IЗдесь начинается книга третья: о внутреннем бесстрастии и добром различении, которое надлежит стяжать в рассудительности
Жил некий человек во Христе. В свои юные годы он посвятил себя сообразно внешнему человеку всем тем делам, в каких обычно упражняются новички, но внутренний человек в нем самом оставался необучен высшему бесстрастию. И он ясно сознавал, что чего-то ему не хватает, но чего, того он не ведал. И вот он подвизался долгое время и многие годы и однажды пережил восхищение[642], когда был увлечен внутрь себя самого и ему было сказано так: «Ты должен знать, что внутреннее бесстрастие возводит человека к высшей истине».
Сие благородное слово было ему чуждо и непонятно. И все же он возымел к нему немалую любовь, был к нему и подобному весьма сильно влеком, дабы (пусть хоть пред самой кончиной он сумел бы к этому слову приблизиться) его чисто познать и основательно воспринять. Однако пришел он к тому, что был предостережен. Ему было указано, что под внешностью сего образа тайно лежит ложное основание бесчинной свободы и скрыто покоится великий вред святому христианству. Он испугался сего и на долгое время возымел отвращение к внутреннему зову в себе.
И вот как-то раз он познал могучий прорыв внутрь себя самого[643], и в нем под воздействием божественной истины воссияло, что от сего отвращаться не следует. Ведь так было и так будет всегда: зло скрывается за добром, и поэтому добро нельзя отметать из-за зла. И ему вспомнилось, что, когда Бог в Ветхом Завете творил через Моисея истинные знамения Свои, то и волхвы свои ложные сеяли между ними[644]. Когда же явился истинный Мессия Христос, тогда пришли и другие и лживо выдавали себя за Него[645]. Так бывает везде и во всем, а посему нужно не отметать благо вместе со злом, но выбирать в правильном различении, что прорекают Божьи уста[646]. Ему дано было знать, что не стоит отбрасывать благие разумные образы, которые смиренно обращают свою ясную мысль на постижение святого христианства, и не надо отвергать разумные помыслы, каковые несут в себе добрую истину совершенной жизни. Ибо они лишают человека его грубости и указуют ему на его благородство, на возвышенность божественной сущности и ничтожность всех прочих вещей. А это по праву и прежде всего влечет людей к подлинному бесстрастию. Так он вернулся к былой устремленности, когда стремился к истинному бесстрастию.
Он принялся умолять Вечную Истину, чтобы она ему указала, насколько возможно, на правильное различение между теми людьми, что взыскуют благочинной простоты, и теми, что ищут, как говорят, бесчинной свободы; и чтобы она его научила, в чем состоит истинное бесстрастие, с каким он достигнет того, чего должен. Тогда ему было в воссиянии сказано, что сие последует в виде примеров с соответствующими толкованиями, когда юноша вопрошает, а Истина отвечает. Но сначала было указано на суть Священного Писания, из него же речет Вечная Истина, дабы он поискал и узрел, что о том говорили великие в учении и жизни, кому Бог приоткрыл Свою тайную мудрость, как выше написано на латыни, и чего придерживается святое христианство, чтобы ему не отпасть от несомненной истины. И вот что ему стало ясно:
IIКак бесстрастный человек в единстве начинает и завершает
Всем людям, кому подобает быть вновь возведенным к Единому, надобно познать свой и всех вещей первый исток, ибо в нем состоит и их конечная цель. Поэтому следует знать, что все, кто когда-нибудь рассуждал об истине, сходились в одном — что есть Нечто, среди всего первое и простейшее, прежде которого нет ничего. Вот Дионисий созерцал сию бездонную сущность в ее обнаженности и утверждает, как, впрочем, и другие учителя, что то простое, о котором следует речь, остается в конце концов никаким именем не обозначенным[647]. Ведь в логике говорится, что имя должно выражать природу и разумное основание[648] означаемой вещи[649]. Но известно, что природа сей упомянутой простой сущности бездонна, неизмерима и не определима никаким тварным разумом. Потому-то всем ученым теологам ясно, что сия без-образная сущность также и безымянна. Поэтому говорит Дионисий в книге «О божественных именах», что Бог есть не-Сущее, или Ничто[650], что следует понимать применительно к бытию и определенному свойству, каковое мы можем Ему приписать по образу тварного. Ибо «все, что приписывают Ему таким образом, в известной мере ложно, а отрицание образа истинно»[651]. Исходя из этого, Его можно назвать вечным Ничто. И все-таки, если о чем-то нужно сказать, каким бы возвышенным и сверхразумным то ни было, для этого следует создать некое имя.
Сущность сей тихой простоты есть ее жизнь, а ее жизнь есть ее сущность. Это «живой, сущий пребывающий Разум, который сознает сам себя, находится, живет сам в себе и есть он сам»[652].
Точнее выразить я не в силах, и это я называю вечной нетварной Истиной. Ибо все вещи находятся здесь в своей новизне, в своем первом и вечном начале, и здесь же, в чинной поятости в Истину бесстрастный человек начинает и завершает, как будет показано дальше[653].
IIIМожет ли в высшем единстве существовать какое-либо различие
Юноша спросил и сказал так.
Мне удивительно, что это так, что сия Единица совершенно проста. Откуда же берется множественность, которую ей приписывают? Один обряжает ее в премудрость и называет «Премудростью», другой — в благо, кто-то еще — в справедливость, и прочее[654]. Так говорят теологи на основании веры в божественную Троицу. Отчего бы не оставить ее пребывать в собственной простоте, какой она является сама по себе? Сдается мне, что этой простой Единице[655] присуще слишком много действий и не в меру много различий. Как она может быть вполне и совершенно единой, коль скоро существует такое многообразие?
Истина ответила и сказала: Все это многообразие есть в глубине простое единство с основой.
Юноша сказал: Что называешь ты основой и происхождением, а что не основой?
Ответ Истины. Основой Я называю исток и начало, откуда происходят излияния[656].
Юноша. Владыка, что это такое?
Истина. Это — природа и сущность Божества. В сей бездонной пучине троичность Лиц стекается в свое единство, и всякое множество в некотором роде лишается себя самое. Если сие понять таким образом, то не останется чуждого действия, но останется тихий, в себе парящий мрак.
Юноша сказал: Эй, любезный Владыка, скажи мне, что это, что дает Ему первый толчок к действию, а самое главное, к Его собственному действию, то есть порождению?
Истина сказала: Сие творит Его могучая сила.
Юноша. Государь, что это такое?
Истина. Это — божественная природа во Отце. И здесь в тот же миг она готова к чадородию и действию, ибо именно здесь, по восприятию нашего разума, Божество обращается в Бога.
Юноша. Любезный Владыка, да разве это не одно?
