пробраться через отверстый Мой бок к любовью уязвленному сердцу, в нем затвориться, обрести в нем убежище и остаться там жить — тогда-то Я омою тебя водою живою, украшу тебя Моей розовой кровью, к тебе Себя привяжу и объединю тебя с Собою навеки.

Служитель. Господи, никогда не было такого адамаса[520], который притягивал бы к себе твердую сталь с той же силой, с какой Твои ставшие для нас образцом, вызванные любовью страдания влекут всякое сердце, дабы объединить его с собою. Любезный Владыка, возведи же меня от всего этого мира через радость и горе к Себе на крест. Яви на мне точнейшее подобие кресту Своему, чтобы душа моя насладилась Тобой в Твоем вышнем сиянии.

Глава XIXО снятии с креста

Служитель. Ах, пречистая Матерь и милостивая Госпожа, когда твое сердце оставила великая и горькая боль о Твоем возлюбленном Чаде?

Ответ. Услышь об этом со скорбным сочувствием. После того, как мой возлюбленный Сын покинул сей мир и неподвижно висел предо мной, все же силы моего сердца и чувств моих были надломлены, и ничего нельзя было сделать, мне оставалось лишь скорбно взирать на Него. И когда пришли снимать Его со креста, я очнулась, как будто пробудившись от смерти. Ах, я обхватила по-матерински Его мертвые руки и преданно прижала их к испачканным кровью щекам! А когда Его сняли и отдали мне, то с какой бесконечной любовью я обняла Его, мертвого, руками своими, прижав единственного и несравненного Возлюбленного моего к материнскому сердцу, лобзая Его свежие, кровавые раны, Его безжизненный лик! О, какой, несмотря ни на что, дивной красой облеклось Его тело, того не может представить себе ни одно из сердец! Тогда приняла я мое нежное Чадо к себе на колени и посмотрела на Него — Сын мой был мертв. И я смотрела на Него снова и снова, но Он не подавал ни признаков жизни, ни голоса. Смотри-ка, мое сердце замерло вновь, готовое разорваться на тысячу клочьев из-за смертельных ран, нанесенных Ему. То и дело издавала я тяжелые, глубокие вздохи, из глаз струились скорбные, горючие слезы, и был печален мой образ. Когда слова жалобы подступали к самым устам, то оставались сдавлены болью, так что были неслышны. И я изрекла: «Увы, жил ли на земле когда-нибудь такой человек, с кем обошлись бы так же жестоко, как с невинным, возлюбленным Чадом моим? Ах, Сын мой, мое утешение и единственная отрада моя, Ты покинул меня! Какою горечью Ты сделался для меня! Где радость, что была у меня, когда Ты только родился? Где наслаждение, когда был Ты ребенком? Где слава и уважение, которых я удостоилась в Твоем соприсутствии? Куда подевалось все то, что некогда радовало сердце мое? О, ужас, горечь, печаль: все обратилось в сплошное страданье сердечное и смертную скорбь! Увы, Чадо мое! Увы, мое Чадо! Осталась я без любви, сколь безутешно сердце мое!» Эти и много других скорбных слов я говорила, обращаясь к моему покойному Чаду.

Служитель. Ах, пречистая, прекрасная Мать, позволь мне, дай еще раз остудить сердце мое лицезрением Возлюбленного твоего и Господа моего, дивной Премудрости, прежде чем Его разлучат с нами и положат во гроб.

Пречистая Мать, хотя безгранично было страданье твое, как бы сильно ни взволновало оно всякое сердце, мне все же сдается, что ты обрела некое удовольствие, любовно обнимая свое покойное Чадо. О, пречистая, милостивая Владычица, хочется мне, чтобы ты передала свое любезное Чадо в Его смертном обличье на лоно души моей, дабы, в меру возможности, я пережил духовно и в созерцании то, что телесным образом переживала и ты.

Господи, я возвожу к Тебе очи мои в живейшей радости и самом искреннем обожании, ни один любимый никогда не созерцался так своим любящим. Владыка, отворяется сердце мое: да примет Тебя, подобно тому, как нежная роза открывается навстречу сиянию ясного солнца. И душа моя, Господи, простирает к Тебе руки свои в ненасытном желании. Эй, милостивый Владыка, в жадном томлении ныне я обнимаю Тебя с благодарностью и хвалою, прижимаю к сокровенным недрам души моей и моего сердца, напоминаю Тебе о том славном часе, да никогда не позволишь стереться ему из моей памяти, и умоляю, чтобы ни жизнь, ни смерть, ни радость, ни горе не могли отделить Тебя от меня[521]. Очи мои, Господи, пристально взирают на Твой мертвый лик, душа усердно лобзает Твои свежие, кровавые раны и все чувства насыщаются сладостным плодом под живым древом креста. Так и должно оно быть. Кто-то, Владыка, возлагает надежду свою на безгрешную жизнь, кто-то — на великие упражнения и строгое воздержание, один — на одно, другой — на иное, моя же радость и мое упование — в страстях Твоих, Твоей жертве умилостивления, в заслуге Твоей. Поэтому мне подобает во всякое время носить сие с радостью в основании моего сердца, прилагая все свои силы к тому, чтобы являть вовне оный образ в словах и делах.

О дивное сияние вечного света, из-за меня Ты весьма потускнел! Угаси во мне жгучее вожделение пороков. О чистое и ясное зерцало величия Божия, как испачкано Ты! Очисти обширные пятна моих злодеяний. О прекрасный образ отеческой благостыни, как Ты затемнен, как искажен! Восстанови моей души померкший, обезображенный образ. О агнец невинный, как жестоко поступили с Тобой! Искупи и исправь мою греховную и порочную жизнь. О Царь над всеми царями и Владыка над всеми властителями, вот душа моя созерцает Тебя, скорбно распростертым в образе смертном! Даруй мне, чтобы, как душа моя со скорбью и стоном обнимает Тебя в обезображенном виде, она с радостью обнималась Тобою в Твоем вечном сиянии!

Глава XXО скорбном положении во гроб

Служитель. А теперь, милостивая Госпожа, поведай мне, чтобы положить конец страданиям своим и речам, как ты прощалась с Возлюбленным.

Ответ. Ужасно было слышать и видеть сие. Ах, все было терпимо, пока Дитя мое было со мной. Но когда моего мертвого Сына отрывали от моего умершего сердца, из моих рук, обнимавших Его, от лица моего, коим я прижималась к Нему, и когда Его клали во гроб, то едва ли можно поверить, сколь великое горе тогда охватило меня. Когда пришел час расставаться, какая скорбь и тоска была заметна во мне! А когда меня отрывали от погребенного Возлюбленного моего, то сие расставание боролось с сердцем моим, подобно горестной смерти. Упав на руки тех, кто меня уводил, я с трудом переставляла ступни, ибо у меня была похищена всякая радость, сердце же мое вновь и вновь обращалось в тоске к Возлюбленному моему. Преданность моя была совершенна — среди всех людей только Я была Ему верна до конца и любила Его до самого гроба.

Служитель. Милостивая, любезная Госпожа, поэтому и приветствуют тебя все сердца и восхваляют все языки, ибо все благо, какое хотело даровать нам сердце Отцово, притекло нам чрез руки Твои. Ты — начало и середина, ты должна быть также концом. Ах, милостивая, пречистая Матерь, вспомни ныне скорбное расставание, подумай о горькой разлуке, лишившей тебя любимого Чада, и помоги мне, да не расстанусь никогда ни с тобой, ни с Его радостным взором. Эй, пречистая Матерь, как душа моя ныне стоит подле тебя в печальном сочувствии, в искреннем рвении обнимает тебя и в созерцании ведет тебя, исполнившись сердечной заботы, благодаря и хваля, от гроба чрез врата Иерусалима в дом твой, так хочется мне, чтобы душа моя, в ее последнем пути, была ведома в свою отчизну и там водворена в вечном блаженстве тобою, пречистая, славная Мать и венец всего моего упования. Аминь.

Другая часть

Глава XXIКак следует учиться умирать и какова неподготовленная смерть[522]

[Служитель.] Вечная Премудрость! Если мне кто-нибудь подарит все царство земное, то сие не будет мне настолько желанным, как истина и польза, которую извлек я из Твоего сладостного наставления. Потому молю из самой глубины своего сердца, чтобы Ты, Вечная Премудрость, меня еще вразумила.

Что, Владыка, больше всего подобает служителю Вечной Премудрости, если он хочет принадлежать только Тебе? Я, Господи, охотно послушал бы о соединении чистого разума со Святой Троицей, как он похищается у себя самого и обнажается от всего, что посредствует, в истинном отблеске рождения Сына и в возрождении своего духа.

Ответ Вечной Премудрости. Не пристало расспрашивать о высотах учения тому, кто еще обретается в низинах [временной] жизни. Я желаю наставлять тебя в том, что необходимо тебе.

Служитель. В чем же Ты, Господи, хочешь наставить меня?

Ответ Вечной Премудрости. I) Желаю научить тебя умирать и II) научить тебя жить. III) Желаю наставить тебя, как с любовью Меня принимать, и IV) хочу наставить тебя, как Меня искренне восхвалять[523]. Смотри же, что больше всего тебе подобает.

Служитель. Вечная Премудрость, если бы я обладал властью желания[524], то, пребывая во времени, я пожелал бы от наставления не иного, как только того, чтобы научиться умирать для себя самого и всего прочего, жить для Тебя одного, любить Тебя от всего сердца, любовно Тебя принимать и достойным образом славить. Ах, Боже, сколь блажен человек, умеющий это и положивший на это всю свою жизнь! Господи, что Ты имеешь в виду: духовную смерть, ей любезно научила меня скорбная кончина Твоя, или телесную смерть?

Ответ Вечной Премудрости. Я имела в виду и ту, и другую. Служитель. Зачем меня, Господи, наставлять в смерти телесной? Она сама наставляет неплохо, когда приближается.

Ответ Вечной Премудрости. Кто отложит на потом наставление, тот потом пропадет.

Служитель. Увы, Владыка, для меня нет ничего горше, чем слушать о смерти.

Ответ Вечной Премудрости. Посмотри, вот откуда берут начало случаи неподготовленной и пугающей смерти, которыми полнятся города и обители. Она и тебя не раз потихоньку брала под уздцы, желая увести с собою отсюда, как поступает с неисчислимо многими. Среди них я ныне хочу тебе показать одного. Отвори внутренние чувства свои, гляди и слушай! Внемли зрелищу лютой кончины ближнего твоего, различи доносящийся до тебя жалобный голос[525].

Служитель расслышал в своем разумении, как вопиет чудовищный образ человека, не готового к смерти, весьма жалобным голосом он изрекал такие слова:

«Circumdederunt me gemitus mortis, etc.[526][527]. Увы, Боже, сущий на небесах, что я был когда-то рожден в этот мир! Начало жизни моей было с криками и стенаниями. Исход мой — с горестным воплем и плачем. Ах, меня окружили смертные воздыхания, адские муки обступили меня. О смерть, лютая смерть, ты — непрошеный гость к моему молодому, веселому сердцу! Как мало думал я о тебе, а ты ко мне приблизилась сзади и застала врасплох. Ох, ты ведешь меня в оковах своих, как связанным ведут осужденного туда, где его собираются умертвить. Я всплескиваю руками над своей головой, заламываю их от тоски, ибо хотел бы от тебя скрыться. Взираю вокруг во все концы этого мира, не подаст ли мне кто-нибудь совета иль помощи, но возможно ли это? И вот, слышу, как смерть изрекает во мне такие слова, несущие гибель: “Ни друзья, ни богатства, ни знания, ни хитрость не помогут тебе. Так тому и быть!” Увы, неужто это случится? О, Боже, неужели мне придется отсюда уйти? Неужто настало время прощаться? Увы, что я когда-то родился! Ах, смерть! Увы, смерть! Что сотворишь ты со мной?»[528]

Служитель. Любезный человече, к чему сокрушаться? Такова общая участь богатых и бедных, юных и старых, ибо гораздо больше тех, кто умирает до срока, чем в срок[529]. Или ты захотел избежать смерти один? Думать так — великое неразумие!

