КНИЖИЦА ЛЮБВИ
IЗдесь начинается первая глава «Книжицы любви»
О sapiencia eterna! О Вечная Премудрость, Ты — излучение и свечение[1123] Отеческой сущности, сотворившей все вещи из ничего. Ради того, чтобы обратить согрешившего человека к радости рая и указать ему путь возвращения посредством Своего медоточивого нрава и жития, Ты пожелала спуститься в сию долину печали и захотела принести Себя в жертву Отцу, подобно сладкому агнцу, во имя совершенного искупления и исправления. — Отвори сердце мое желанием Твоей драгоценнейшей крови, дабы мне неизменно взирать на Тебя, Царя всех царей и Владыку всех властелинов, чистой веры очами. Возложи мое знание на раны Свои и мою мудрость Себе на рубцы, да буду возрастать лишь в Тебе, истинная Книга любви, и в Твоей смерти, отлагаясь всех преходящих вещей, дабы впредь я был не я, но чтобы Ты вечно оставался во мне, я же в Тебе, соединенные прочными любовными узами.
О anima mea! О душа моя! Войди же ненадолго в себя, в сокровенность своего сердца и поразмысли о том, что ты избрала себе супругом и своим возлюбленным вечную Премудрость небесного Отца, а также о том, что во свидетельство сего любезного супружества ты накрепко запечатлела в сердце своем Его имя. Хорошенько припомни ту милость, с какой Он тебя искупил Своей смертью. Обратись к себе самой, возлюбленная душа моя, и, прежде чем мы закоснеем в грехах, увенчай нас рубиново-алыми розами с главы нашей нежной Премудрости. Пусть никогда не случится, что лишимся мы летних цветов пресветлого луга Его сладостных слов и ароматных деяний, дивно благоухающих всяческими добродетелями и всяческой снисходительностью, дабы Возлюбленный, Которого мы никогда, к сожаленью, не видели в плотском обличье, обрел жилище в наших сердцах, и дабы Тот, Кого мы познали как высшего и Кто ради нас сделался низшим, — дабы мы Его не презрели, но себя к Его пригвоздили кресту, чтобы посредством Него, словно царским путем, взойти к блаженству в веках.
О spes mea! О, единственное упование от моих юных дней, утешение моего сердца, Ты, подательница радости, Ты, рассеивающая страдание и устраняющая всю мою скорбь Своей медоточивой отрадой, Вечная Премудрость, сладчайший Иисусе Христе, в Тебе же глубоко сокрыт клад всякой мудрости и всякого ведения, Ты, милостивый Господи, — ибо Ты Своим благим нравом явил миру добрый пример и претерпел непомерные муки, дал [нам] познать божественную силу многими великими знамениями, предузнал час кончины Своей, решил разделить последнюю трапезу с милыми Тебе учениками, преподав им таинство святой Твоей плоти и крови, а затем, после того как смиренно омыл им ноги и сладостно наставил, взошел на Масленичную гору и, пока ученики Твои почивали, преклонил колена и с великим усердием воззвал к Отцу Своему со словами: «Pater, Отче, если возможно, да минует Меня мука сия! Впрочем, не как Я хочу, но как Ты»[1124]. И покрылся струящимися каплями кровавого пота из-за бесконечного ужаса Своего сердца пред грядущими муками, их же Твоя нежная плоть, рожденная от царского рода, должна была претерпеть от исполненных злобы людей, — воззри на смятенный страх и печаль моего сердца, окропи его сими, словно розы, алыми каплями, чтобы оно Тобой укрепилось во всех скорбях и превратностях и в Тебе, подлинная радость, неизменно находило утеху.
О salutare meum! О, спасение и счастье мое, моя лучезарная слава, сладчайший Иисусе Христе! В страхе Своем Ты получил утешение от ангела, вернулся к Своим ученикам, обнаружил их спящими и поведал им о Своем грядущем пленении. Ты был окружен толпою убийц, но Твоими властными словесами они были обращены вспять и повалены наземь. Затем Ты был предан лживым лобызанием в сладостные уста и крепко-накрепко связан, но и тогда не забыл о Своем милосердии и исцелил отсеченное ухо. Когда Твои ученики, покинув Тебя одного, разбежались, о, все мое упование, Ты был предан в не знающие жалости руки. — Ах, единственное спасение мое, разреши узы души моей, не отступай от меня и не позволь мне никогда от Тебя отделиться.