Истина сказала: Да, Божество и Бог суть одно, но все же «Божество не действует и не рождает, а Бог рождает и действует»[657]. Сие следует единственно из различия, каковое содержится в обозначении сообразно восприятию разума. Но в основе это одно. Ибо в божественной природе нет ничего, за исключением сущности и взаимно противопоставленных свойств[658], которые ничего ровным счетом к сущности не прибавляют, они суть вполне она сама. А различие они имеют относительно того, чем являются, то есть относительно своих предметов. Ведь божественная природа, если ее взять в ее основе, сама по себе нисколько не проще Отца, взятого в Его природе, или другого Лица. Ты введен в заблуждение лишь мыслью, созерцающей сие тем способом, как оно воспринимается в соответствии с творением, но само по себе это едино и чисто.
Юноша сказал: Я отчетливо вижу, что достиг глубочайшей основы высшей простоты. Никто, кто хотел бы установить истину, глубже спуститься не может.
IVКакими были человек и все творения в вечности и об их исхождении в становление
Юноша. Вечная Истина, в каком же виде находились извечно все творения в Боге?
Ответ. Они были там в своем вечном прообразе[659].
Юноша. Что такое прообраз?
Истина. Это Его вечная сущность в том виде, в каком она дает познать себя твари. Заметь, все творения, извечно сущие в Боге, суть Бог и не имеют здесь никакой сущностной разницы кроме той, о чем было сказано. Они суть та же жизнь, сущность и сила, поскольку находятся в Боге, и суть то же Единое и не меньше. Но после исхода, когда они стяжали собственную сущность, всякое из них обладает своей особой сущностью, ограниченной его собственной формой, — той, что сообщает ему природную сущность. Ведь форма дает сущность обособленно и отдельно: как от божественной сущности, так и от всего остального, подобно тому, как природная форма камня дарует ему обладание своей личной сущностью[660]. И это сущность не Бога, поскольку камень — не Бог, и Бог — не камень, хотя он и остальные творения благодаря Ему являются тем, что они суть. В сем излиянии все творения обрели своего Бога, ибо когда тварь осознает себя тварью, она признает своего Творца и своего Бога.
Юноша. Что благородней, любезный Владыка: сущность творения, когда она обретается в Боге, или сущность сама по себе?
Истина. Сущность твари в Боге не сотворена. Но тварность каждого творения для него [самого] благородней и полезней сущности, какую творение имеет в Боге. Ибо чем же еще в своей тварной сущности обладают камень, или человек, или какое-либо творение из того, что они извечно были Богом в Боге? Бог устроил вещи хорошо и премудро, так что каждая вещь покорно влечется к своему первому истоку[661].
Юноша. Ах, Владыка, откуда тогда происходят грехи, или зло, или ад, или чистилище, или же диавол и подобное этому?
Ответ. Оттуда, где разумное творение, обязанное иметь самоотверженную устремленность к Единому, остается [ей] намеренно непричастным и неправедным образом направленным на свое, отсюда происходит диавол и всякое зло.
VОб истинном обращении, какового должен удостоиться бесстрастный человек посредством единородного Сына
Юноша. Истину о происхождении и становлении творений[662] я усвоил неплохо. Теперь я охотно послушал бы о прорыве:[663] как человеку посредством Христа возвратиться вспять в [Бога][664] и достичь блаженства.
Истина. Надобно знать, что Христос, Божий Сын, имел нечто общее со всеми людьми и имел нечто отличное от прочих людей. Общее со всеми людьми — это человеческое естество, в котором Он был подлинным человеком. Он принял на Себя человеческое естество, а не личность[665]. Сие разумей следующим образом: Христос воспринял человеческое естество в неделимости материи, что учитель Дамаскин называет «in athomo»[666][667]. Так воспринятому всеобщему человеческому естеству соответствовала «чистая кровь»[668] в теле благословенной Марии, от которой Он получил Свое тело.
И поэтому человеческое естество — ибо Христос воспринял его, а не личность, — взятое само по себе, не обладает тем правом, чтобы человек тем же образом мог когда-либо стать Богом и человеком. Лишь Ему подобает недостижимая честь, ведь Он принял на Себя естество в такой чистоте, что Ему ничто не последовало ни от первородного, ни от какого-либо другого греха. А посему лишь Он был тем, кто мог спасти впавшее в грех человечество.
Далее. У всех прочих людей именно труд оправдания, каковой они творят в подлинном забвении себя самое, предопределяет к блаженству, являющемуся воздаянием за добродетель. Сие блаженство состоит в совершенном наслаждении Богом, когда отсутствует всякое посредничество и различие. Но поскольку в воплощении Христа единство заключается в личностной сущности, оно выше и превосходит единение душ блаженных и Бога. Ибо с самого начала, будучи зачат как человек, Он был воистину Сыном Божьим, не имея иного собственного бытия, кроме как Божия Сына. Все же прочие люди, кто имеет естественное собственное бытие в своей естественной сущности[669], как бы полно ни отрекались они от себя и как бы в подлинной чистоте себя ни блюли, никогда не случится того, чтобы они были перенесены в собственное бытие божественной личности[670], а свое потеряли.
Третье. Оный человек Христос также превзошел всех прочих людей и стал главой христианства, наподобие головы человека по отношению к его телу, как начертано: «всех, кого предузнал, Он предопределил стать подобными образу Божия Сына, дабы Он был первородным среди многих других»[671]. А потому, кто хочет иметь истинное устремление к истоку и желает стать сыном во Христе, тот пусть в истинном бесстрастии обратится от себя к Нему и тогда достигнет того, чего должен.
Юноша. Владыка, что есть истинное бесстрастие?
Истина. Внимательно различая, обратись к сим двум словам, они звучат так: «отвергнуть себя»[672]. Если сумеешь эти два слова точно взвесить и испытать в их основе и последнем значении, узреть их в правильном различении, то в скором времени сможешь познать истину.
Возьми для начала первое слово, то есть «себя» или «меня», и посмотри, что это такое. Следует знать, что всякий человек имеет пятеричное «себя». Первое «себя» у него общее с камнем, и это есть бытие. Другое — с растением, и это есть рост. Третье — со зверями, и это есть ощущение. Четвертое — со всеми людьми, то есть он имеет в себе общее человеческое естество, в котором едины все остальные. Пятое — то, что принадлежит лишь ему одному, иначе говоря, его личностный человек: как в смысле его благородства, так и в смысле случайности.
Чем же является то, что приводит человека в заблуждение и лишает блаженства? Это — только последнее «себя», в котором человек обращается от Бога к себе самому, вместо того чтобы обратиться к Нему, и утверждает собственное «себя» для себя самого в соответствии со случайным, то есть в слепоте приписывает себе самому то, что Божье, и, упорствуя в этом, со временем тает в пороках.