Ответ умирающего, не готового к смерти. Увы, Боже, что за горестное утешение! Не я неразумен, а те, кто жил, не помышляя о смерти, и не страшился ее. Они слепы, умирают подобно скоту, не ведая, что у них впереди. Я жалуюсь не на то, что мне приходится умирать. Я сетую, что должен умереть не готовым. Умираю, но к сему не готов. Оплакиваю не только конец своей жизни, но вздыхаю и плачу обо всех чудных днях, что были потеряны мной и бесполезно прошли. Я — как не вовремя рожденный, отверженный выкидыш, словно цветок, сорванный в мае. Дни мои пролетели быстрей, нежели пущенная из лука стрела, забвение покрыло меня, как будто меня никогда не было, подобно пути летящей по небу птицы, который исчезает за нею и остается никому не известным[530]. Поэтому слова мои полны горечи, а мои речи — печали. Кто бы мне, несчастному, дал быть таким, каким я некогда был, иметь впереди драгоценное время и знать то, что мне ныне известно. Ах, когда я еще находился в том времени, то его не ценил и позволял ему никчемно и бессмысленно утекать. И вот иссякло оно, я не могу его ни вернуть, ни догнать! Не было столь краткого мига, чтобы я не должен был ценить его выше, испытывать за него благодарности больше, чем та, какую испытывает бедняк, когда ему отдают в собственность царство. Смотри, вот отчего светлые слезы заволокли очи мои, ибо вспять ничего не вернуть. Увы, Боже, сущий на небесах, как расточительно я тратил многие и многие дни! А теперь какая мне от этого польза? Почему я не учился во всякое время тому, как умирать? Эй, цветущие розы, ваши лучшие дни еще впереди! Посмотрите на меня, возьмитесь за разум, обратите свою молодость к Богу и проводите время лишь с Ним, дабы и с вами не случилось того же, что случилось со мной. Ах, молодость, как я тебя промотал! Позволь мне, Владыка небесный, оплакивать это всегда пред Тобою. Я не хотел никому верить, мой бурный дух не желал никого слушать. А теперь, Боже, увы, угодил я в ловушку горестной смерти. Время прошло, и молодость миновала. Было бы лучше, если бы материнское чрево мне стало гробом, чем так бесполезно тратить драгоценное время[531].

Служитель. Обратись к Богу, раскайся в грехах. Хорош конец — и все хорошо.

Ответ умирающего, не готового к смерти. Увы, что за речи! Как же теперь мне раскаяться? Как обратиться? Разве не видишь, как я напуган и как тяжело мое горе? Со мною случилось, словно с пойманной пташкой, трепещущей в когтях пернатого хищника и лишившейся чувств из-за смертного ужаса[532]. Не умею придумать ничего лучше того, чтобы куда-нибудь убежать, но убежать не могу. Меня гнетет смерть и горькое расставание. Ах, покаяние и свободное обращение к Богу людей доброй воли, как ты надежно! Кто медлит с тобой, тот пропадает. О продолжительная отсрочка моего исправления, слишком долгой оказалась ты для меня! Добрая воля без дел и благие обещания без их исполнения погубили меня. Я медлил пред Богом, пока не был ввергнут в ночь смерти[533]. О, всемогущий Боже, не эта ли мука пуще всех мук? Неужели мне не печалиться, что я безвозвратно утратил всю свою жизнь, свои тридцать лет! Не знаю, прожил ли я когда-либо хотя бы единственный день по воле Господней, как был бы по справедливости должен, сослужил ли хотя бы одну службу, воистину угодную Богу. Увы, эта мысль пронзает мне сердце! Ах, Боже, как мне, достойному порицания, предстать пред Тобою и всем войском небесным?

Ныне я покидаю сей мир. Благоговейно прочитанная «Ave Maria» доставит мне большую радость, нежели тот, кто вложит мне в руку золотом тысячу марок. Все едино, о Боже, я опоздал и причинил себе великое зло! Не помышлял ни о чем, хотя и мог все исправить. Как много часов пролетело впустую! Как же я позволил себе из-за ничтожных вещей забыть о вечном блаженстве! Было бы лучше, да и принесло бы мне больше вечной награды, если бы я по любви при виде милого друга, поступившего вопреки божественной воле, отказался от радостей, чем если бы кто-то вымаливал для меня у Бога награду, стоя на коленях тридцать лет напролет. Слушайте, слушайте, люди, печальную новость: время у меня на исходе! Я обошел всех вокруг, прося малого подаяния от заслуг добрых людей ради моего искупления, но они отказали мне в этом, ибо боятся, что им самим не хватит масла в лампадах[534]. Ах, Боже небесный, смилуйся надо мной: в те дни, когда я ходил праздным, мне, в здравом теле, можно было стяжать великую награду и богатство, а теперь я был бы признателен и за крохотное подаяние — лишь ради искупления, не награды, но мне его никто не дает. Ах, примите близко к сердцу, молодые и старые, то, что сказано мною, и пока можете, собирайте в благое время богатство, чтобы в назначенный час не пойти по миру с протянутой дланью и не быть, подобно мне, всеми отверженными.

Служитель. Увы, милый друг, твоя скорбь задела меня за живое, заклинаю тебя Богом живым[535] подать мне совет, чтобы мне не испытать тех же страданий.

Ответ умирающего, не готового к смерти. Наилучший совет, величайшая мудрость и осмотрительность, какие есть на земле, заключаются в том, чтобы приготовиться к смерти с помощью общей исповеди и воздержания от того, чем ты оказался пленен[536], а затем неизменно вести себя так, словно в этот же день либо, самое позднее, в течение этой недели тебе предстоит отсюда уйти... Теперь представь себе в сердце своем, что душа твоя оказалась в чистилище и вынуждена в нем оставаться десять лет за свои злодеяния, тебе же отпущен лишь год, чтобы ей как-то помочь. Прислушивайся к ней почаще, как она печально взывает к тебе и говорит: «Увы, мой любезнейший друг, протяни мне свою длань, сжалься надо мною и помоги мне выйти скорей из этого лютого пламени. Я терплю бедствие, ибо никто, кроме тебя, памятуя о верности, мне не приходит на помощь. Я забыта всем миром, каждый занят только своим».

Служитель. Незабвенное наставление тому человеку, кто, чувствуя, подобно тебе, его важность, готов его записать в своем сердце. Но как бы ни были проникновенны твои словеса, люди сидят здесь и едва ли внимают тебе. Имея уши, не слышат, имея очи, не видят. Никто не хочет умирать прежде, чем будет оставлен своею душой.

Ответ умирающего, не готового к смерти. Поэтому, когда они ныне висят на крючке горестной смерти, восклицая от великой и изнуряющей скорби и нестерпимой тоски, то не бывают услышаны. Смотри: как среди сотни людей, носящих духовное облачение (о прочих я умолчу), нет ни единого, кто бы прислушался к изреченным мною словам, чтобы обратиться и выправить жизнь, так уже дошло до того, что среди многих сотен не сыщется и одного, кто бы не попал неготовым в силки смерти, как это случилось со мною. Благо тем, кто не умирает внезапно без осознания близости смерти. Ибо суетная слава, плотские удовольствия, любовь преходящая и корыстные поиски необходимого ослепляют толпу[537]. Но если хочешь вместе с немногими избежать горестной и неподготовленной смерти, то следуй моим наставлениям. Гляди: усердное созерцание смерти, преданная помощь своей несчастной душе, к тебе скорбно взывающей, приведет тебя быстро к тому, что ты не только не будешь бояться кончины, но станешь ее дожидаться в сердечном томлении по ней. Почаще вспоминай обо мне всякий день, запиши мои слова в основание сердца. Посмотри на мои горькие муки. В скором времени они станут твоими. Что за ночь! Блажен тот, кто, когда-то родившись, подошел подготовленным к смертному часу. Сей отходит легко, как бы ни была горька его смерть, ибо его охраняют светлые ангелы, сопровождают святые, принимает небесный чертог, а его уход отсюда — это вход в отечество вечное. Увы, Боже, где-то душа моя обретет приют себе в эту ночь в чужой и неизвестной стране! Как же ей оставаться покинутой? Как быть ей, скорбящей, среди других скорбных душ? И кем будет тот, кто, преданный до конца, ей сумеет помочь?

Ну вот, завершаю свою печальную жалобу. Час пробил, я вижу, не бывать по-другому. Начинают коченеть мои руки, блекнет лицо, закатываются очи мои[538]. Ах, свирепо толкаясь, смерть борется с моим бедным сердцем. Мне все тяжелее дышать, стал меркнуть свет этого мира, начинаю видеть свет того мира. Ну и зрелище, Боже! Собираются мерзкие образины мавров. Звери ада обступили меня[539]. Они смотрят на несчастную душу: не достанется ли она им. О, справедливый Судия сурового судбища! Сколь тяжелы на весах Твоих малейшие прегрешения, которые всякому кажутся малыми. На теле моем выступает ледяной мертвенный пот. Увы, гневный взгляд праведного Судии, как тяжки приговоры Твои.

Всем разуменьем своим я обращаюсь к тому самому миру, куда буду вот-вот отведен, — к чистилищу. Там, в стране мучений, я вижу трепет и ужас. О, Боже, мне видно, как высоко над главами находящихся там смыкаются грозные, жаркие языки пламени! В его мрачных сумерках они мечутся подобно искрам огня, восклицая: «Увы, ах, велики наши муки! Ни единое сердце не в силах взирать на многообразие и горечь наших невзгод». То и дело доносятся скорбные вопли: «На помощь, на помощь! Увы, где же подмога наших приятелей? Где все твердые обещания наших ложных товарищей? Почему они покинули нас, отчего нас забыли? О, хотя бы вы помилуйте, помилуйте нас, самые близкие наши друзья![540] Как мы служили вам, как вас любили! Чем же вы нам отплатили? Оставляете гореть в раскаленной печи! Жаль, что мы сами от себя не отвратили беды, хотя и могли, сделав немногое. Самое малое мучение здесь пуще любого земного — такого там не было никогда! Увы, один час в чистилище — как сотня лет. Ныне варимся и жаримся мы и взываем о помощи! Но горше всего остального — то, что нам пришлось надолго лишиться приветливого взора [Господня][541]. Вот что сокрушает сердце, чувства и дух». На этом я покидаю тебя.

Служитель. Ах, Вечная Премудрость, Ты меня бросила? Боже, увы, я ощутил дыхание смерти! Ах, душа моя, ты все еще в теле? Жив ли я, Владыка небесный? Господи, восхваляю Тебя, обещаю жить по-другому вплоть до кончины своей! Как я испугался, не думал, что смерть может быть так близка! Воистину, Господи, это зрелище пойдет мне на пользу. Все дни напролет стану, Владыка, проводить в ожидании смерти, остерегаясь того, чтобы она не подкралась откуда-то сзади. Хочу научиться умирать, подготовиться к миру иному. Я, Господи, вижу, что тут ничего не останется и не буду, Владыка, откладывать раскаяния и покаяния до дня кончины своей.

О, как меня потрясло это зрелище! Удивительно, что душа моя пока еще в теле. Прочь, прочь от меня все эти всласть поваляться и подольше поспать, вкусно покушать и выпить, преходящая слава, изнеженность и удовольствия! Если сейчас для меня тяжело небольшое страдание, то как потом вынести мне страдание вечное и непомерное? Ах, Боже, если бы я был уже мертв, а если бы умирал я теперь, то что бы было со мной? За мною ведь водится ох как много всего! Господи, отныне стану взирать на душу мою как на нищенку[542]. И раз уж все друзья ее бросили, то я буду ей другом[543].

Ответ Вечной Премудрости. Правильно, к этому тебе и следует неуклонно стремиться, покуда ты молод, здоров, полон сил и все еще можешь исправить. А когда ты действительно приблизишься к смертному часу, но уже ничего поправить будет нельзя, то тебе ни на что в этом мире не нужно будет взирать, кроме смерти Моей и Моего же бесконечного милосердия, дабы сохранилось свое упование[544].