О fortitudo mea, etc. О небесная твердыня и опора души моей, сладчайший Иисусе Христе, из заточения Ты сперва немилосердно был отведен в дом Анны и спрошен безжалостными иудеями, сидевшими у огня, да и самим этим Анной, об учении Твоем. Когда же Ты им милостиво отвечал, тебя жестоко ударяли по ланитам Твоим. О сияние вечного света и зерцало без меры, сколь постыдно были завязаны Твои светлые очи, нечистыми плевками испачкан Твой ласковый, приветливый лик, изранена Твоя белоснежная выя, более красивая, чем прекрасные лилии, когда по ней били, в насмешку Тебе задавая вопросы! — Поведай, возлюбленный Господи души моей, как от Тебя, прежде чем возгласил петел, трижды отрекся святой Петр, как Ты милосердным взглядом Своих добрых очей заставил его возрыдать, и позволь моему сердцу увидеть Тебя, зеркало вечности, да презрю ради Тебя всякое временное наслаждение и буду во всяком искушении любовно созерцаем очами Твоего милосердия.
О copiosissima, etc. О достаточное искупление мира, сладчайший Иисусе Христе, после великих страданий, перенесенных Тобою в течение ночи вплоть до утра в доме правителя Анны, дабы всему миру открылись Твое мученичество и любовь Твоя, Ты спозаранку, подобно нежному, молчаливому агнцу, был отведен во двор Каиафы и там окружен, подобно злодею, лютыми толпами черни. И смиренно стоял Ты, мой дивный Спаситель, перед судьей, был несправедливо [им] обвинен, и Тебе, Божиему Сыну, кричали грозными голосами, что повинен Ты смерти. — Даруй мне, возлюбленный Господи, кроткое смирение, дабы уподобиться Тебе, возвышенному образу, и терпеливо переносить ради Тебя все превратности жизни.
О Царь над всеми царями и Владыка над всеми властителями, Ты был поставлен пред судиею Пилатом и перед ним оклеветан, а им самим спрошен о Твоем Царстве. Ты же сказал: «Царство Мое не от мира сего»[1125]. Чтобы нам не лишиться спасения нашего, Ты не захотел отвечать на многие вопросы его. Когда Пилат объявил Тебя невиновным пред иудеями, то они возопили, именуя Тебя, Создателя всего, совратителем, и отвели тебя к Ироду. Поскольку Ты и ему ответил молчанием на все вопросы его, он и вся его челядь над Тобой насмехались и, облачив для пущего позора в белоснежные одеяния, отослали Тебя обратно к Пилату, и Ты, сладостный агнец, был пред ним осужден львиными рыками к мукам и распятию вместо Вараввы. — Обнови в сердце моем весь позор, который Ты претерпел ради меня, дабы оно более не заботилось о земном, но взирало лишь на Тебя и в сей временной скоротечности могло вечно оставаться там, где только и обретается истинная радость. Аминь.
О solus princeps, etc. О единственный Властелин, Первоначало всех сущих и Предводитель всех сонмов[1126], сладчайший Иисусе Христе, руки Твои были сурово распластаны, Тебя, обнаженного, привязали к жесткой колонне, нещадно били плетьми, облекли в багряницу, увенчали терновым венцом, насмехаясь, приветствовали и неумолимыми дланями били по священным ланитам. С окровавленным ликом, в терновом венце, в багрянице Ты был выведен к не ведающим милосердия, которые враждебными криками требовали предать Тебя смерти. Убоявшись их воплей, смертный судья вынес смертельный Тебе приговор, Подателю жизни. — Подай мне, грешнику, чтобы я мог омыть одеяния, запятнанные нечистотами моих прегрешений[1127], в Твоей живительной крови и чтобы мне постоянно носить подобие креста Твоего на своей плоти[1128], радостно дожидаясь последнего Твоего, вечный Судия, приговора. Аминь.