А кто захочет надлежащим образом отвергнуть «себя», тот да бросит три взгляда. Первый так, чтобы, созерцая проницательным взором, узреть ничтожность своего собственного «себя» и обнаружить, что его «себя» и «себя» прочих вещей суть ничто, отстраненное и отделенное от чего-то такого, что есть единственно творящая сила. Иной взгляд состоит вот в чем: нельзя упускать, что даже в глубочайшем бесстрастии его собственное «себя», в силу происхождения, всегда пребудет в своей созданности[673] и [в этом качестве] не сможет исчезнуть. Третий взор заключается в отречении и добровольном отказе от себя самого во всем том, как он до сих пор себя вел: в своей тварности, несвободной множественности по отношению к божественной истине, в любви и страдании, деянии и покое, ради того, чтобы незримо для посторонних отстраниться от себя мощным усилием, безвозвратно исчезнуть для себя самого и стать со Христом единым в единстве, так что в таком возвращении к истоку он всегда из Него действует, все воспринимает и в простоте все созерцает. Это-то бесстрастное «себя» становится христоподобным «я», о котором сказано в послании Павла: «Жив я, но уже больше не я, Христос жив во мне»[674]. Сие называю я совершенным «себя».
Ну, а теперь давай возьмем другое слово, которое Он произносит: «отвергнуть»[675]. Под ним Он разумел «отказаться» или «презреть», хотя и не так, чтобы «себя» можно было отвергнуть, дабы оно превратилось в ничто, нет, только презреть, и тогда будет правильно.
Юноша. Пусть будет Истина благословенна! Любезный Владыка, скажи мне, остается ли что-нибудь у блаженного бесстрастного человека?
Истина. «Случится, несомненно, вот что: когда добрый и верный раб внидет в радость своего Господина[676], он станет пить из непомерного изобилия Божия дома[677]. Тогда неизреченным образом с ним будет, как с человеком в хмелю, который себя забывает, так что уж больше не принадлежит сам себе. Так и он от себя разрешится и перенесется в Бога, и станет с Ним в полном смысле одним духом»[678]. «Как малая капля воды, упавшая в бочку вина, сама для себя исчезает, приняв на себя и в себя его вкус и цвет. Так же бывает и с теми, кто пребывает в полном обладании блаженством: от них неисповедимым путем отступают все человеческие вожделения, а сами они отказываются от себя и совершенно погружаются в божественную волю. Иначе же Писание, — оно говорит, что Богу надлежит стать всем во всем[679], — было бы лживым, если бы человеческое в человеке осталось»[680] и не смогло из него вылиться. «Но остается его сущность, хотя и в иной форме, в иной славе и в иной силе»[681]. Это все происходит от бесконечного бесстрастия блаженных.
[Святой Бернард] говорит об этом следующим образом: «Может ли человек в сей жизни» быть столь бесстрастным, чтобы ему это совершенно постичь и никогда не взирать на свое ни в горе, ни в радости, «но любить себя ради Бога и понимать совершеннейшим разумением?»[682] «Я, — говорит он, — не ведаю, бывает ли так. Пусть выйдет вперед, кто пережил это, ибо, если говорить по моему разумению, мне кажется, что сие невозможно»[683].
Изо всех этих слов ты можешь извлечь ответ на свой вопрос, ибо истинное бесстрастие оного человека высокого рода во времени подобно и соизмеримо бесстрастию блаженных, о которых шла речь, — меньше иль больше сообразно тому, насколько слабо или же полно люди объединились или стали едины с Богом. Особо заметь: он говорит, что они лишаются своей самости и переходят в иную форму, в иную славу и в иное могущество. Что это за иная, неведомая форма, если не божественное естество и не божественная сущность, в которую они изливаются и которая изливается в них, так что они становятся одним? Что это за иная слава, если не та, что сияет и блещет в сущностном Свете, к которому нельзя подступиться?[684] Что это за иное могущество, если не от самостоятельного бытия [Божия] и не от того же единства [с Ним] доставшаяся человеку божественная сила и власть совершить и оставить все то, что относится к его блаженству? Так человек становится расчеловечен[685], как было сказано.
Юноша. Государь, возможно ли это во времени?
Истина. Блаженства, о котором велась речь, можно достичь двумя способами. Первый способ — в совершеннейшей мере. Она сверх всякой возможности и в этом времени недостижима. Ибо человеческому естеству принадлежит плоть, коего многообразное сопротивление противится этому. Но возможно блаженство в меру частичного единения, хотя многие люди считают, что и оно невозможно. И это неспроста, ибо сюда не в силах пробиться никакая мысль и никакое разумение. В одном писании говорится, что встречаются люди, люди избранные и опытные, столь просветленного и богоподобного разума, что сущие в них добродетели подобны божественным[686]. Ибо они «развоплощены и перевоплощены» в единство с исконным прообразом, «достигли в некотором смысле полного забвения преходящей и временной жизни и преображены в божественный образ»[687] и едины с ним. При этом говорится, однако, что сие относится только к тем, кто в высшей мере обладает блаженством, или к некоторым людям, немногим и наиболее благочестивым, кто еще пребывает телом во времени[688].
Вечная Премудрость — защитница почитателей Своего имени.
В середине изображена восседающая на троне Премудрость: в короне, королевском облачении, со скипетром и державой в руках. Рядом надпись: «Вечная Премудрость». Крылья мантии распростерлись над Служителем слева и группой монахинь-доминиканок справа. Среди них узнается духовная дочь Служителя. Ангел держит над нею корону. У подножия трона преклонили колена почитатели имени Божьего. Его монограмма «IHS» многократно повторяется на изображении. Сверху надпись: «Под Мой божественный покров хочу Я взять тех, кто желает носить имя Мое “Иисус” в вожделении сердца».
В оригинале иллюстрация снабжена надписью: «Сия следующая дальше картинка показывает, сколь охотно переполненное Богом сердце сообщает сие многим прочим людям».
VIО возвышенных и важных вопросах, которые обсуждала с ним Истина на примере одного бесстрастного человека
После этого Юноша пожелал, чтобы, если есть где-нибудь такой бесстрастный человек высокого рода, который посредством Христа был воистину поят [в Бога], узнать его с помощью Божьей и вступить с ним в доверительный разговор. Пребывая в подобном стремлении, он погрузился в себя[689]. И вот, едва его чувства прошли, ему показалось, что он введен в некую духовную страну. Тут он узрел некий образ, парящий между землею и небом, похожий на человека, с крестом, облеченный в великую славу. Вокруг него двигались две группы людей, хотя не приближались к нему: одни созерцали образ изнутри, но не снаружи, а другие — снаружи, но не изнутри. И обе взирали на образ воинственно и ожесточенно. Тогда ему показалось, что, подобно живому человеку, образ спустился к нему, сел рядом с ним и предложил ему спрашивать и, что бы он ни спросил, на то получит ответ.
Он начал и произнес с глубоким вздохом, идущим из самого сердца: О, Вечная Истина, что это такое или что означает сие удивительное видение?