Служитель. О Господи, с горькими слезами я припадаю к стопам Твоим и молю Тебя наказать меня здесь, как Сам пожелаешь, не откладывая сего на потом, до смертного часа. Увы, Владыка, страшусь я чистилища и непосильных страданий! Как же я был столь неразумен, что так легко к ним относился, и как теперь я страшусь!

Ответ Вечной Премудрости. Мужайся! Сей страх есть начало всякой премудрости[545] и путь ко спасению. Или забыл ты, как все Писание вопиет о том, сколь велика мудрость в страхе и усердном созерцании смерти?[546] Прославь Бога, хвали Его неустанно, ибо никому из тысяч людей не дано знать того, что дано было тебе. [Но] узнай и печальную весть: они слышат, как толкуют о смерти, всё знают заранее, но пускают на самотек и не помышляют о ней, пока, увы, не будут проглочены ею. Тогда они стенают, вздыхают и плачут, однако уже слишком поздно. Отвори очи свои, пересчитай на пальцах, и ты увидишь, сколь многие вокруг тебя умерли в течение жизни твоей! Побеседуй с ними в сердце своем, подсади к ним ветхого своего человека, словно он уже мертв, расспроси их всех и послушай, как с глубокими вздохами и горькими слезами они говорят: «Блажен, кто, родившись, последовал благому совету и стал мудр благодаря чужим бедам!» Приготовься к своему уходу отсюда[547], ибо, воистину, ты — словно птица, сидящая на ветке, или человек, стоящий на берегу и наблюдающий, как мимо него стремительно проплывает корабль. Когда-то и сам он сядет на этот корабль и отправится в дальние земли, откуда никогда не вернется. Поэтому посвяти всю свою жизнь тому, чтобы, когда придет смерть, тебе быть к ней готовым и радостно покинуть сей мир.

Глава XXIIКак надобно вести жизнь внутреннюю

Служитель. Господи, деланий так много, много и способов жизни: один — такой, другой же — иной. Указаний тоже немало, все они разные. Владыка, Писание — бездонно, учениям — несть числа[548]. Вечная Премудрость, наставь меня в немногих словах из недр всего этого, чего мне в наибольшей мере держаться на пути истинной жизни.

Ответ Вечной Премудрости. Самое правильное, необходимое и подходящее учение, в котором тебя наставляет Писание в целом и которым ты можешь быть исчерпывающе наставлен в немногих словах всяческой истине относительно высшего совершенства чистой жизни, заключается в следующем:[549] I) Держись отрешенно по отношению ко всем людям, II) будь чист ото всех извне проникающих образов, III) освободись от всего, что случайно, может пленить и озаботить собой, IV) обрати свой разум к таинственному созерцанию Бога, при котором во всякое время, никогда не отвращая пристальный взор, ты будешь иметь Меня пред своими очами[550]. Что касается иных упражнений, будь то бедность и пост, бдение и прочие способы истязания плоти, направь их к указанному как к завершению, имея их столько, сколько тебе будет на пользу[551]. Погляди, так ты достигнешь высшего предела совершенства, не доступного ни единому среди тысяч людей, ибо свою цель они усматривают в других упражнениях, а потому блуждают многие годы.

Служитель. Кто же, Владыка, удержится во всякое время в нерассеянном созерцании Твоего божественного присутствия?

Ответ Вечной Премудрости. Никто из тех, кто живет здесь во времени. Сие было сказано тебе только затем, чтобы ты знал, к чему обратиться, куда устремиться, за чем направить сердце и разум. Если лишишься ты взора, [коим созерцаешь Меня,] то с тобой должно быть, словно тебя лишили блаженства в веках. Тебе следует вернуться вспять, чтобы удостоиться вновь этого взора, и впредь хранить себя самого, ибо, если ты лишишься его, то с тобой случится как с мореходом, у которого из-за сильного шторма вырвало руль, и он не может понять, куда ему теперь плыть. А если не сможешь подолгу оставаться в указанном созерцании, то к неизменному пребыванию в нем, насколько это возможно, тебя приведет большое число возвращений в него и усердное рвение.

Послушай, послушай, чадо мое, неложное наставление праведного Отца твоего, запомни его и заключи в основание сердца. Поразмысли о том, Кто его тебе преподнес и из каких глубин преподал. Если хочешь стать совершенней, держи сие наставление пред своими очами, где бы ты ни сидел, ни стоял и ни шел. Пусть будет с тобой, словно Я, находясь пред тобой, тебя призываю и говорю: «Чадо мое, держись того, что внутри, что чисто, свободно, возвышенно»[552]. Смотри, так вникнешь ты в суть Моих слов и познаешь то благо, которое от тебя еще скрыто[553].

Служитель. Ах, Вечная Премудрость, да славишься во веки веков! Господь мой, вернейший мой Друг, если бы я и так не желал этого сделать, то Ты бы принудил меня Своим сладостным словом, изысканным и любезным учением. Я, Владыка, обязан и хочу приложить к этому все свое тщание.

Глава XXIIIКак надлежит принимать Бога с любовью

[Служитель.] Вечная Премудрость, если бы душа моя смела проникнуть в потаенный ларец божественной Твоей сокровенности, мне бы хотелось спросить у Тебя еще кое-что о любви. А вопрос мой таков: в любезных страстях Ты, Владыка, столь полно излил бездны без донной любви, что меня одолевает сомнение: сумеешь ли явить и другие свидетельства Своей любви [к нам]?

Ответ Вечной Премудрости. Да, сколь бесчисленны звезды на небе, столь бесчисленны знаки Моей бесконечной любви.

Служитель. Ах, сладостная Возлюбленная моя! Ах, утонченный, любезный и ни с чем не сравненный Господь! Смотри, как моя душа томится по любви Твоей. Обрати Свой милостивый взор на меня, падшую тварь, погляди, как все во мне исчезает и иссякает, кроме одной лишь сокровищницы Твоей жаркой любви, и поведай еще что-нибудь об этой благородной и потаенной сокровищнице. Ты ведь, Господи, знаешь: любви свойственно, что ей не хватает того, кого она любит, и чем больше есть у нее, тем больше ей хочется, сколь бы притом недостойной она ни осознавала себя, и виной сему — всесилье любви. Открой мне, прекрасная Премудрость, какой знак любви величайший и самый достойный, который Ты явила в Своем воспринятом Тобой человечестве, за исключением знака бесконечной любви, явленного в Твоей горестной смерти?

Ответ Вечной Премудрости. Ответь Мне на вопрос: что из того, что желанно, любящему сердцу милей всего в возлюбленном им?

Служитель. По моему разумению, Владыка, для любящего сердца нет ничего вожделенней, чем сам возлюбленный им и его милое соприсутствие.

Ответ Вечной Премудрости. Так оно и есть. Слушай же: дабы любезные Мне не лишились ничего из того, что имеет отношение к истинной любви, Моя бесконечная любовь подвигла Меня, чтобы, пожелав посредством горестной смерти уйти из этого мира к Отцу Моему, Я отдал Себя Самого в Моем дружелюбном присутствии Моим любимым апостолам за столом Тайной Вечери, да и потом во всякое время отдавал Себя избранным Мною, ибо Мне наперед была известна тоска, какую многие любящие сердца испытают по Мне.

Служитель. Ах, милостивый Владыка, Сам ли Ты присутствуешь здесь в собственном смысле?

Ответ Вечной Премудрости. В таинстве ты имеешь Меня: Бога и человека с душою и телом, с плотью и кровью, пред собой и подле себя столь же истинно и несомненно таким, каким носила Меня на руках Моя пречистая Матерь и каким в совершенном сиянии Я нахожусь в небесах.

Служитель. Ах, любезный Владыка, еще кое-что есть на сердце у меня. Позволишь ли высказать это Тебе с Твоего дозволения? Не от неверия — я, Господи, верую: Ты способен на все, что пожелаешь. Но все-таки, милостивый Господи мой, меня удивляет, если только посмею сказать, что прекрасное, дивно просветленное тело моего Господа, во всей его величине и цельности, чудесным образом может скрываться в небольшой части хлеба, вовсе не соизмеримой с величиной, присущей Тебе[554]. Милостивый Господи, не гневайся на меня! Но, так как Ты — избранная, возлюбленная Премудрость моя, то, по благодати Твоей, я желал бы услышать об этом из Твоих сладостных уст.

Ответ Вечной Премудрости. Того, как в таинстве подлинно пребывает Моя просветленная плоть и душа, не умеет изречь ни один язык и представить себе ни один разум, ибо сие — дело Моего всемогущества. Поэтому тебе надлежит в это просто-напросто верить и не слишком долго об этом раздумывать[555]. И все-таки Мне надо тебе об этом немного сказать, сие чудо Я желаю тебе объяснить посредством другого[556]. Скажи мне: как такое случается в природе, чтобы большой дом отражался в маленьком зеркале или в каждом куске [этого зеркала], если оно бывает расколото? И как может случиться, чтобы огромное небо нашло подробное отражение в малом глазу, коль скоро небо и глаз по своей величине несоизмеримы друг с другом?

Служитель. Воистину, Господи, я не могу это понять, и сие весьма удивительно, ведь глаз, по сравнению с небом, — словно малая точка.

Ответ Вечной Премудрости. Посмотри, если ни то, ни другое в природе не похоже на таинство преломления хлеба, и, однако, природа способна на многое, отчего тогда Я, Властелин естества, не в силах сотворить еще большего сверхъестественным образом? Скажи Мне еще: сотворить небо, и землю, и всякую тварь из ничто — не такое же великое чудо, как незримо претворить в Меня хлеб?[557]

Служитель. Как я сие разумею, Владыка, претворить что-то во что-то для Тебя точно так же легко, как нечто сотворить из ничто.

Ответ Вечной Премудрости. Но отчего одно тебя удивляет, а прочее нет? Тогда скажи мне еще: веришь ли, что пятью хлебами Я напитал пять тысяч человек?[558] Где находилось таинственное вещество, служившее Моим словам?

Служитель. Мне, Господи, это неведомо.

Премудрость. А веришь ли ты, что у тебя есть душа?

Служитель. Господи, я в это не верю — мне это известно[559], ибо иначе я не жил бы.

Ответ Вечной Премудрости. Итак, плотскими очами ты не способен увидеть души, и все-таки веришь, что нет никаких иных сущностей за исключением тех, какие можешь видеть и слышать?

Служитель. Мне, Владыка, известно, что сущностей, незримых плотским очам, гораздо больше, нежели сущностей, которые можно увидеть.

Премудрость. Погляди, а ведь есть немало невежд, не желающих верить, что существует нечто помимо того, что они могут воспринять своими чувствами[560], хотя ученым известно, что это не так. Не иначе обстоит дело с человеческим разумением, если его сопоставить с божественным ведением... А спроси Я тебя: как устроены входы в бездны [земли] или как собираются воды на небе, ты, вероятно, ответишь: «Сие для меня чересчур глубоко, я не размышляю об этом и никогда не был ни в безднах, ни в небе». Но Я спросила тебя о земном, его ты видишь и слышишь, однако не понимаешь. Как же ты желаешь уразуметь то, что выше земли, неба и превышает все чувства? И почему ты хочешь спрашивать об этом? Подумай, сие удивление и донимающие тебя помыслы проистекают не от иного, как от грубости чувств, воспринимающих божественное, сверхъестественное по подобию земным и природным вещам, хотя они не похожи. Если бы какая-нибудь женщина родила в башне ребенка, взращивала его в ней и рассказывала ему о солнце и звездах, то он сильно бы удивлялся и думал, что сие невозможно и невероятно, тогда как его матери все было бы несомненно известно[561].

Служитель. Воистину, Господи, мне нечего больше ответить. Ты просветил мою веру, и я никогда впредь не посмею удивляться чему-либо в сердце своем. Да и как разобраться мне в высшем, если я не в силах уразуметь даже низшего? Ты — Истина, которая не может солгать, Ты — высшая Мудрость, которой ведомо все, Ты — Всемогущий, для которого нет ничего невозможного.