Эй, сердце мое, успокойся на короткое время и погляди на возлюбленную и избранную Премудрость, как Она повсюду окроплена и забрызгана каплями крови, выступившими от жестоких ударов плетей, посмотри, как с Ее нежного тела на землю здесь и там стекают на землю кровавые струи. О, как я скорблю о Тебе, сладостная сладость души моей! Как могли Тебя так жутко избить, видя Твою столь совершенную плоть, Твои прямые и стройные члены, из милосердия не избавив Тебя от того, чтобы покрыть ранами все Твое тело! Но я хотел бы удостовериться в том, что Ты все сие допустила с одним лишь намерением: втянуть меня полностью в Свою любовь, когда, лучшая, Ты вполне подставляешь Себя худшим ударам ради меня... Ну же, душа моя, обними твою Премудрость, забывшую о Своей красоте ради великой любви к тебе! Ты должна по справедливости наградить Ее из любви столькими поцелуями, сколько Она ради тебя претерпела напастей. Взгляни также, требую я, на Его удивительный лик, в коем обретается полнота всяческой благодати. Как алеет он от капель ало-розовой крови, истекающих из небесного рая — Его красивой и приятной для взора главы, из нее же изливаются кровавые струи от ран, нанесенных лютыми колючками терна. — О, любовь моя, этими самыми потоками крови, стекавшими с Твоего чудного лика и окровавившими ланиты Твои, ороси главу души и плоти моей, чтобы силою их плоть вошла в подчинение разуму, а разум подчинился дражайшей воле Твоей. Аминь.
О sancto sancta, etc. О святейшая, вечному Отцу наиболее угодная жертва, сладчайший Иисусе Христе, будучи приговорен судией к постыдной казни на кресте и взвалив на Свои плечи Царство Небесное[1129], Ты был с позором изведен и громогласно осмеян, и дети бросали Тебе грязью в лицо. Вместе с отъявленными злодеями Тебя привели на лобное место и, обнажив, распростерли на лежащем кресте. Ах, руки и ноги Твои были стянуты вервями и беспощадно прибиты гвоздями к его перекладинам, и, когда его подняли, Ты был позорно повешен между [землею] и небом. — Даруй же, Царь мой, рабу Своему претерпеть вместе с Тобой Твои страсти, понести [крест Твой], чтобы мне быть здесь распятым вместе с Тобой и вместе с Тобой царствовать в вечности. Аминь.
О lux, etc. О ясный свет полудня и солнечного бега высший предел, сладчайший Иисусе Христе, припомни, с какой любовью молился Ты Отцу Своему за распинавших Тебя, за деливших Твое одеяние, бросавших жребий о хитоне Твоем и за постыдно насмехавшихся над Тобою, Царем всех царей, в Твоей крайней нужде, и как по бесконечному милосердию Своему Ты милостиво благословил раскаявшегося разбойника. А затем, от шестого до девятого часа, от сострадания померк свет небес, и Ты великим гласом возопил к Отцу Своему. О неисчерпаемый кладезь воды живой, вспомни, как Ты иссяк на кресте и возжаждал от непомерной сухости, как Тебя напоили уксусом и желчью, а Ты произнес: «Consummatum est»[1130][1131] — и предал священную душу Свою Отцу Своему. О Царь небес и земли, по причине кончины Твоей все стихии и светила небесные необычайными знамениями явили сострадание к Тебе, свидетельствуя о Твоей власти. А после горькой кончины позволил Ты, Господи, вися на кресте, вскрыть Себе бок, дабы кровью и водами, истекающими из него, оживотворить все мертвое и сухое и напоить Собою, из Источника жизни, все измученные жаждой сердца. Затем Ты бы снят с креста, погребен, а на третий день воскрес и сел одесную Отца Своего как Господь всего сущего, все обратив к Себе кончиной Своей. — Обрати меня к Себе, возлюбленный Господи, и восприми в Свою благодать по бесконечному милосердию Своему и позволь, чтобы драгоценная кровь, которую Ты излил за весь мир, подобно непорочному агнцу, просила за меня перед очами Родителя Твоего, [Его] милостиво склонила ко мне и предоставила полное возмещение за все мои прегрешения как славная и достойная жертва. О прибежище мое, мой покров и Спаситель, позволь напомнить Тебе о беспредельной любви, вынудившей Тебя претерпеть ради меня горчайшую смерть на кресте, чтобы Ты милостиво простил злодеяния, совершенные мной, нечистым грешником, и сохранил меня от будущих грехов и всякого зла в любовной ране у Тебя на боку, направил в страшных бедствиях стези мои к святому концу и даровал мне созерцание Твоего вечного мира! Аминь.