На что ему было сказано и Слово в нем изрекло: Подобие, каковое ты видел, знаменует единородного Божьего Сына в том виде, как Он принял на Себя человеческое естество. Ты узрел лишь единственный образ, а то, что он был беспредельно многообразен, обозначает людей, которые, наподобие многих членов единого тела, суть Его члены, ставшие через Него и в Нем также сыновьями и сыном. Над всем возвышающаяся голова означает, что Он есть первый и единородный Сын в соответствии с все превышающим соучастием в собственном бытии божественной ипостаси, тогда как прочие суть сыновья в силу участия в преображающем единении с Его образом. Крест знаменует собой, что воистину бесстрастные люди во внутреннем и внешнем человеке должны всегда отдаваться тому, в чем Бог пожелает, чтобы они пострадали, из чего следует, что, будучи готовы ради этого умереть, они хотят все принять во славу Отца в небесах. Такие люди внутри благородны и праведны внешне. То, что образ при кресте был столь благолепен, означает, что, сколько бы они ни страдали, в своем бесстрастии они взирают на это с пренебрежением. Куда обращалась голова, туда же обращалось и тело, сие знаменует единодушие в истинном следовании Его чистому достопамятному житию и благому учению, коему они следуют в меру возможности и какового придерживаются.
Люди, взиравшие на подобие изнутри, но не снаружи, являют тех, кто умом восприемлет жизнь Христа только неким созерцательным образом, однако не образом деятельным, когда, следуя Его образу, им подобает сломить свое собственное естество. Они воспринимают ее сообразно природным похотям и ничем не стесненной свободе. И тех, кто с ними в сем не согласен, считают грубыми и неразумными.
Другие люди взирают на подобие лишь внешним образом, но не внутренним, и это кажется суровым и строгим. Они налагают на себя строгий пост, живут осмотрительно и являют людям жизнь достойную и святую, хотя забывают посмотреть на Христа изнутри. А ведь Его жизнь была кротка и полна сострадания, тогда как сии люди преследуют остальных и осуждают их и все, что не соответствует их образу жизни, почитают за ложное. Эти люди сильно отличаются от Того, Кого все же держат в уме. И сие видно вот по чему: кто их рассмотрит, [найдет, что] они себя не оставили, не отвергли своего естества и не покинули то, что прячет их волю, все эти «подобает», «не подобает» и прочее. Этим прикрывается и сохраняется воля, и сам человек не стяжает божественных добродетелей, таких как послушание, терпимость, уступчивость и подобные им, ибо сии добродетели возводят человека в образ Христов.
Юноша принялся расспрашивать дальше и говорил так: Скажи мне, как называется путь, которым человек достигает блаженства?
Ответ. Его можно назвать «рождающим путем», как начертано в Евангелии от святого Иоанна: «Всем тем, кто лишь от Бога родился, Он дал силу и власть стать чадами Божьими»[690]. Это бывает тем образом, как вообще говорят о рождении. Когда нечто сим образом порождает другое, оно его образует сообразно себе и в себе и сообщает ему подобие своей сущности и своего действия. Поэтому у бесстрастного человека, у кого лишь Бог стал отцом и в ком не родится ничто присущее времени, отворяются очи, дабы он познал сам себя, в этом обрел свою блаженную сущность и жизнь и стал с Богом единым, ибо здесь все вещи суть единое в Едином.
Юноша молвил: Но я вижу, вот гора и долина, воды, воздух и множество тварей. Как же ты говоришь, что есть лишь Единое?
Чистое Слово ответило: Я скажу тебе больше того: если две contraria, то есть две противоположные вещи[691], человек не осознает как единое друг с другом, то с ним, без сомнения, невозможно правильно рассуждать о подобных вещах. Когда он это поймет, лишь тогда пройдет он полпути к той жизни, какую я имею в виду.
Вопрос. Что это за contraria?
Ответ. Вечное Ничто и то, чем оно стало во времени[692].
Возражение. Две contraria как Единое полностью противоречат всем наукам.
Ответ. Мне и тебе, нам не встретиться на одной дороге и в одном месте. Ты идешь одним путем, а я — другим. Твои вопросы проистекают из человеческого разумения, но я отвечаю, сообразуясь с понятиями, превышающими все человеческие представления. Стань безумен, если желаешь приблизиться к этому, ибо неведением постигается истина.
Тем временем в нем произошли глубокие изменения. За десять недель он иногда доходил, то в меньшей мере, то в большей, до столь полного забвения себя самого[693], что в здравом уме, в присутствии людей и без них, полностью лишался всех своих помыслов. И ему виделось во всех вещах всюду Единое, и все вещи в Едином, без всякой множественности того и иного.
В нем начало говорить Слово: Ну что? Как тебе теперь? Правильно ли я говорило?
Он сказал: Да, чему я прежде не мог поверить, то теперь стало моим знанием. Но меня удивляет, почему это прошло?
Слово сказало: Потому что, как видно, это еще не достигло своего сущностного основания.
Юноша опять начал спрашивать: Куда приводит бесстрастного человека познание?
Ответ. Человек способен во времени достичь того, чтобы осознать себя единым в том, что по отношению ко всем вещам, какие можно представить либо назвать, есть Ничто. Это Ничто именуют, по всеобщему согласию, Богом, и оно-то само по себе есть самое подлинное бытие[694]. Человек осознает себя как единое с этим Ничто, а это Ничто мыслит себя без труда осознания. Но в нем сокрыто нечто, потаенное глубже.
Вопрос. Говорят ли писания о том, что ты назвал «Ничто», не что-либо о его небытии, но о его все превышающей неопределимости?
Ответ. Дионисий пишет о Едином, которое безымянно[695], это и есть то Ничто, которое я имею в виду. Когда о нем говорят «Божество», «Сущность» или дают ему другие имена, то они не становятся Его собственными, наподобие того, как они строятся в среде тварного мира.
Вопрос. Что имеется в этом упомянутом выше Ничто скрытого глубже, что, по твоему мнению, исключает из своего содержания всякое сущее, приведенное к бытию? Это ведь — сплошная простота. Как у наипростейшего могут быть все эти «глубже» или «мельче»?
Ответ. Пока человек разумеет единство или ему подобное так, что о нем можно свидетельствовать речью, ему следует двигаться дальше, ибо Ничто само по себе не может быть «глубже» (хотя и может быть в соответствии с тем, как мы [его] понимаем), то есть когда без каких бы то ни было оформленных образов и картин мы постигаем то, чего не способно постичь понимание в картинах и формах. Об этом нельзя говорить, ибо, я думаю, люди рассуждают только о том, о чем можно свидетельствовать речью; и, что бы они ни сказали, на Ничто никоим образом не будет указано, что оно есть, сколько бы ни нашлось учителей или книг. Ну, а то, что Ничто есть разум, или сущность, или же наслаждение, это, конечно, верно в том смысле, что нам о нем могут сказать. Но, по правде говоря, от него это так же далеко или даже дальше, чем когда прекрасную жемчужину называют колодой для рубки мяса.
Вопрос. Что означает сие: когда рождающее Ничто, которое называется Богом, уходит в себя самое, то человек между собою и ним не осознает никакого различия?
Ответ. Пока это Ничто как-то в нас действует, оно, будучи в нас, не пребывает в себе. Когда оно уходит от нас в себя самое, то ни мы, ни оно не ведаем об этих действиях в нас.
Вопрос. Скажи мне об этом понятней.