О, любезный и дивный Владыка, от всего сердца я нередко желал принять Тебя телесным образом на свои руки в храме вместе с праведным Симеоном[562] и прижать Тебя, возлюбленный Господи, к своей душе и к своему сердцу, чтобы на мне столь же несомненно, как и на нем, запечатлелось духовное лобызание Твоего соприсутствия. И вот я, Господи, вижу, что принимаю Тебя не менее подлинным образом, чем Симеон, и, однако, настолько более благородно, насколько Твоя чудная плоть, некогда пострадавшая, ныне прославлена и избавлена от страданий. Посему, дражайший Владыка (ах, если бы сердце мое имело любовь всех сердец, совесть — просветленность всех ангелов, а душа — благолепье всех душ, дабы удостоиться этого по Твоей благодати) я ныне хотел бы воспринять и погрузить Тебя в основание своего сердца и души своей, чтобы ни жизнь, ни смерть меня никогда не разлучили с Тобою. Эй, любезный и сладостный Господи, если бы Ты, несравненный Возлюбленный мой, послал мне всего лишь вестника Своего, то я и тогда не нашел бы во всем здешнем мире, где мне его достойно принять. Как же мне вести себя с Тем, Кого душа моя любит? Ибо Ты — едино-Единое, в чем заключается все и чего может желать мое сердце во времени и в вечности. Или есть что-то еще, чего душа моя хотела бы вместе с Тобой и чем бы Ты не был? Умолчу о том, что против Тебя или помимо Тебя, ибо не по нраву мне это. Для очей моих нет ничего прекрасней Тебя, для уст — слаще Тебя, для осязания — нежнее Тебя, для сердца — любезней Тебя. Во всем, Господи, сущем не видит, не слышит, не воспринимает душа моя ничего, чего, но в тысячу раз более милым, она не обрела бы в Тебе, избранном мной. Ах, милостивый Господи, как мне быть от удивления и радости пред Тобою? Твое присутствие воспламеняет меня, а величие ужасает меня. Моему разуму хочется почтить своего Господина, а сердцу возлюбить и нежно обнять единственного Возлюбленного своего. Ты — мой Господь и мой Бог, и Ты же — мой Брат и, если осмелюсь изречь, мой любимый Супруг. О, какую любовь, какое блаженство, какую радость и какое достоинство обрел в Тебе я одном!

Сладостный Господи, мне [прежде] казалось: будь я облагодатствован тем, что приму в свои уста через отверстые раны Возлюбленного моего одну-единственную капельку крови из Его сердца, то сие было бы высшим пределом того, что можно себе пожелать. Но что за чудо, непостижимое сердцу! Я принял не только из Его сердца, не только из рук, не только из ног и всех других Его нежных ран, принял не одну и не две капельки крови, но воспринял через уста в сердце и душу всю Его розово-алую жаркую кровь. Не великое ли это дело? Как не ценить мне того, что недостижимо для всех высших ангелов? Не это ли дело любви?[563] Хотелось бы, Господи, мне, чтобы все мои члены, всё, что я есть и на что я способен, обратились в бесконечную любовь, ради вожделенного свидетельства Твоей благосклонности. Что еще, Господи, есть во всем этом мире, что смогло бы мое сердце порадовать, чего бы оно могло пожелать, коль скоро Ты любезно мне позволяешь вкусить и возлюбить Себя? Сие по праву зовется Таинством любви[564]. Можно ли где-нибудь услышать или увидеть нечто достойнейшее любви, нежели то, чтобы самому стать по благодати любовью? Я, Владыка, не вижу никакого различия: принял ли Тебя зримым образом Симеон или незримым образом я. Насколько мало мое телесное око способно воспринять подлинное Твое человечество, настолько же мало его телесное око могло созерцать Твое Божество, разве что верою, как теперь это со мною. Да и что мне до плотского зрения? У кого отверсты духовные очи, тому нечего обращать внимание на плотское зрелище, ибо очи духа прозревают глубже и правильней[565]. Я, Господи, знаю по вере, насколько сие можно знать, что Ты у меня в чаше сей[566]. Чего же мне более? Все, чего желает сердце мое, есть у меня. В тысячу раз полезнее мне, что я не могу Тебя видеть. Да и как в сердце своем я сумел бы усладиться Тобой, зримо имея Тебя пред собою?[567] Так оставляется то, что достойно любви, но отпадает то, что не облеклось в человечество[568]. Господи, когда я помышляю о том, с каким немыслимым благолепием, с какой любовью, в каком порядке Ты учредил всякую вещь, то сердце мое вопиет громогласно: «О возвышенное богатство бездны премудрости Божией, каково ты само по себе, если ты столь изобильно в дивных своих излияниях!»[569]

Воззри, милостивый Владыка, на вожделение моего сердца! Никогда, Господи, ни единого короля и ни одного императора не принимали с тем же почетом, не обнимали с такой же любовью долгожданного гостя, пришедшего из далекой страны, и ни одного супруга не вводили в дом с тем же восторгом и уважением, как душа моя желает принять нынче Тебя, моего достойнейшего императора, самого дорогого для сердца гостя, возлюбленного супруга души, и ввести в сокровенное, в лучшее, что есть у души и у сердца, предложив Тебе сие с таким почтением, с каким не предлагалось ни единым творением. Посему, Владыка, наставь, как мне себя с Тобою вести и как Тебя принимать, дабы сие было исполнено красоты и любви.

Ответ Вечной Премудрости. Тебе надлежит принимать Меня почтительно и вкушать смиренно. Нужно хранить Меня ревностно, обнимать в супружеской любви и держать перед своими очами в божественном достоинстве. Духовный голод и неизменное благоговение должны понуждать тебя ко Мне больше, нежели привычка. Душе, желающей принять Меня внутренне и вкушать с наслаждением в потаенном затворе своей отрешенной жизни, следует прежде очиститься от пороков и украситься добродетелями, стать охваченной ничем не обремененной свободой, унизанной розами горячей любви, осыпанной прекрасными фиалками смиренного [само]отвержения и белыми лилиями подлинной чистоты. Душа должна Мне молиться в сердечном покое, ибо в покое место Моего пребывания;[570] должна обнять Меня своими руками, исключив любовь ко всему постороннему, ибо такой Я стыжусь и избегаю, как дикая птица — клети. Пусть она воспоет для Меня Сионскую песнь[571], она же есть пламенеющая любовь вместе с бесконечной хвалой. Тогда Я ее обниму, и она склонится Мне на сердце! Если она удостоится тихого мира, незамутненного видения, необычайного наслаждения, предвкушения неизбывной сладости и восприятия вечного блаженства[572], то пусть она сие сохранит, сохранит для себя (ведь чуждый [Мне] сего не воспримет), говоря с воздыханием сердечным: «Воистину, Ты — Бог сокровенный, Ты — потаенное Благо, его же не может знать тот, кто его не вкусил».

Служитель. Горе крайней моей слепоте, в каковой я до сих пор пребывал, срывал алые розы, но не слышал их аромата, шел среди дивных цветов, но не видел их! Я был как засохшая ветвь, орошенная сладостной майской росой. Увы, меня не оставляет скорбь от того, что многие дни Ты был рядом со мной, а я от Тебя был далек. Увы, благостный Гость чистой души, как до сих пор я был неприветлив с Тобой, как часто пренебрегал я Тобою! Как мало хотел насладиться ангельской трапезой; имея в своих устах благородный бальзам, не чувствовал вкуса. Увы, ненаглядная услада всех ангелов, никогда еще я не радовался Тебе как подобает. Когда ко мне утром собирался явиться мой близкий друг, я радовался этому целую ночь, но никогда не готовил себя, как был бы должен, к приходу дражайшего Гостя, Коего почитают небеса и земля. О, как скоро я от Тебя отвращался и изгонял Тебя из имения Твоего! О милостивый Боже, Ты тут обретаешься Сам, а с Тобою сонм ангелов, я же закоснел в небрежении! Я умолкаю, Владыка, не говорю о Тебе! Но, воистину, Господи, я не знаю такого места на многие мили вокруг, где — как мне было бы несомненно известно — находятся святые ангелы и высшие духи, во всякое время Тебя созерцающие, чтобы мне по доброй воле туда устремиться. И даже если бы я их там не увидел, сердце в плоти моей сильно возрадовалось бы. О сладостный Господи, то, что Ты Сам, Владыка всех ангелов, здесь находился и имел при Себе сонмы ангелов, мне же это место было неведомо, всегда будет печалить меня! Я должен был поклониться этому месту, где, как я знал, Ты присутствуешь, если бы даже не удостоился ничего остального![573]

Увы, Боже, сколь часто стоял я на том месте, где Ты был в Святых Дарах предо мною и подле меня, — стоял бездумно и безрассудно. Тело было здесь, а сердце где-то далече. Как часто в опрометчивости своей я отворачивался от Тебя, Господа праведного, и сердце мое не посылало Тебе ни одного искреннего приветствия вкупе с благоговейным поклоном[574]. Господи, милостивый Господи! Очи мои должны были воззреть на Тебя с искрящейся радостью, мое сердце должно было возлюбить Тебя со всем вожделением, уста мои должны были восславить Тебя пламенным славословием, идущим из самого сердца, все мои силы должны были излиться ради радостного служения Тебе[575]. Что делал раб Твой Давид пред ковчегом, где лежали только телесная манна небесная и плотские вещи? Он радостно скакал изо всех своих сил![576] Я же, Господи, ныне стою здесь пред Тобою и Твоими святыми ангелами и с горючими слезами своего сердца припадаю к Твоим стопам. Подумай, подумай, милостивый Господи, вот Ты — предо мной, плоть от плоти моей и брат мой, прости и отпусти мне все то бесчестие, какое я когда-либо Тебе сотворил, ибо я о том весьма сожалею и буду всегда сожалеть, поскольку свет мудрости мне лишь начинает сиять. И то место, где Ты обретаешься, не только по Своему Божеству, но и по Своему дивному, любезному человечеству, будет впредь мною всегда почитаться.

Ах, милостивое Благо, достопочтенный Владыка и сладостный Гость, моя душа хотела бы обратиться с вопросом. Дражайший Господи, открой мне: что даруешь Ты возлюбленной Тобою [душе] Своим истинным присутствием в Святых Дарах, если она воспринимает Тебя с любовью и горячим желанием?

Ответ Вечной Премудрости. Разве тому, кто любит, приличествует такой вопрос? Что есть у Меня лучше того, чем являюсь Я Сам? Обладающий любимым самим по себе будет ли спрашивать о чем-либо прочем? Да и в чем тот отказал, кто отдает себя сам? — Я отдаю тебе Себя, забираю тебя у тебя и тебя объединяю с Собою, ты же теряешь себя и обращаешься в Меня[577]. Что дает безоблачному небу солнце в своем дивном, лучезарном сиянии? Что дарует сумрачной ночи ярко воссиявшая Утренняя звезда? Что дает радостное великолепие лета после прохладного и печального зимнего времени?

Служитель. О Господи, они приносят богатые дары.

Ответ Вечной Премудрости. Они кажутся тебе богатыми, ибо зримы тебе. Посмотри, малейшая толика благодати, истекающая из Меня в Святых Дарах, сверкает в вечности ярче всякого милого [оку] сияния солнца; она светлей Утренней звезды. В вечной же красоте она тебя украсит богаче, нежели убранство лета украсит землю. Или Мое светлое Божество не ярче какого-то солнца, Моя благородная душа не светлей какой-то звезды, Моя просиявшая плоть не прекрасней летнего благолепия? А ведь ты их сегодня воистину принял!

Служитель. Почему же дары Твои, Господи, не ощущаются более явно? Со мною нередко бывает такое ожесточение, что всякое сияние, благодать и всякая сладостность достигают меня так же мало, насколько я разумею, как свет — слепорожденного человека, который его никогда не видел. Если мне позволено будет, Владыка, сказать, то я охотно желал бы Твоего подлинного присутствия, если бы Ты давал знать о Себе более явно[578].

Ответ Вечной Премудрости. Чем менее явно Я даю знать о Себе, тем чище вера твоя и тем больше награда[579]. Господь естества действует столь тайно в прекрасных деревьях и чудесным образом позволяет им разрастаться, что никакому глазу и никакому чувству того незаметно, покуда все не исполнится. Я — не свет, светящий вовне, Я — не вовне обращенное благо, Я — благо, обращенное внутрь. И оно тем более благородно, чем более духовно[580].