IIЗдесь начинается иная глава «Книжицы любви»
О сладчайшая небесная Дева Мария, избранная среди всех красавиц, наподобие лилии дольной[1132], глубинами божественного ведения и Премудрости, чтобы воспринять своим девическим телом и достойно взрастить Того, Кого дожидался весь мир. Когда, о пречистая Дева, ученики сообщили тебе, со слезами в очах, о заключении твоего Сына в темницу, от леденящего ужаса содрогнулись все материнские жилы, и ты пошла к дверям дома Анны, не увидишь ли там своего Чада, но тебя прилюдно оттуда изгнали и не дали войти. Из-за этого ты горько заплакала и сказала: «О возлюбленное Чадо мое и зерцало очей моих, кто даст главе моей влаги и источник слез очам моим, чтобы мне оплакать великое злодеяние, каковое свершилось нынешней ночью над моим любезным Сыном?» А потом ты и Мария Магдалина стали ходить вокруг дома, дабы, если удастся, увидеть Учителя вашего в столь великой и ужасной нужде. Когда ты услышала, что святой Петр, предводитель двенадцати, от Него клятвенно отказался, о моя Госпожа, и обо всех прочих злодействах, учиненных над Ним, то от сердечной печали едва не лишилась ты чувств. Когда же святой Петр вышел из дому навстречу тебе и поведал, как обезображен лик твоего Сына, то из-за этого сердце твое, цветок розы, пронзила невыносимая боль. Ранним утром, когда Сына твоего повели из дома Анны во двор Каиафы, ты, встретив Его по пути, увидела Его милый и исполненный дружелюбия лик, столь часто доставлявший твоему сердцу радость, — теперь он был жестоко заплеван. Когда подошла ты к Нему, причитая, и хотела обнять, то тебя от Него с бранью постыдно оттолкнули руками, не знающими сострадания. А ныне взираешь ты на Него, царящего в вечной славе. — Прими меня, пречистая Дева, под свой особый покров и испроси мне, чтобы единородный твой Сын уберег меня от беспорядочного жития, бесчинной любви и сообщества нечестивых, и благодатно даровал мне, чтобы страсти Его сладостным образом во мне прибывали, а всякая прочая сладостность убывала. Аминь.
Immediatum refugium, etc. О, скорое прибежище всех согрешивших, всемилостивая дева Мария, когда Чадо твое повели на распятие, ты не могла к Нему подойти из-за множества столпившегося народа. Тогда, преисполненные скорби сердечной, ты и Мария Магдалина пошли другою дорогой. Наконец-то вы встретились. До крайности изможденный, Он благостно преклонил пред тобою главу со словами: «Ах, Матерь!», словно бы говоря: да воздастся тебе благодарность за все, что ты для Меня когда-либо сделала, и особенно за твою последнюю верность: что, верная, оставшись с Ним вместе, когда Его покинул весь мир, в великой скорби ты шла за Ним вслед, вплоть до места, где распяли Его, и когда Его сняли с креста, прикрыла Его платком со своей головы. О, возлюбленный цветок всяческой благодати, как содрогалось сердце твое из-за свирепых ударов грозного молота, прибивавшего ко кресту Чадо твое, как оросилось твое одеяние драгоценной кровью, бежавшей из ран твоего единородного Сына. Твое сердце наполнилось печалью и горечью, ибо перед своими очами увидела ты Чадо свое (Оно в детстве так часто и весело улыбалось тебе, нежной Матери), позорно висящим в великом страхе и скорби и со всех сторон поношаемым, и ты Ему в страданиях никак не сумела помочь. Тебе множество раз пронзил душу меч Симеона[1133]. И была ты поручена Чадом своим возлюбленному ученику Иоанну. А потом, увидав, как острое копье пронзило Ему бок, ты упала без чувств, поскольку лишилась, о Матерь всяческой благодати, всякого утешения ради спасенья людей. — Посему, эй, возлюбленная наша Заступница, обрати ко мне очи твоего милосердия, напомни Чаду своему о тех причитаниях, о той скорби и боли, которую ты претерпела во время страданий Его, чтобы Он, по твоей усердной молитве, научил меня умирать для этого мира, сделал из меня угодного Себе человека, никогда во гневе не отвращал от меня Своего милосердного лика и утвердил меня вплоть до самой кончины в Своей любезнейшей воле.