Ответ. Разве ты не понимаешь, что этот могучий, развоплощающий прорыв в Ничто[696] устраняет в основе всякое различение — не по существу, но в нашем восприятии, как было говорено?
Вопрос. Меня занимает еще одно слово, произнесенное прежде, будто бы человек может достичь во времени того, что осознает себя как единое в том, что существовало когда-то. Как сие может быть?
Ответ. Некий учитель глаголет, что «вечность есть жизнь, которая пребывает над временем и заключает в себе всякое время»[697], без «прежде» и «после». Кто поят в вечное Ничто, тот обладает всем во всем, не зная ни «прежде», ни «после»... Да, сообразно вечности рассуждая, человек, ныне поятый в Ничто, пребывает в вечности не меньше того, кто был поят за тысячу лет до него.
Возражение. Сего принятия человек ожидает лишь после своей кончины, как и Писание говорит[698].
Ответ. Это подлинно так в смысле длительного и совершенного обладания, а не более или менее полного предвкушения.
Вопрос. А что скажешь о сотрудничестве человека с Богом?
Ответ. То, что сказано об этом, следует понимать, не сообразуясь с внешним звучанием, как слова звучат в обыденной речи. Сие надобно понимать как отказ от себя, когда человек не остался собой, но перешел в Единое и стал Единым. Здесь человек действует уже не как человек. Отсюда можно уразуметь, как он содержит в себе все творения в единстве и имеет всякое удовольствие, даже то, которое находят в телесных делах, но без телесного и духовного дела, ибо человек есть оно самое в указанном выше единстве. Но заметь здесь различие. Древние естествоиспытатели исследовали природные вещи только в той мере, в какой те связаны со своими естественными причинами. И так они говорили об этих вещах, так их ощущали, и не иначе. Божественные же наставники христианства и вообще учители и люди святые понимают вещи такими, какими они истекают из Бога. И человека, после его естественной смерти, они возвращают Ему, ибо он жил здесь в соответствии с Его волей[699]. Но сии люди, поятые в Бога, в изобилующем сокровенном единении воспринимают себя и все вещи вечными и непреходящими.
Вопрос. И что же, здесь нет никакого различия?
Ответ. Кто сие правильно разумеет, тот видит и сознает себя тварью, но не ущербным, а объединяющим образом; когда его не было, он был тем же самым, только не в объединении.
Вопрос. Что значит: когда его не было, он был тем же самым?
Ответ. То, о чем в своем Евангелии говорит святой Иоанн: «Что начало быть или было сотворено, было в Нем жизнью»[700].
Вопрос. Как же это может быть истиной, ибо выходит, что душа как будто двояка, сотворена и нетварна? Разве такое возможно, как человек может быть творением и не творением?
Ответ. По нашему разумению, человек не может быть и тварью, и Богом, но Бог троичен и един. И человек, когда переходит в Бога и утрачивает себя, может сделаться в некотором роде единым с Ним, созерцая внешнее, наслаждаясь им и прочее. Я дам тебе образ. Глаз, когда созерцает, теряет себя, ибо в труде созерцания становится со своим предметом единым, оставаясь, однако же, тем, чем является[701].
Вопрос. Кто знаком с писаниями, знает, что душа внутри Ничто должна либо преобразиться, либо исчезнуть в своем существе, а здесь это не так.
Ответ. Душа всегда остается творением, но в Ничто, там, где потеряла себя, она больше не думает, в какой мере она творение, а в какой Ничто, творение она, вообще, или нет, едина она с ним или нет. Но там, где сохраняется разум, ты все сие вполне сознаешь, и это остается человеку присущим[702].
Вопрос. Сохраняет ли человек лучшее [в себе]?
Ответ. Да, ибо то, чем он обладает, у него не отнимается, и ему дается другое, лучшее этого. То, что имеет, он разумеет яснее и чище, и это с ним остается. Впрочем, по возвращении из созерцания он не преуспевает в том, о чем было говорено. Чтобы этого достичь, он должен пребывать в основании, каковое сокровенно покоится в упомянутом выше Ничто. Здесь ничего не ведают о Ничто, здесь отсутствует «нет» и здесь отсутствует «здесь». Все, что о нем говорят, является его умалением. Тогда-то человек и есть свое Ничто, когда у него все сие сохраняется так, как было сказано.
Вопрос. Скажи мне об этом понятней.
Ответ. Учителя говорят, что «блаженство души заключается в том» прежде всего, «что она в чистоте взирает на Бога. Тут берет она всю свою суть и свою жизнь и творит все, что она есть», в ту меру, в какую блаженна, «из основания» сего Ничто и «не ведает», если судить о сем созерцании, «о знании, о любви и ни о чем вообще. Она обретает покой только и единственно в» Ничто «и не осознает, что есть сущность, Бог» или Ничто. «Но если бы она знала и понимала, что она» Ничто «знает, видит и постигает, то это было бы удалением, а [затем] возвращением в исходное», в себя самое, «в соответствии с естественным ходом вещей»[703]. Поскольку сие восхищение возникает из того же истока, ты можешь понять, что есть в глубочайшей основе.
Вопрос. Я хотел бы понять это еще лучше из истины, почерпнутой из писаний.
Ответ. «Учителя говорят:[704] если тварь познают в ней самой, то сие называется “вечерним познанием”, и тогда тварь видят в образах некоторого различения. Когда же тварь познают в Боге, то сие именуется “познанием утренним”, так тварь созерцают в Едином, каковое есть Бог Сам по Себе, без всяких различий, разоблачаясь от всех образов и отбросив любое подобие»[705].
Вопрос. Может ли человек познать оное Ничто в этом времени?
Ответ. Если исходить из возможностей духа, мне не кажется, что это возможно. Но на пути объединения он сознает себя как единое в том, в чем это Ничто собой наслаждается и действует порождающим образом. Это бывает тогда, когда тело, как говорят, находится на земле, а человек пребывает над временем.
Вопрос. Происходит ли объединение души [с Ничто] ее сущностью или ее силами?
Ответ. Сущность души объединяется с сущностью Ничто, а силы души — с действиями Ничто, теми действиями, какие Ничто имеет в себе.
Вопрос. Отпадают ли от человека его прегрешения и может ли он в них впредь не впадать, коль скоро осознает себя все еще только творением, хотя и не недостаточным, а объединительным образом?
Ответ. До тех пор, пока остается собой, человек может творить грехи, как говорит святой Иоанн: «Если мы думаем, что не имеем грехов, обманываем сами себя, и истины нет в нас»[706]. Но, поскольку человек не остается собой, постольку он не творит прегрешений, как в своем послании говорит опять-таки святой Иоанн: «Человек, рожденный от Бога, не совершает грехов и не творит прегрешений, потому что семя Божие пребывает в нем»[707]. Посему, с кем это случилось, не предпринимает больше трудов, кроме единого дела. Ибо, если говорить об объединении, то есть только одно рождение и одно основание.
Возражение. Как может быть, чтобы человек совершал не больше, чем один труд? Ибо у Христа было двоякое дело.