Служитель. Увы, Боже, как мало людей, ценящих в глубине [сердца] то, что получают: они приступают к Святым Дарам, как и многие прочие, порочно и безрассудно, а, приступив к Дарам пустыми, отходят от них лишенными благодати. Они вкушают трапезу, не размышляя о том, что они принимают[581].

Ответ Вечной Премудрости. Для подготовленных изрядно Я — хлеб живый. Для подготовленных худо — хлеб черствый. Для неподготовленных — преткновение на жизненном поприще, внезапная смерть и проклятие вечное.

Служитель. О Владыка, не ужасно ли это! Но кого Ты, милостивый Господи, называешь подготовленным изрядно, а кого неподготовленным?

Ответ Вечной Премудрости. Изрядно подготовлены те, кто просветлен. Хуже подготовлены те, кому препятствуют вещи, а не подготовлены грешники, закосневшие в смертных грехах волей и делом[582].

Служитель. Милостивый Господи, но если в тот час [, когда должно приступать к Твоим Дарам,] человек начинает от всего сердца жалеть о своих прегрешениях и прилагать все усилия к тому, чтобы избавиться от них, как того и требует христианское учение?

Ответ Вечной Премудрости. Тогда он уже не в грехах[583].

Служитель. Как я разумею, Владыка, сие — одно из величайших дел, на какое человек способен в этом времени. Но кто, Господи, из живущих во времени может достойно приготовиться к принятию Тебя?

Ответ Вечной Премудрости. Такого человека пока не рождалось![584] Обладай он природным сияньем всех ангелов, чистотой всех святых, сотвори добрых дел столько, сколько их совершили все люди, он и тогда был бы Меня недостоин.

Служитель. Увы, с каким же трепетом нам, недостойным и безблагодатным, подобает приступать к Тебе, Господи милостивый!

Ответ Вечной Премудрости. Если человек делает все, что ему по силам, от него нельзя требовать большего, несовершенное же завершает Бог. Пусть больной отбросит всякую робость и предаст себя в руки врачу, чье присутствие станет его исцелением.

Служитель. Как лучше, дражайший Господи, Тебя принимать в честных Дарах, часто или редко?

Ответ Вечной Премудрости. Человеку, у которого от этого ощутимо умножается благодать и благочестие, будет полезней выказывать здесь усердие[585].

Служитель. А если, Владыка, он, как ему кажется, остается таким же, каким был прежде, или часто впадает в сильное ожесточение?

Ответ Вечной Премудрости. Человеку, если он делает то, что ему подобает, не следует чураться ожесточения, поскольку спасение души, заключенное по произволению Божьему в оном ожесточении, нередко исполняется лишь в свете чистой веры, причем столь же благородно, как и в великой сладостности[586]. Я — Благо, которое возрастает, если им пользоваться, и исчезает, если его беречь. Лучше приходить в любви, чем сторониться от страха. Лучше приступать ко Мне каждую неделю, достигнув глубокого дна подлинного смирения, нежели приходить раз в год, упиваясь собственной праведностью[587].

Служитель. Когда, Господи, происходит втекание благодати от Святых Даров?

Ответ Вечной Премудрости. В тот самый момент, когда они потребляются[588].

Служитель. Любезный Владыка, а если человек, будучи в бескрайней тоске по Твоему телесному присутствию, стремится причаститься Святых Даров, но ему все-таки не хватает Тебя?

Ответ Вечной Премудрости. Иные люди насыщаются Мною, хотя не вкушали Меня, другие же отходят от трапезы, не насытившись, потому что вкушали Меня только телесно, а те вкушали духовно[589].

Служитель. Милостивый Господи, человек, вкушающий Тебя телесно и духовно, есть ли у него преимущество перед тем, кто вкушает Тебя только духовно?

Ответ Вечной Премудрости. Человек, имеющий Меня и Мою благодать, имеет ли он больше того, кто имеет лишь Мою благодать?[590]

Служитель. Господи, как долго Ты пребываешь телесно в том человеке, который Тебя вкусил?

Ответ Вечной Премудрости. До тех пор, покуда сохраняются образ и подобие Святых Даров[591].

Сие надлежит тебе говорить, когда приступаешь [к Святым Дарам]

Эй, живой плод, сладостная драгоценность, дивное райское яблоко расцветшего сердца Отца, ароматная кисть кипера в виноградниках Енгедских[592], кто мне ныне позволит Тебя достойно принять, чтобы возымел Ты охоту явиться ко мне, остаться со мною и никогда не разлучаться со мной! Эй, бесконечное Благо, наполняющее небо и землю, склонись милосердно ко мне, не пренебрегай Своим жалким творением! Если, Владыка, я Тебя не достоин, то все-таки нуждаюсь в Тебе. Ах, милостивый Господи, разве не Ты словом одним сотворил небо и землю? Ты сможешь исцелить больную душу мою единственным словом[593]. Ах, Владыка, поступай со мной по Твоей благодати, Твоему бескрайнему милосердию, но не по заслугам моим. Ты — невинный Агнец пасхальный, приносимый в жертву поныне за грехи всех людей. Ах, сладостная, благоуханная манна небесная, несущая в себе лакомый вкус по желанию всякого сердца[594], возвесели в Себе иссохшие уста души моей: напитай, напои, укрепи и укрась, объединись со мною в любви! Вечная Премудрость, мощно войди в душу мою, дабы изгнать всех моих супостатов, попалить все мои прегрешения, простить все пороки мои. Просвети мой разум светом истинной веры в Тебя, воспламени мою волю сладостной любовью к Тебе, проясни мои чувства Своим веселым присутствием и сообщи всем моим силам добродетель и совершенство. Храни меня в час кончины моей, дабы открыто наслаждаться Тобою в вечном блаженстве. Аминь.

Небесное утешение человека, страдающего ради Бога.

В середине изображен Служитель: он стоит рядом со стулом, его голова украшена венцом. Служителя обнял ангел. Другие ангелы наблюдают за сценой, один из них играет на инструменте «рёбёбляйн». Справа сверху на круглом поле поясное изображение Вечной Премудрости и Девы Марии. Надписи сверху и слева над стулом гласят, соответственно: «Кто хочет присоединиться к рыцарству Божьему, тому надо иметь мужественное сердце во всяком страдании и ни за что не отступать от сего», «Кто обнят Вечной Премудростью и святым ангелом, того впредь никогда не постигнет тяжкая скорбь».

В оригинале данная иллюстрация образует диптих со следующей иллюстрацией (см. с. 234 наст. изд.), снабженный общей надписью: «Сии следующие дальше картинки указуют на небесную радость во времени всех страдающих ради Бога людей, а также на великую честь и всехвальное достоинство, каковые им уготованы в вечности».

Глава XXIVКак подобает во всякое время безмерно прославлять Бога

«Lauda anima mea dominum, laudabo dominum in vita mea!»[595][596] О Боже, кто даст моему полному сердцу прежде смерти вдоволь насытиться хвалою Тебе? Кто даст мне в дни моего живота достойно восславить дражайшего Господа, Коего душа моя любит? Ах, любезный Владыка, если бы из сердца моего исторглись чудные звуки и их бы было не меньше, чем сладостных звуков, когда-либо извлеченных из струн, чем листьев и стеблей травы, и если бы все они поднялись прямо к Тебе в небесный чертог! Если бы из сердца моего вознеслось дивное, доселе не слыханное славословие, и оно снискало бы милость в очах Твоего сердца и возвеселило всю небесную рать! Если даже и недостоин я, возлюбленный Господи, славить Тебя, то душа моя требует, чтобы небеса восхвалили Тебя, озаряясь в своей восхитительной красоте сиянием солнца и бессчетными яркими звездами в светлых высотах. Чтобы Тебя восхвалили прекрасные пустоши, играя, сообразно своему естественному благородству, ликующей красотой в благолепии лета, в пестром цветочном убранстве и, — ах, — все добрые помыслы и горячее влеченье к Тебе, рожденное в чистом, любящем сердце, когда оно было объято веселым летним блаженством Твоего воссиявшего Духа.

Лишь задумаю, Господи, восславить Тебя возвышенным песнопением, тотчас сердце в теле моем готово истаять, проходят мысли мои, слов не хватает, у меня исчезают все зримые очертания. Лишь захочу прославить Тебя, лишенное образов Благо, в сердце возгорается нечто такое, чего никто изъяснить не умеет. Взойду ли к прекраснейшим из творений, возвышенным духам, к самым чистым из сущностей, всех их превосходишь Ты несказанно[597]. Сойду ли в глубочайшую бездну Твоей собственной благостыни, Владыка, иссякает всякое славословие, ибо ничтожно оно. Когда я взираю на милые, живые картины, на превосходные твари[598], то они говорят моему сердцу: «Эй, посмотри, не прекрасен ли Тот, из Которого мы истекли, от Него же возникла всякая красота!» Я миную небо и землю, мир и подземные бездны, леса и луга, горы и долы, и все они моим ушам воспевают многоголосую песнь бескрайней славы Твоей. И когда я взираю на то, сколь бесконечно прекрасно и благочинно устроил Ты все, и благо, и зло, я лишаюсь слов и безмолвствую. Но едва подумаю, что Ты, Господи, досточтимое Благо, — Тот самый, Кого душа моя избрала, приняв для себя единственным, желанным Возлюбленным, о Господи, сердце мое, восхваляя Тебя, готово разорваться в себе.

О любезный Владыка, ныне воззри на сокровенное влечение моего сердца и души моей и научи меня славить Тебя, наставь, как Тебя славить достойно, прежде чем я оставлю сей мир, ибо сего жаждет душа моя в моей плоти.

Ответ Вечной Премудрости. Воспеваешь ли Мне славу охотно?

Служитель. О Господи, к чему Ты искушаешь меня? Тебе же открыто всякое сердце! Ты знаешь, что сердце готово преобразиться в плоти моей от праведного устремления, которое мною владеет от моих юных дней.

Ответ Вечной Премудрости. «Праведным пристало славословить Меня»[599].

Служитель. Увы, Господи, вся моя праведность покоится на бескрайнем Твоем милосердии. Тебя восхваляют, любезный Владыка, и лягушки в пруду; хотя петь они не умеют, они все-таки квакают[600]. О, знаю я, и мне, несомненно, известно, кто я, Господи, есть. Ведомо мне, что было бы правильней сокрушаться о своих прегрешениях, чем Тебя восхвалять... Но все же, бесконечное Благо, не пренебрегай моим, мерзкого червя, устремлением возносить Тебе похвалу. И хотя Тебе, Господи, в свою величайшую меру возносят хвалу серафимы, херувимы и бесчисленные сонмы возвышенных духов, разве могут они сделать что-либо большее пред лицом [Твоего] недостижимого для всех славословий непомерного достоинства, чем самое малое из творений? Ты не нуждаешься, Господи, ни в одном из творений, однако непостижимую благость Твою постигают тем более, чем больше Ты Себя сообщаешь не заслужившим сего[601].

Ответ Вечной Премудрости. Кто надеется восхвалить Меня по достоинству, поступает подобно человеку, хотящему угнаться за ветром и схватить собственную тень. И все же тебе и прочим творениям позволено славить Меня в меру возможности. Ибо до сих пор не было такого творения — ни малого, ни великого, ни доброго, ни худого — и никогда такого не будет, чтобы оно не прославляло или не считало Меня достойным хвалы. И чем больше оно едино со Мною, тем, в очах его, большей Я достойна хвалы. Чем больше воздаваемая тобою хвала похожа на хвалу в вечной славе, тем больше она Мне угодна. Твоя хвала тем более походит на ту, чем более она освобождена от образов тварей и объединена со Мной в истинном благоговении. В ушах Моих внутреннее созерцание благозвучней, чем похвала лишь на словах. Сердечные вздохи раздаются в них громче торжественных обращений. Смиренное уничижение себя самого, при подлинном пренебрежении собой, перед Богом и всеми людьми в желании быть ничем раздается в ушах Моих сладостней всякого звука[602]. Никогда на земле Я не был так угоден Отцу Моему, чем когда испускал дух на кресте. Некоторые люди прославляют Меня лишь красивыми словесами, но сердца их далеко от Меня[603]. На сию хвалу Я мало взираю. Другие люди прославляют Меня, если у них исполняется все, чего бы они ни желали, а когда их постигают несчастья, то хвала иссякает. Такая хвала Мне отвратительна[604]. Но вот каково прославленье, коему радуется Мой божественный взор: если ты Меня прославляешь сердцем, словом и делом так же искренне в печали, как в радости, во всяком страдании, как величайшей удаче, ибо тогда помышляешь ты обо Мне, а не о себе.

Служитель. Совсем не страданий, Владыка, желаю я от Тебя и причину этому не хочу объяснять. Но вот я покидаю себя до самого основания, и все оттого, что сердце мое жаждет вечно славить Тебя, ибо сам по себе я никогда не умел как подобает покинуть себя. Господи, коль скоро Тебе будет угодно, чтобы мне стать презреннейшим человеком, какого знал этот мир, то по любви я готов сие претерпеть во славу Тебе. Владыка, ныне отдаю себя на милость Твою: если бы меня обвинили в величайшем злодействе, какое когда-либо совершал человек, и каждый, кто бы увидел меня, плевал мне в лицо, то я и сие претерпел бы во славу Тебе, лишь бы в очах Твоих, Господи, мне оставаться невинным. Но если бы я был виноват, то хотел бы страдать во славу достохвальной Твоей справедливости, ведь ее почитание мне дороже в тысячу раз моей собственной чести. И хотел бы за всякое мое поношение особо Тебя прославлять и произносить вместе с разбойником на кресте: «Я осужден справедливо. А что сделал Ты? Помяни меня, Господи, во Царствии Твоем!»[605] Если Ты ныне захочешь Меня отсюда забрать, и это было бы во славу Тебе, то я не стану добиваться отсрочки, но желаю только того, чтобы, состарься я подобно Мафусаилу[606], от моего имени Тебя прославили каждый год этого долгого времени, и каждая неделя этих годов, и каждый день этих недель, и каждый час этих дней, и каждое мгновение этих часов [прославляли] столь превосходной хвалой, какой не славил ни один из святых в истинном сиянии святости, и так много раз, сколько бывает пылинок в солнечном зайчике, дабы исполнилось мое благое желание, словно я сам совершил все это во времени.

Поэтому, Господи, прибери меня к Себе, скоро или через долгое время, ибо таково желание моего сердца. Скажу, Владыка, больше того: если бы мне уже нынче предстояло уйти из этого мира и, к вящей славе Твоей, гореть в чистилище пятьдесят лет, то вот, восхваляя Тебя, я падаю ниц пред Тобой и добровольно принимаю сие ради Твоей вечной славы. Будь благословенно чистилище, в котором на мне исполняется слава Твоя! Ты, Господи, а не я, — то, о чем думаю я, что люблю и чего я взыскую, совсем не себя. Тебе, Господи, ведомо все, открыто всякое сердце. Ты знаешь, сколь твердо я на этом стою. Если бы даже я знал, что мне суждено во веки оставаться на самом дне ада, я и тогда бы от Тебя не отрекся, какую бы боль моему сердцу ни причинило лишенье блаженного Твоего созерцания[607]. Если бы я мог вернуть время, потерянное всеми людьми, загладить их прегрешения и возместить в полной мере хвалой и славой те оскорбления, что Тебе наносились, я бы охотно то сделал. Если бы сие было возможно, с самого дна преисподней от меня вознеслась прекрасная похвала[608]. Она бы прошла через ад, землю, воздух и все небеса, пока не достигла Твоего Божьего лика. Но поскольку сие невозможно, то я желал бы тем больше теперь Тебя восхвалять, чтобы хотя бы здесь насладиться Тобой.

Поступай со мною, Владыка, Своим жалким творением, дабы исполнилась слава Твоя. Пусть все будет как будет, а я стану славить Тебя, пока в устах моих имеется хотя бы немного дыхания. Если утрачу я речь, хочется мне, чтобы мановение моего пальца подтверждало и венчало собой всю ту похвалу, которую я всегда Тебе возносил[609]. Еще же хочу я, чтобы, когда мое тело, истлев, рассыплется в прах, от всякой пылинки возносилась бесконечная слава сквозь твердый камень и через целое небо пред Твоим божественным ликом вплоть до Судного дня, когда в хвале Тебе вновь объединятся тело с душой[610].

Ответ Вечной Премудрости. Упорствуй в этом стремлении до самой кончины, сие — угодная Мне похвала.

Служитель. Ах, милостивый Господи, раз уж Ты от меня, несчастного грешника, принимаешь хвалу, то прошу я, чтобы Ты растолковал мне вот что: Владыка, нужна ли внешняя хвала, каковую творят словами и песнопениями?

Ответ Вечной Премудрости. Сия также потребна, и тем больше, чем сильней волнует внутреннего человека, ибо он зачастую воспламеняется ею, особенно начинающий[611].

Служитель. Любезный Господи, у меня есть стремление — если уж лучше начинать во времени то, что предстоит делать в вечности, — стяжать прилежную хвалу, и чтобы она не прерывалась даже на миг. Владыка, я нередко говорил об этом желании: «Ах, небо, зачем ты спешишь? Куда несешься так быстро? Прошу тебя: оставайся там, где пребываешь теперь, пока я не восхвалю Моего несравненного Господа по велению сердца!»[612] Когда же, Господи, я оставался недолгое время, не вознося Тебе непрерывной хвалы, то, придя в себя, говорил в самом себе: «Увы, Владыка, вот уже прошла тысяча лет, как я не помышляю о Возлюбленном мной!» Эй, милостивый Господи, наставь меня, насколько возможно, как мне, пока тело остается с душой, постоянно и неколебимо славословить Тебя?

Ответ Вечной Премудрости. Помышляющий обо Мне, что бы он ни узрел, хранящий себя от греха и подвизающийся в добродетели, сей прославляет Меня во всякое время. Но все-таки, раз уж стремишься к высшему славословию, выслушай больше. Душа подобна легкой пушинке. Если сия ни к чему не привязана, то возносится, в силу своей природной подвижности, в высоту к небесам, но если что-то обременяет ее, то она опускается долу. Подобным образом разум, облегченный от порочного бремени, возносится, по причине своего естественного благородства, посредством созерцания к небесным вещам. Когда сие происходит, разум освобождается от плотских желаний и водружается в тишину, а каждое его помышление нерасторжимо присоединяется во всякое время к неизменному Благу — и он беспрестанно воздает Мне хвалу. В этом свете, насколько сие можно выразить словом, человеческий дух как бы полностью утопает, переходит от земного состояния в духовное, подобное ангельскому. И тогда, что бы человек ни делал: трудился, вкушал, пил, спал или бодрствовал, все это — не что иное, как сплошная хвала.

Служитель. Ах, мой любезный Владыка, что за сладостное наставление! Возлюбленная Премудрость, я бы охотно желал быть Тобою наставленным еще в четырех вещах. Вот первая: где, Господи, я найду главную причину восхвалять Тебя?

Ответ Вечной Премудрости. В Первопричине всякого блага и затем потоках, [из нее] истекающих[613].

Служитель. Эта Причина, Владыка, слишком для меня высока и мне совсем неизвестна. Тут должны Тебя славить высокие кедры на Ливанской горе, небесные духи да ангельские умы. И все-таки хочется мне, грубому сорняку, выступить вперед с похвалой, чтобы, видя мою исполненную желания немощь, они вспомнили о своем высоком достоинстве и, в светлой своей чистоте, испытали потребность воздать Тебе славу, подобно тому, как кукушка побуждает соловья к его прекрасному пенью. Впрочем, мне по силам воспеть истечение Твоей благостыни. Едва я, Господи, вспомню, кем прежде я был, сколь часто оберегал Ты меня, из каких бедствий и тягот меня извлекал — о, вечное Благо, как сердцу моему не расплавиться вовсе, прославляя Тебя! Как долго, Владыка, терпел Ты меня и приветливо принимал, как часто и сладостно являлся мне втайне и внутренне меня увещал! А я, сколь неблагодарным я ни был, Ты не оставлял Своего дела, пока меня к Себе не привлек. Разве я не должен за это славить Тебя? Воистину, Господи, должен! Милостивый Владыка мой, хочется мне, чтобы пред очами Твоими была воспета великая похвала, подобная светлому и радостному ликованию ангелов, когда в самый первый миг узрели они свою утвержденность и отверженность прочих[614]. Сия похвала должна быть подобна той радости, которая обуревает несчастные души, когда они покидают страшную темницу чистилища, восходят к Тебе и видят впервые Твой дружелюбный и сияющий лик. Она должна походить на беспредельное славословие, воспетое в небесных чертогах после Судного дня, когда избранные, утвердившись в праведности, навсегда отделятся от злых.

Еще одно, Господи, что я хотел бы узнать о славе Твоей, — то, как мне использовать все естественные блага, которыми я обладаю, ради вечной славы Тебе?[615]

Ответ Вечной Премудрости. Поскольку никому во времени не известно, как ему надлежащим образом и руководствуясь надежным знанием различать между природой и благодатью, постольку — когда в твоем разуме или в теле возникнет нечто благолепное, радостное и возвышенное, будь то от естества или от благодати — устремись в Бога скорейшим, мощным порывом и предложи Ему это, дабы сие превратилось в Мое прославление, ибо Я — Господь как естества, так и благодати. И тогда естественное станет в тебе сверхъестественным[616].

Служитель. А как мне, Владыка, обратить в Твою вечную славу то, что запечатлевают во мне лукавые духи?[617]

Ответ Вечной Премудрости. Если в тебя проникнет дух зла, говори: «Господи, сколь часто сей или другой злобный дух помимо воли вселяет в меня такие непотребные помыслы, столь часто вместо этого пусть возносится Тебе от меня разумною волей прекраснейшая похвала, которой этот самый дух зла должен был, если бы устоял, славить Тебя в неизменно длящейся вечности, так что я, ибо он был отвержен, замещаю его, прославляя Тебя. Сколь часто он будет нашептывать мне непотребную, недобрую мысль, столь же часто да будет вознесена Тебе добрая».

Служитель. Вот я вижу, Владыка, что Твоим праведникам все содействует ко благу[618], если уж самое скверное, на что способен лукавый, может для них обратиться к благому.

Теперь скажи еще кое-что: как мне, любезный Владыка, обратить во славу Тебе то, что я вижу и слышу?

Ответ Вечной Премудрости. Когда узришь большое количество, как только увидишь исключительную красоту или великое множество, то восклицай из глубины своего сердца: «Не иначе, Владыка, но столь же часто и дивно должны ныне на моем месте Тебя с любовью приветствовать тысячи тысяч служащих Тебе ангельских духов; должны вместо меня Тебя восхвалять тьмы тем духов[619], предстоящих перед Тобой; должны желать за меня все священные устремления всех угодников, должна славить [Тебя] вместо меня восхитительная красота всех творений».

Служитель. Ах, милостивый Боже, как Ты освежил разум мой и вдохновил его Своим прославлением!

Господи, но это временное прославление наставило сердце мое и наполнило мою душу тоской по вечному, никогда не смолкающему славословию! Увы, избранная Премудрость моя, когда взойдет светлый день, когда наступит радостный час совершенного, необратимого исхода из сей юдоли страданий[620] к Возлюбленному моему, дабы мне, ах, с любовью взирать на Тебя и Тебя восхвалить? Воистину, Господи, я начинаю сильно страдать, начинаю внутри себя невыносимо томиться по единственной Ограде моего сердца. О, скоро ли я к ней приближусь? О, как долго тянется время, как медлит тот миг, когда я лицом к лицу узрю свою сердечную радость и смогу вдоволь насладиться Тобой! Ах, чужбина, сколь ты мучительна для человека, ибо он себя чувствует воистину обездоленным! Господи, погляди, едва ли отыщется такой человек на земле, кто имел бы то, чего он искал, имел хотя бы небольшое пристанище, где он дал бы покой своим стопам. Ах, единственное Единое мое, которое душа моя ищет и жаждет, Ты знаешь, я — тот, кто оставлен только Тебе. Что бы я, Владыка, ни видел, ни слышал, то для меня — сплошное страдание, если я в этом не обретаю Тебя. Присутствие всех людей рядом со мной, если только они не собраны ради Тебя, — мучение для меня. Господи, что же меня укрепит, что поддержит меня?