Ответ. Думаю, что человек, ни на один труд, кроме вечного рождения, не взирающий, творит лишь одно дело. Если бы Бог не рождал непрерывно Своего Сына, то Христос никогда бы не совершил ни одного естественного действия. Вот почему я на это смотрю как на единое дело, если даже его понимают человеческим разумением.
Возражение. А вот языческие учителя говорят, что «никакая вещь не лишается своего собственного действия»[708].
Ответ. Человек не лишается своего собственного действия, но на этом пути оно оставляется без внимания.
Вопрос. Тварные действия, которые человеку остается творить, — совершаются ли они им самим или кем-то еще?
Ответ. Чтобы достичь названного, он должен умереть ради того возрождения, которое [уже] обретается в нем, и тогда возрождение наступит. Погляди на подобие. Все, что входит внутрь нас, откуда бы оно ни было, для нас остается без пользы, если не родится в нас сызнова. Возрождение так чуждо плоти и после того, как наступает, имеет столь мало общего с ней, что природа продолжает творить в человеке, словно в разумном животном, то дело, которое относится к человеческой жизни, и человеку больше ничего не надо творить деятельным образом, как он это делал перед своим возрождением, нет, он совершает оное дело обладающим образом. А примером пусть тебе станет крепленое вино, которое имеет не меньше материальности, однако действует и умиротворяет сильней, нежели вино, пребывающее в своем первом рождении.
Вопрос. Покажи различие между вечным рождением и возрождением в человеке.
Ответ. Вечным рождением я называю единственную силу, в которой все вещи, а также причины всех вещей обладают тем, что они суть и что они суть причины. Но возрождением, свойственным лишь человеку, я именую движение вспять каждой вещи, какая ни есть, к истоку[709], понятому в смысле истока же, без оглядки на все присущее ей.
Возражение. А что в таком случае делают существенные естественные причины, о которых пишут естествоиспытатели?
Ответ. Они естественным образом способствуют всему, что вечное рождение созидает в человеке, когда его порождает, но здесь ни о чем по существу речь не идет.
Вопрос. Если душа в восхищении утрачивает сознание и все тварные свои проявления, что тогда обращается вовне для исполнения внешних дел?
Ответ. Все силы души слишком слабы, чтобы указанным способом войти в Ничто. Но если кто-то потерял себя в этом Ничто, силы творят то, что вызывает их исток.
Вопрос. Как выглядит та потеря, в которой человек лишается себя в Боге?
Ответ. Если ты меня сейчас слушал, то тебе было достаточно ясно показано, что, коль скоро человек похищается у себя самого, так что ничего не ведает ни о себе и ни о чем вообще и вполне утихает в основе вечного Ничто, то он становится для себя совершенно потерян.
Вопрос. Исчезает ли воля в Ничто?
Ответ. Да, по своей воле. Ведь, как бы ни была воля свободна, она становится свободной только тогда, когда ей больше не надо хотеть.
Возражение. Как у человека может исчезнуть воля? У Христа оставалась Его воля, раз Он чего-то хотел.
Ответ. У человека исчезает та воля, которой он хочет, желая творить из свойственного для него то одно, то другое. Теперь он не хочет чего-либо определенного, пагубным образом, о чем сказано прежде. Его воля стала свободной, так что он творит, и творит вне времени всего лишь одно дело, каковое есть он сам объединительным образом. Кто разумеет сие так, как мы говорим, тот не хочет делать какого бы то ни было зла, а хочет только добра. Все его житие, произволение и дело есть в собственном смысле тихая, неприкасаемая свобода, пребывающая в нем явно и вне всякого сомнения. И так он живет порождающим образом.
Возражение. Но проявление воли происходит не порождающим образом.
Ответ. Сия воля объединена с божественной волей, и она не хочет другого, как только того, что есть она сама по себе, покуда хотение обретается в Боге. И то, что было говорено прежде, нужно понимать не в смысле некоего помещения себя самого в Бога, как повсюду считают, а надо понимать в смысле отказа от себя самого, когда человек так объединяется [с Богом], что Он становится его основанием.
Вопрос. Остается ли у человека в основании Ничто его собственная, различимая сущность?
Ответ. Все это приходится понимать лишь в соответствии с человеческим восприятием, когда — в обращении взора вглубь себя, при том, что человек разоблачается от себя самого[710], — не различаются это и то, хотя и не по сущности, поскольку каждое остается тем, что оно есть, как говорит святой Августин: «Отбрось с презрением благо это и то, и останется чистая благость, сама в себе, в своей необозримой дали парящая, это и есть Бог»[711].
Вопрос. Если человек познал Ничто, о котором шла речь, и наслаждается им, останется ли это с ним навсегда?
Ответ. Как наслаждение, обладание — нет, однако пребудет неотчуждаемым, неотъемлемым образом.
Вопрос. Не приводит ли внешнее в замешательство внутреннее?
Ответ. Если бы плотью мы жили вне времени, то в некотором роде имели меньше помех от голода, трудов и другого. Но внешнее умозрение не приводит внутреннее существо в замешательство, ибо пребывает в свободе. Впрочем, порою случается, что, чем сильнее утесняется естество, тем ярче сияет Божия истина.
Вопрос. Откуда берется уныние?
Ответ. Если оно возникает лишь из естественных причин, а человек внутри себя остается свободен, то пусть не обращает на него внимания, оно уйдет вместе с телом. Если же им смущается внутреннее в его основании, то у человека что-то не в порядке.
Возражение. Из Ветхого Завета и Евангелия следует, что человек во времени не может достичь того, о чем было сказано[712].
Ответ. Это верно в смысле обладания и полного знания, ведь то, чего он здесь вкусил, там более совершенно, хотя все это одно и то же и для познающего может осуществиться [уже] на земле.
Вопрос. Как следует поступать человеку, начинающему узнавать свое вечное Ничто не благодаря все превышающей силе, но лишь слыша то, что говорят, или без оного, с помощью извне приходящих образов?
Ответ. Кто еще не понимает так много, чтобы сверхъестественным образом знать, что такое упомянутое выше Ничто, в коем все вещи лишены присущих им свойств, тот пускай оставит все, как оно есть, что бы ему ни попалось, и держится общего учения святого христианства, как поступают многие добрые простосердечные люди, достигшие похвального благочестия, не будучи призваны к большему. Но чем выше, тем лучше. Если ты уже достиг верной цели, то ее и держись и будешь на верном пути, ибо она совпадает со Священным Писанием. Делать что-то другое кажется мне сомнительным, ведь тот, кто здесь медлит, затеряется в несвободе или угодит в беспорядочную свободу[713].
VIIЧего недостает людям, живущим в ложной свободе
Как-то раз — то было светлое воскресенье — сидел он задумчивый и погруженный в себя, и в тишине его духа предстал перед ним некий духовный образ. Он был изыскан в своих словесах, но не был опытен в деле и источался в преизобилующем богатстве.
Он начал и сказал ему так: Откуда ты?
Тот сказал: Я пришел ниоткуда.