Ответ Вечной Премудрости. Тебе надо почаще захаживать в дивный, благоухающий сад цветущей славы Моей. Во времени нигде нет такого предвкушения небесного жительства, как в людях, восхваляющих Бога в бодрой, добродетельной радости. Нет ничего, что бы так возвышало человеческий дух, облегчало страдания, прогоняло злых духов и побеждало уныние, как ликующее славословие Богу. Бог близок тем, кто славит Его. Сии люди общаются с ангелами и приносят пользу сами себе. Такое славословие исправит ближнего твоего и порадует душу. Достойной славой восхваляется и все небесное воинство.

Служитель. Милостивый Господи и любезная Вечная Премудрость моя! Хочется мне, чтобы, как только раскроются утром очи мои, вознеслось и сердце мое, а из него воспылал огненный факел славословия Тебе и самого горячего обожания, на какое способно любящее сердце во времени, обожания, подобного любви возвышенного духа серафимов, пламенеющей в вечности, а также той бесконечной любви, какой Ты, Отче небесный, любишь дражайшее Чадо Свое в любви от Вас Обоих исходящего Духа;[621] чтобы оное славословие раздавалось в отеческом сердце так сладостно, как в свободных душах никогда не звучало во времени восхитительное, в своем роде, бряцанье всяческих струн; чтобы от сего факела исходил столь чарующий запах хвалы, словно его издает смесь из перетертых изысканных трав и благородных корений и снадобий всех добродетелей в высшей их чистоте;[622] чтобы сам вид сего славословия был в благодати так прекрасно украшен, как в своем прелестном цветении никогда не украшался и май; чтобы все это было радостным зрелищем для Твоих, Боже, очей и всего небесного воинства. А еще я желаю, чтобы сей факел всегда жарко пылал во всяком моем молитвенном делании: из уст, в песнопениях, помыслах, в словах и делах, дабы он обратил в бегство всех моих супостатов, стер все мои прегрешения, стяжал благодать и приблизил благую кончину, дабы завершение сей, во времени звучащей хвалы стало началом беспрерывного вечного славословия. Аминь.

Рыцарское достоинство человека, страдающего ради Бога.

На переднем плане коленопреклоненный Служитель принимает в знак посвящения в рыцари кольцо от Вечной Премудрости. Три ангела подносят ему рыцарское облачение, два других ангела в правом верхнем углу трубят в трубы. У ног Служителя панцирь с монограммой «IHS». Это же имя заметно на одной из деталей подаваемого Служителю облачения, щите и знамени рыцарей, образующих группу в правой части изображения. Надписи сверху и слева гласят, соответственно: «С небесной сладостностью, божественной мудростью и ангельской нежностью утешает Господь своих служителей за все их невзгоды», «Рыцарских одеяний и почестей удостоятся в вечности те, кто здесь не позволит себе, ради Бога, смутиться страданиями и пренебрежением [людей]».

В оригинале диптих иллюстраций со с. 222 и 234 снабжен общей надписью (см. предыдущее описание).

Часть третьяСОДЕРЖИТ СТО СОЗЕРЦАНИЙ И ПРОШЕНИЙ, [ИЗЛОЖЕННЫХ] В КРАТКИХ СЛОВАХ, КАК ИХ СЛЕДУЕТ С БЛАГОГОВЕНИЕМ ПРОИЗНОСИТЬ ВСЯКИЙ ДЕНЬ

Каждый, кто желает уметь скоро, несомненно и ревностно созерцать любезные страсти Господа нашего Иисуса Христа, в Нем же заключено все наше спасение, и хочет испытать благодарность Его многообразным страданиям, тот пускай выучит наизусть сотню сих созерцаний, изложенных далее по отдельности, старательно вникая в их смысл[623], заключенный в кратких словах, благоговейно читает их ежедневно с сотней великих метаний, либо как ему покажется лучше, и со всяким метанием произносит «Pater noster», «Salve regina», а то и «Ave Maria»[624], когда речь заходит о нашей Владычице. Ибо так сии созерцания были открыты Богом одному брату-проповеднику, когда он после заутрени стоял пред распятием и внутри себя сетовал Богу на то, что не умеет созерцать Его страсти и что ему оттого очень горько. Ведь вплоть до этого часа ему сего весьма не хватало, однако впоследствии недостача прошла. Затем, в немногих словах, брат от себя добавил прошения, чтобы всякий человек нашел себе причину молиться, как кому ляжет на сердце[625].

I. Эй, Вечная Премудрость, мое сердце напоминает Тебе, как Ты, после Тайной Вечери, истекал на Елеонской горе кровавым потом от страха, охватившего Твое нежное сердце,

II. И как Тебя свирепо схватили, крепко связали и повели, беззащитного, силою,

III. Как, Господи, ночью нечестиво с Тобой обращались, жестоко били, плевали и завязали Твои светлые очи.

IV. Утром же Тебя обвинили перед Каиафой и признали повинным смерти,

V. А Твоя дражайшая Матерь смотрела на Тебя в несказанной муке сердечной.

VI. Опозоренный, Ты предстал пред Пилатом, был оклеветан и приговорен к смертной казни.

VII. Вечная Премудрость, над Тобой насмехались, облачив перед Иродом в белоснежные одеяния,

VIII. Твое прекрасное тело было беспощадно изорвано и истерзано жестокими ударами плети,

IX. Твоя нежная глава была уязвлена остриями шипов, и любезный Твой лик окрасился кровью,

X. Тебя, осужденного, позорно и скорбно повели на казнь с крестом [на плечах].

Призываю Тебя, о, единственное мое упование, по-отечески прийти мне на помощь во всех моих бедах. Освободи меня от тяжких, бесчестных оков и сохрани от тайных пороков и явных грехов. Прикрой от лживых советов врага и причины всех прегрешений. Позволь ощутить в моем сердце страдание Твое и Твоей милой Матери. Милосердно направь меня, Господи, в моем последнем пути. Научи пренебрегать мирской славой и Тебе мудро служить. Да исцелятся все пороки мои в струпьях Твоих. Да укрепится мой разум против всех искушений и украсится в боли Твоей головы. И да понесу я все страдания Твои, насколько мне хватит на то моих сил.

I. Возлюбленный Господи, как на вознесенной ветви креста угасли и смежились Твои ясные очи,

II. Божественные уши Твои наполнились хулой и проклятьями,

III. Твое благородное благоухание смешалось с тяжким зловонием,

IV. Сладостные уста твои исказились горьким питьем,

V. Твое нежное осязание было оскорблено грубыми заушениями,

так я ныне желаю, чтобы Ты оградил очи мои от рассеянных взоров и уши мои от никчемных речей. Лиши меня, Господи, радости от приятного вкуса плотских вещей. Сделай, чтобы мне опостылело все, что относится к времени, и отыми у моего тела изнеженность.

I. Как, любезный Владыка, божественная Твоя голова склонилась от страданий и боли,

II. Неприглядно согнулась Твоя прекрасная выя,

III. Пресветлый Твой лик весь замарался плевками и кровью,

IV. Поблекли Твои чистые краски,

V. Растворился Твой восхитительный образ,

так даруй мне, Господи мой, возлюбить телесные беды, искать в Тебе весь мой покой, добровольно переносить внешнее зло, домогаться презрения, оскудеть для желаний своих и умереть для своих прихотей.

I. Милостивый Господи, как была пробита гвоздем Твоя правая длань,

II. И Твоя левая длань продырявлена,

III. Была распростерта десница Твоя,

IV. И протянута шуйца,

V. Твоя правая стопа была пронзена,

VI. И Твоя левая стопа свирепо проткнута.

VII Висел Ты беспомощный,

VIII. В великом истощении Своей божественной плоти,

IX. Все Твои нежные члены были недвижимо скованы узким подножием креста,

X. А Твое тело во многих местах было залито жаркою кровью,

так, о милостивый Господи, хочется мне, чтобы и в любви, и в страдании я был неподвижно прибит гвоздями к Тебе, все мои силы, как тела, так и души, прильнули ко кресту Твоему, а мой разум и желания мои накрепко соединились с Тобою. Даруй мне неспособность исполнять прихоти тела, расторопность в том, чтобы искать Твоей чести и славы. Я желаю, чтобы в теле моем не осталось ни единого члена, который не нес бы в себе особым образом кончину Твою и не являл бы с любовью подобия страданий Твоих.

I. Милостивый Господи, Твое цветущее тело усыхало и чахло на кресте, II. Спина Твоя, нежная и изможденная, обрела жесткую опору себе в грубой его древесине,

III. Болезненно обвисло Твое отяжелевшее тело,

IV. Все Твои члены были повреждены и изранены,

V. Но все это, Господи, переносило Твое сердце с любовью.

Пускай же, Владыка, Твое усыхание станет для меня вечным цветением, жесткая опора Твоя — мне духовным покоем и Твое обвисание — мне твердым стоянием. Вся Твоя боль да смягчит мою боль, а Твое любвеобильное сердце жарко воспламенит мое сердце.

I. Милостивый Господи, когда Ты находился в смертной тоске, Тебя унижали насмешливым словом

II. И тяжким глумлением.

III. Они вовсе уничижили Тебя в сердце своем,

IV. А Ты крепко стоял в поношениях

V. И с любовью молил о них возлюбленного Отца Своего.

VI. Ты, агнец невинный, был причтен к тем, кто виновен,

VII. С левой стороны Ты был проклинаем,

VIII. А с правой умоляем [разбойником],

IX. Ты простил ему все его прегрешения

X. И растворил ему [врата] небесного рая.

Милостивый Господи, научи же меня, служителя Твоего, твердо переносить ради Тебя любую насмешку, злое глумление и всякое уничижение, а также с любовью прощать ради Тебя всех моих супостатов. Ах, бесконечная Благость, ныне я приношу за свою окаянную жизнь Твою невинную смерть пред очами Отца в небесах и, Владыка, взываю к Тебе, вместе с разбойником: «Помяни, помяни меня во Царствии Твоем!»[626] Не проклинай меня за мои злодеяния, отпусти мне все мои прегрешения и раствори мне [врата] Твоего небесного рая!

I. Милостивый Господи, в тот час Ты был меня ради оставлен всеми людьми,

II. Твои друзья от Тебя отказались,

III. Ты стоял наг, насильно лишенный чести и одеяний,

IV. И силы Твои, казалось, иссякли.

V. Они же безжалостно обращались с Тобой, а Ты все терпел тихо и кротко.

VI. Ах, нежным сердцем Своим постиг Ты один до самых глубин сердечные муки Своей милой Матери,

VII. Видел ее скорбные жесты,

VIII. Слышал ее исполненные печали слова

IX. И препоручил ее, умирая, Своему ученику как милую мать,

X. А ученика Матери — как любимого сына.

Эй, дивный образчик всех добродетелей, отыми у меня непотребную любовь всех людей и сомнительную верность друзей[627]. Освободи меня от всякого нетерпения, даруй мне твердость перед всеми лукавыми духами и кротость пред всеми людьми с буйным нравом. Любезный Владыка, погрузи горькую кончину Свою мне в основание сердца, в молитву, в исполнение дел. О милостивый, возлюбленный Господи, ныне я вручаю себя неизменной верности и заботе Твоей Матери, любезной и чистой, а также Твоего избранного, возлюбленного ученика.

«Salve regina» либо «Ave Maria».

I. О пречистая, любезная Матерь, ныне напоминаю тебе о бескрайнем страдании сердца, которое ты испытала, впервые узрев свое милое Чадо висевшим на кресте в смертных муках,

II. Но не могла прийти на помощь Ему,

III. А лишь с содроганием глядела на распинавших Его

IV. И горько рыдала о Нем,

V. Он же весьма милостиво тебя утешал.

VI. Его слова, полные благости, изранили сердце твое,

VII Печальный твой облик смягчил бы и очерствелое сердце,

VIII. Твои материнские длани простерлись ввысь в безнадежной мольбе,

IX. Хотя Твое усталое тело в бессилии устремлялось к земле,

X. Твои нежные уста любовно лобзали Его истекавшую кровь.

Эй, Матерь всяческой благодати, по-матерински сохрани меня во все дни живота моего и благодатно меня защити в час кончины моей. Смотри, о дорогая Владычица, это тот самый час, ради которого я готов быть слугою тебе всякий день. Это тот грозный час, перед которым трепещет сердце мое и душа. Ведь, когда иссякнут молитвы и возгласы, не буду я знать, к кому бы мне обратиться, несчастному человеку. Вот почему, бесконечная глубина божественного милосердия, нынче я припадаю к стопам твоим во внутреннем воздыхании сердца, дабы мне в оный час удостоиться твоего вселяющего радость присутствия. Как может отчаяться тот, да и что может тому повредить, кого ты, пречистая Матерь, пожелаешь взять под защиту?

О единственная отрада [моя], огради меня от ужасного взора злых духов, помоги мне, защити меня от рук супостата! Да будет тобою утешено мое скорбное воздыхание! Да будет очами твоего милосердия со снисхождением узрено мое бессилие смертное! Да протянутся ко мне в этот час твои нежные руки, да будет тобою воспринята душа моя горемычная. Да проводится она твоим розовым ликом к высокому Судии, и да вселится она в вечном блаженстве!

I. О, любезное благоволение Отца в небесах![628] Оставленный в тот самый час на кресте на все извне приходящие муки горестной смерти, Ты был совершенно оставлен и изнутри всякой сладостью и отрадой!

II. Ты скорбно воззвал к отцу Своему,

III. Имея полное единение воли Твоей и Его.

IV. Господи, тело Твое терзала сильная жажда,

V. Ты жаждал также духовно из-за великой любви,

VI. И тогда Тебя напоили горьким питьем.

VII. Когда же все было окончено, Ты произнес: «Consummatum est!»[629][630].

VIII. Ты был послушен возлюбленному Отцу Своему даже до смерти[631],

XI. Предав Свой дух в отеческие руки Его.

X. И душа Твоя благородная рассталась с божественным телом Твоим.

Ах, любезный Владыка, я хочу в сей любви, чтобы Ты мне милосердно споспешествовал во всяком страдании, всегда держал божественный Свой слух отворенным к призывам моим, и чтобы моя воля с Твоей была едина во всем. Господи, угаси во мне всякую жажду плотских вещей и пробуди жажду к благам духовным. Да обратит, любезный Владыка, во мне горькое Твое питие любую превратность в удачу! И позволь мне пребывать вплоть до смертного часа в благих помышлениях, добрых делах и никогда не выходить из послушанья Тебе.

Вечная Премудрость, ныне предаю дух свой в руки Твои[632], дабы на последнем пути из этих пределов он был радостно принят Тобою.

Даруй мне, Господи, жизнь, чтобы она была угодна Тебе, смерть, чтобы была она подготовлена, конец, определенный Тобою! Да усовершит, Владыка, Твоя горькая смерть мое малое дело, дабы в час, назначенный мне, [у меня] были бы полностью отняты вина и расплата.

I. Ах, Господи, вспомни о том, как Твой бок был проткнут острым копьем,

II. Как из него побежала драгоценная алая кровь

III. И как источилась из раны живая вода.

IV. Увы, Господи, каким горьким страданием искупил Ты меня

V. И как добровольно Ты меня спас.

Возлюбленный Господи, пускай Твоя глубокая рана защитит меня от всех моих недругов, Твоя живая вода очистит меня от всех моих согрешений, Твоя алая кровь украсит меня благодатью и всякими добродетелями. Твой горький выкуп, любезный Владыка, пускай Тебя свяжет со мной, Твое добровольное спасение пусть меня объединит навеки с Тобой.

I. Ах, несравненное утешение всех грешников, благая Царица, вспомни ныне о том, как стояла ты под крестом, а Чадо твое, изменившись всем Своим видом, мертвым висело перед тобой, и ты на Него взирала со скорбью,

II. Как обхватила по-матерински руки Его,

III. Как преданно прижала их к своему покрывшемуся кровью лицу,

IV. Как целовала Его свежие раны и мертвенный лик!

V. Сколько смертельных ран восприняло тогда твое сердце,

VI. Сколько бездонных вздохов вырвалось у тебя из груди,

VII. Сколько горьких слез скорби ты пролила!

VIII. Твои печальные слова раздирали сердце и душу,

IX. Прекрасный твой облик являл грустное зрелище,

X. И ни один человек не смог бы утешить твое скорбное сердце.

Эй, пречистая Владычица, позволь тебе ныне напомнить о том, что ты — неусыпная покровительница и доверенная управительница всего моего жития. Милостиво обращай очи свои, свой нежный взор на меня во всякое время, как мать, принимая меня во всех исканьях моих и надежно ограждая меня нежным объятием своим ото всех моих недругов. Нежное Твое целование ран Господа да станет моим исполненным любви примирением с Ним, смертоносные раны твои да пробудят во мне сердечное покаяние, внутреннее твое воздыхание да укрепит меня в неустанном стремлении, твои горькие слезы да размягчат мое жесткое сердце! Твои печальные словеса да станут для меня отложением всякого велеречия, твои скорбные жесты — отвержением всякого распущенного поведения, а твое безутешное сердце — посрамлением всякой любви к преходящему!

I. О лучезарное сияние вечного света, как, в этом явлении Своем, Ты совершенно угас, когда Тебя, умершего, сама душа моя обнимала с жалобой и хвалой у подножия креста на лоне Твоей скорбной Матери, так во мне угаси жгучее вожделение всяких пороков!

II. О чистое, ясное зерцало величия Божия, как поблекло Ты из-за любви ко мне! Очисти великие пятна моих злодеяний!

III. О дивный и светлый образ отеческой благостыни, как Тебя испачкали грязью! Восстанови обезображенный образ моей души!

IV. О Агнец невинный, как жестоко поступили с Тобой! Искупи и исправь мою позорную, грешную жизнь!

V. О Царь над всеми царями и Господь над всеми властителями, даруй мне, чтобы, как ныне душа моя, скорбя и тоскуя, обнимает Тебя, когда Ты всеми отвержен, так и она была с радостью объята Тобою в Твоем вечном сиянии![633]

I. О милостивая, пречистая Матерь, вспомни ныне неизбывную скорбь, которая овладела тобой, когда у тебя отымали от сердца твое мертвое Чадо,

II. Ужасное разделение с Ним,

III. Нетвердые шаги твоих ног,

IV. Горестное влечение сердца, тебя влекшее вспять,

V. И неколебимую верность Ему, сохраненную во всех Его страданиях только тобой до самого гроба.

Испроси у твоего любезного Чада, чтобы в страдании твоем и Его я превозмог все свои печали и скорби, чтобы заключил себя к Нему в гроб прочь от всех временных тягот, чтобы весь этот мир предстал предо мною как место изгнания, чтобы я испытывал бесконечную тоску лишь по Нему одному и чтобы неизменно, до гроба, я пребывал в хвале Ему и в служении тебе. Аминь.

* * *

Когда все сие было готово и записано на бумаге, ему оставалось еще немного доделать в том месте, где речь шла о возлюбленной нашей Владычице[634]. И он оставил там spacium[635], пока ему не будет даровано Богом то, что нужно туда занести. Ибо уже многие месяцы он оставался во внутренней очерствелости, так что с ним ничего не случалось. Тогда он припал к нашей Владычице, чтобы Она это исправила. И вот, как-то ночью, в канун праздника святого Доминика, когда тому уже пропели заутреню[636], ему явилось во сне, что он как бы находится в неких покоях. Когда же он в них оставался, пред ним предстал некий прекраснейший юноша, в благодати, с восхитительной арфой в руке, а с ним — другие четверо юношей, державших свирели. Тот, что был с арфой, подсел к брату и принялся бряцать на струнах, напевая благозвучную песнь. Брату было приятно послушать, и он сказал юноше: «Увы, почему бы тебе не прийти туда, где живу я, чтобы наделить меня возвышенным духом?» Юноша же спросил у брата: нет ли у него какого-нибудь упражнения, над которым он трудится долгое время? Брат вымолвил: «Да», а тот в ответ произнес: «Это тяжелое дело». Тогда юноша обратился к четверым со свирелями и сказал им играть. Но один из них отвечал, что и двоих будет достаточно. Однако арфист посчитал, что двоих маловато, напел кое-какую мелодию — хорошо знакомую ему самому, брату же не известную вовсе — и велел сыграть им всем вместе, что и было исполнено... Вдруг брат перестал видеть и слышать, как исполняется струнная музыка, ибо узрел, что юноши держат в руках сверх всякой меры восхитительный образ нашей возлюбленной Госпожи, нанесенный на плат. Образ был облачен в красно-пурпурное одеяние восточной работы[637], на которое нельзя было без восторга смотреть, фон же был белым, как снег. Брат весьма удивился и пришел в восхищение от образа. Он понял, что юноши хотят его завершить и заполняют в первую очередь фон. Они сказали [ему]: «Посмотри, как прирастает». И вот брат увидел, что фон завершен. Тогда один из юношей взял иглу с нитью и сделал на облачении, поверх него поперек, несколько очень красивых стежков, они были искусны и немало украшали дорогую Владычицу. Между тем очи брата отверзлись, и понял он: не может быть никакого сомнения, он получил позволение завершить фон, то самое spacium, и духовный образ, в чем ранее ему было отказано, ибо он привык к тому, что и все, прежде записанное, внятно сообщалось ему подобным же образом[638]. И утром он сразу доделал все до конца.

* * *

Сия книжица, именуемая «Книжицей Вечной Премудрости», имеет целью своей снова возжечь в некоторых сердцах любовь к Богу, начинающую угасать в сердцах многих людей[639]. А предметом ее являются страсти Господа нашего Иисуса Христа, принятые Им по любви к нам, от начала до самого конца, и как благочестивому человеку подобает по мере возможности следовать этому образцу. Она повествует о достойном прославлении и неизреченных страданиях пречистой Владычицы Царства Небесного. Здесь собраны и по ходу дела незаметно [изложены] десять вопросов исключительного благородства и замечательной пользы:

I. Как некоторые люди, сами того не ведая, бывают увлекаемы Богом,

II. О сердечном покаянии и милостивом прощении,

III. Сколь достоин поклонения Бог и сколь обманчива любовь к этому миру.

Устранение трех затруднений, способных противопоставить любящего человека Богу в наибольшей мере:

IV. Первое: как Он может казаться скорым на гнев и быть, тем не менее, любящим,

V. Другое: отчего по Своему произволению Он зачастую скрывается от друзей Своих и по чему узнают о Его истинном присутствии,

VI. И третье: отчего Бог попускает, чтобы Его друзья в этом времени терпели напасти. Эта же часть заключает в себе:

VII. О вечно длящихся муках ада,

VIII. О безмерной радости Царства Небесного,

IX. О непомерном благородстве временных страданий,

X. О неизреченной благости созерцания страстей Божиих.

Другая часть сей книжицы [наставляет]:

I. Как следует учиться умирать,

II. Как надобно вести жизнь внутреннюю,

III. Как надлежит принимать Бога с любовью,

IV. Как подобает во всякое время безмерно прославлять Бога.

Часть третья содержит сто созерцаний, [изложенных] в кратких словах, как их надлежит с благоговением произносить каждый день.

* * *

Желающий переписать сию книжицу, написанную и составленную с немалой заботой, пускай сделает все, нисколько не меняя ни ее собственных изречений, ни мыслей, как они изложены здесь, ничего не прибавит, ничего не убавит и да не изменит слова, а затем один или даже два раза все хорошенько проверит. И пусть он не извлекает из нее ничего по отдельности, за исключением разве что ста созерцаний, размещенных в конце, — их он может извлечь, если захочет. А если кто-нибудь поступит иначе, тот да убоится возмездия Божьего, ибо он лишает Бога подобающей славы, людей — исправления, а того, кто поработал над книжкой, — трудов его рук. И посему, кто, зная все это, не оставит того, что затеял, да будет наказан Вечной Премудростью.

КНИЖИЦА ИСТИНЫ