Он сказал: Скажи мне, что ты есть?
Тот сказал: Я — ничто.
Он сказал: Чего ты хочешь?
Тот отвечал: Я ничего не хочу.
Он же сказал: Это странно. Скажи мне, как тебя зовут?
Тот сказал: Меня зовут «безымянный Дикарь».
Юноша сказал: Тебя и впрямь можно назвать дикарем, поскольку твои слова и ответы совершенно дики. А теперь ответь мне на то, что я спрошу у тебя: к чему направлены твои помыслы?
Тот сказал: К беспредельной свободе.
Юноша сказал: Ответь мне, что ты называешь беспредельной свободой?
Тот сказал: Когда человек живет по своим похотям без всякого различения, невзирая ни на «до», ни на «после».
Юноша сказал: Ты находишься не на праведном пути истины, ибо такая свобода уводит человека от всякого блаженства и освобождает его от подлинной свободы, потому что, кому не хватает различия, тому не хватает порядка, а что без подлинного порядка, то — зло и несовершенно, как Христос говорил: «Совершающий грех есть раб греха»[714]. Но кто, живя с чистой совестью и осмотрительно, войдет в подлинном забвении себя самого во Христа, тот достигнет истинной свободы, как и Он Сам говорил: «Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете»[715].
Дикарь сказал: Что называешь ты упорядоченным, а что лишенным порядка?[716]
Юноша сказал: Я говорю об упорядоченном, когда все, что относится к делу изнутри или извне, не остается не предусмотренным в исполнении. А беспорядочным я называю то, где сие указанное выше оставлено в небрежении.
Дикарь сказал: Беспредельная свобода должна всем этим гнушаться и всем этим пренебрегать.
Юноша сказал: Такое пренебрежение — а оно под стать ложной беспредельной свободе — было бы против всякой истины, потому что оно против порядка, который всем вещам даровало вечное Ничто в своей плодовитости[717].
Дикарь сказал: Человек, ставший ничем в своем вечном Ничто, ничего не знает о различении.
Юноша. Вечное Ничто, о котором сейчас и в любом правильном рассуждении следует речь, что оно есть Ничто не из-за его небытия, а вследствие его все превышающего бытия, это Ничто не имеет в себе ни малейшего различия, но из него, ибо оно плодотворно, исходит упорядоченное различие всех вещей. Человек в этом Ничто никогда полностью не исчезает. В его мыслях остается памятование об их собственном происхождении, а в его разуме — его собственное восприятие, хотя в его первооснове все это остается без внимания.
Дикарь. Воспринимается ли оное только в самой этой основе и из нее самой?
Юноша. Тогда это было бы неправильно понято, ибо Ничто находится не только в основе. Вне основы, само по себе оно есть также тварное нечто и остается тем, чем является, и таким его и следует воспринимать. Если бы у него отпало различие между сущностью и тем, как оно воспринимается нами, ты был бы прав, но это не так, как было сказано ранее. Отсюда следует, что всегда нужно иметь правильное различение.
Дикарь сказал: Слыхал я, что был один великий учитель и что он отрицал всякое различение[718].
Юноша сказал: Если ты говоришь, что он якобы отрицал всякое различие и относишь сие к Божеству, то следует уразуметь, что он имел в виду каждое из Лиц в том основании, где они неразличимы, но не в их отношениях друг к другу, где, несомненно, надлежит соблюдать различие Лиц. Если же ты отнесешь оное к человеку, который исчез, лишившись себя, то об этом уже достаточно сказано: сие следует понимать применительно к восприятию, но не к существу. При этом заметь, что «разделение» есть нечто иное, чем «различение»[719]. Как известно, тело и душа нераздельны, потому что одно пребывает в другом, и ни один член не может быть жив, будучи отделен. Однако душа отлична от тела, ибо ни душа не является телом, ни тело — душою. Подобным же образом я понимаю, что, воистину, нет ничего, что было бы отделено от простой Сущности, ибо она всем существам дает суть, но в различении: ни сущность Бога не является сущностью камня, ни сущность камня сущностью Бога, ни [сущность] какой-либо твари [сущностью] другой [твари]. Учителя полагают, что сие различение, собственно говоря, не в Боге, хотя и от Бога. И он говорит о «Книге Премудрости»: как нет ничего ближе, чем Бог, так и нет ничего более отличного[720]. Посему твое мнение ложно, а это понимание истинно.
Дикарь сказал: Сей мастер сказал много верного о человеке, подобном Христу[721].
Юноша сказал: Мастер пишет в одном месте так: «Христос — единородный Сын, а мы нет». «Он есть Сын по природе, ибо Его рождение возводит к Его естеству», а мы — не сын по природе, и наше рождение называется «возрождением», ибо ведет к подобию Его естества. Он есть образ Отца[722], мы же уподоблены образу Пресвятой Троицы[723]. И пишет, что в этом Ему никто не может быть равен[724].
Дикарь сказал: Слышал я, что он говорил: такой человек творит все, что творил Христос[725].
Юноша ответил: Сей мастер пишет в одном месте: «Праведник творит все, что творит праведность»[726]. Это воистину так, говорит он, ведь праведник рожден от праведности, как написано: «Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от духа есть дух»[727]. Это верно, он говорит только по отношению к Христу и никого больше, ибо, кроме сущности Отца, Он другой сущности не имеет, и, кроме Отца, Он ни от кого не рожден. А посему Сын творит все, что творит Отец. Всем же остальным людям, говорит он, присуще действовать с Ним в меньшей или большей мере, смотря по тому, в меньшей или большей мере мы рождены от Него. Эти слова указывают тебе на подлинную истину.
Дикарь сказал: Из его слов явствует, что всё, что дано Христу, дано также и мне[728].
Юноша. Это «всё», которое было дано Христу, есть совершенное обладание сущностным блаженством, ведь Он сказал: «Omnia dedit michi pater. Отец дал Мне всё»[729]. И это же все дал Он всем нам, но иным образом. И мастер говорит во многих местах, что всем этим обладает Он в воплощении, а мы — в богоподобном единстве[730]. Потому-то Он этим владеет образом настолько более благородным, насколько более благородно Он к сему восприимчив.
Дикарь принялся возражать, что мастер-де упразднил любое подобие и объединение и попросту помещал нас, безо всякого подобия, в совершенное единство.
Юноша отвечал: Тебе, несомненно, не хватает света различения, о котором было сказано прежде, как человеку должно объединиться с Христом и все же оставаться отличным, поскольку он объединен и сознает себя как раздельное единое [с Ним]. Тебя еще не озарил сущностный свет, ибо сущностный свет привносит порядок и различение, отводя от чрезмерного многообразия. Твой острый взор вторгся, величием природного света, в [область] умной мысли, сияющей подобно сиянию Божественной истины.
Дикарь замолчал и просил его настойчиво и смиренно, чтобы он развивал дальше оное важное различение.
Он ответил и сказал так: Самый большой недостаток, который мешает тебе и подобным тебе, состоит в том, что вам не хватает доброго различения разумной истины. Поэтому, кто хочет достичь наивысшего и не впасть в эту ошибку, должен с усердием следовать сему сокровенному учению, и тогда он беспрепятственно достигнет блаженного жития.
VIIIСколь благородно ведет себя воистину бесстрастный человек по отношению ко всем вещам
Затем Юноша со всей серьезностью обратился к Вечной Истине и пожелал узнать что-нибудь определенное относительно внешних признаков подлинно бесстрастного человека и спросил так: Вечная Истина, как ведет себя такой человек по отношению ко всякой вещи?
Ответ. Он отстраняется от себя, а вместе с собою от всех вещей.
Вопрос. Как он относится ко времени?
Ответ. Он пребывает в настоящем мгновении, не строит никаких планов на будущее и воспринимает свое наивысшее как в малом, так и в великом.
Вопрос. Павел глаголет: «Закон положен не для праведника»[731].
Ответ. По причине своей тварности праведный человек ведет себя смиренней, нежели прочие люди, ибо он познает в основе и изнутри то, что каждому отмеривается снаружи, и так воспринимает все вещи. А то, что он ничем не связан, следует из того, что он творит в силу бесстрастия то, что множество других людей делает по принуждению.
Вопрос. Тот, кто пребывает во внутреннем бесстрастии, не освобожден ли он от внешних упражнений?
Ответ. Не часто увидишь людей, достигших с нерастраченными силами того, о чем ты говоришь, ибо отречение касается самого сокровенного тех, кому оно действительно присуще. И поэтому, узнав, что делать и что покинуть, люди остаются в обычных упражнениях, в большей или меньшей мере, смотря по их возможностям или иным обстоятельствам.
Вопрос. Откуда к некоторым людям, чья жизнь кажется весьма добропорядочной, являются тревожащие совесть угрызения и сожаления, и откуда берется беспорядочная широта других?
Ответ. И те, и другие заботятся о самих себе[732], однако по-разному: первые — духовно, вторые — телесно.
Вопрос. Пребывает ли такой человек во всякое время в праздности или что-то делает?
Ответ. Дело воистину бесстрастного человека — забвение себя самого, а его труд — его пребывание праздным, потому что в своем деле он остается покоен и в своих трудах остается он праздным.
Вопрос. Как относится он к своему ближнему?
Ответ. Он имеет общение с людьми без того, чтобы быть очарованным ими[733], любовь без привязанности и сострадание без заботы, в совершенной свободе.
Вопрос. Должен ли такой человек исповедаться?
Ответ. Исповедь по любви благородней, чем исповедь по необходимости.
Вопрос. Как звучит молитва подобного человека и должен ли он вообще молиться?
Ответ. Его молитва плодоносна, ибо он освобождает ее от чувств (поскольку «Бог есть дух»[734]), внимая тому, не установил ли он себе какой-либо преграды и не следует ли каким-нибудь образом повелениям самости[735]. Тогда в высшей силе воссияет свет и явит, что Бог есть в нем сущность, жизнь и деяние, он же сам есть всего лишь Его орудие.
Вопрос. Каковы еда, питье и сон сего благородного человека?
Ответ. Внешний человек ест внешне и чувственно, но в смысле обращения к горнему он не ест вовсе, иначе он ел бы и спал по-звериному. Так же обстоит дело со всем прочим, что относится к человеку.
Вопрос. Каков внешне его образ жизни?
Ответ. У него не много жестов и слов, и они просты и прямы. Его образ жизни умерен, так что дела протекают через него помимо него, и он невозмутим в своих помыслах.
Вопрос. Все ли они таковы?
Ответ. Более или менее, в зависимости от различия обстоятельств. Хотя по сути своей они одинаковы.
Вопрос. Приходит ли такой человек в полное познание истины или у него еще остаются представления и предположения?
Ответ. Поскольку он остается собой, у него остаются представления и предположения. Но поскольку человек выходит из себя самого в то, что есть, он обладает знанием всей истины, ибо что есть, то есть, и человек не внемлет себе... Этим тебе достаточно сказано. Не вопросами, но подлинным бесстрастием достигают сей потаенной истины. Аминь.
Мистический путь: истечение разумных творений из Бога и их возвращение вспять.
В левом верхнем углу изображены два круга, украшенных звездами, меньший из которых вписан в больший; внутрь ведут врата. Над кругами надпись: «Сие есть без-образная бездна вечного Божества, не имеющая ни начала, ни какого-либо конца». Из единства божественной сущности исходит троица Ипостасей: слева Бог Отец, справа Бог Сын, в середине Бог Святой Дух. Выше надпись: «Сие есть троица Лиц, пребывающая в сущностном единстве, о Ней же наставляет христианская вера». Далее следует истечение творений, в первую очередь ангельских ликов. Расположенное ниже Троицы поясное изображение ангела снабжено надписью справа: «Сия фигура знаменует истечение ангельского естества». Под ним другое изображение — низвергаемого сатаны. После истечения ангелов следует истечение человеческого рода, представленного в образе женщины. Слева надпись: «Сие есть сотворение человека по подобию Божества». В правом нижнем углу изображены препоясанный рыцарь и дама. Они умерщвляются Смертью-жнецом. Сцена символизирует собой скоротечность мирской любви и дублируется образом коленопреклоненной монахини, в сопровождении надписи: «Увы, сия жизнь так коротка».
Если правая часть иллюстрации описывает истечение разумных сущностей через троицу Ипостасей за пределы единого Божества, то предметом ее левой части стало возвращение этих сущностей вспять, в Божество. На такое движение указывает двойная линия, связующая образы друг с другом. Она всякий раз проходит в области сердца, где локализовано «основание души» разумных существ.
Путь вспять в Божество можно пройти тремя способами, прежде всего с помощью обуздания своего естества, сораспятия и уподобления Христу, руководствуясь изречением бл. Августина «Per Christum hominem ad Christum Deum» (Чрез Христа-человека к Христу-Богу). На такой путь указывают образы в нижнем левом углу: держащаяся за распятье фигура с мечами и стрелами в голове, а также фигура на стуле. Надписи рядом гласят, соответственно: «Ах, взгляните, как мне следует умереть и распяться вместе с Христом», «Бесстрастие желает обобрать меня там, где некогда было слишком много моего». Другой путь возвращения вспять — созерцание, ознаменованное поясным изображением женщины над распятьем. Рядом надпись: «Чувства у меня отпали, и высшие силы иссякли». Третий способ возвращения в Божество представляет собой мистическое единение (unio mystica) с Богом. Душа женщины, изображенной в центре композиции, покоится в виде нагого младенца на лоне Христовом. Надпись рядом гласит: «Вот, дух восхитился и обретается среди Ипостасей».
В оригинале иллюстрация снабжена надписью: «Сии следующие дальше картинки указуют на сущность обнаженного Божества в троице Лиц и всех творений истечение и течение вспять, а также изображают первые шаги человека, едва начавшего подвизаться, размеренное продвижение в его возрастании и высочайшее изобилие его сверхъестественного совершенства».