О virgo, etc. О прекраснейшая Дева, твои скорбные вопли подвигли сердца многих людей к состраданию, даже тех, что к тебе не питали приязни, словно ты была их собственной матерью, когда они узрели великую скорбь и печаль по твоему милому Чаду, бывшую в твоем чистом сердце. Кто даст очам моего сердца, чтобы они видели, как ты стояла возле креста и с состраданьем взирала, поспешно принимала руки своего единородного Сына, когда они были освобождены от гвоздей, жарко их целовала и с любовью прижимала их к своему любвеобильному сердцу! Ах, Господи Боже, увидеть бы мне спасение лица моего, когда Его сняли с креста, как Он скорбно лежал на твоих материнских коленях, услышать бы мне скорбный твой плач и твои горькие причитания и возгласы, возносимые тобой оттого, что твое сладкое Чадо было столь свирепо убито, ты же лишилась всей своей радости! Ах, милостивый Господи, если бы сумел я увидеть, как в сей скорбный час любезный святой Иоанн пал со стенаниями на сердце Возлюбленного своего, как, горько рыдая, бежал святой Петр, как рядом заламывала руки над своим покойным Учителем Мария Магдалина и как святой Иаков, брат Господень, схожий с Ним обликом[1134], плакал и горевал над Его телом, да и другие ученики скорбели о своем любезном Учителе и оплакивали Его. О пречистая Дева, как непомерна была горькая боль твоего чистого сердца, сколь нестерпим его страх! — Ах, сладостная Дева, нынче прошу я тебя, чтобы страданьем своим ты во всякое время воспламеняла сердце мое в любви к своему единородному Чаду и оберегала меня, единственная защита всех грешников, от всякого искушения. Аминь.
О fons, etc. О изобильный источник всяческого наслаждения, сладчайшая небесная Дева, когда жестокая смерть забрала твое любимое Чадо, Спасителя всех человеков, и в один миг лишила тебя, Деву, возвышенную над всеми творениями, желанного утешения и дивной любви, которую ты питала к Нему многие годы, ты пожелала, рыдая и простирая руки свои, чтобы тебе вернули твое только что почившее Чадо, Каковое тебе не хотели отдать живым и любезным всем людям, хотя бы умершим и отверженным ими. Когда в этом тебе отказали, ты пожелала быть погребенной вместе с Возлюбленным. Когда же и в этом тебе было отказано, ты упала на гроб от безутешного горя. И едва опекавший тебя Иоанн захотел тебя увести от него, ты, полная горя, возопила к нему, чтобы он не причинял тебе зла и неправды, разлучая с твоим сладостным Чадом, и умоляла его, чтобы он оставил тебя здесь дожидаться кончины. Все же стоявшие рядом, о путеводный пример всяческой чистоты, были подвигнуты твоими словами к состраданью и плачу. Потом, когда возлюбленный ученик оттащил тебя против воли от гроба и привел тебя в город, сколь скорбный образ явился народу, о всеблаженная Дева, едва он увидел тебя, входящую в окровавленном одеянии, ибо, когда стояла ты под крестом, на тебя стекала священная, горячая кровь. Даже каменные сердца были этим подвигнуты к состраданию! Но сколь жестоко была ты изранена страданиями своего Чада, столь сильно и от всего сердца обрадована, когда Он в славе явился тебе по Своем воскресении. Нынче возвышена ты своим возлюбленным Чадом и величественно восседаешь в небесном дворце, подобно королевской супруге, выше всех сонмов небесных, удостоенная быть особой заступницей пред Богом за всех прегрешивших. — А посему, Мать милосердия, распростри надо мною свое одеяние алого цвета, залитое кровью твоего единородного Чада, защити меня в радости, горе и в превратностях века сего и испроси для меня совершенный конец: в благом разумении, в не знающем сомнения уповании и божественном утешении, чтобы мне радостно насладиться твоим возлюбленным Чадом, сидящим одесную Отца Своего в Своей вечной славе. Аминь.
IIIЗдесь начинается третья глава оной «Книжицы» Любовная беседа души под крестом с Супругом своим, совлеченным с креста [Иисусом] Христом
Quid, dilecte mi, что, Возлюбленный мой, что, исполнение всех желаний моих, что, милостивый Господи, я Тебе должен сказать, когда я онемел от любви? В сердце моем полно слов любви, сумел бы только произнести их язык! Бездонно то, что я испытал, бесконечно то, что я возлюбил, а посему бессловесно все то, что я имею в виду. И вот, Ты — мой Царь, Ты — мой Господь, Ты — любовь моя, Ты — радость моя, Ты — мой добрый час, Ты — счастливый мой день, Ты — все, что способна дать сердцу радость любви; и потому, о чем, Возлюбленный мой, о чем еще говорить? Ты — мой, а я — Твой[1135], и так должно оставаться всегда! Как долго моему языку оставаться безмолвным, когда взывает вся моя внутренность? Или я должен молчать лишь потому, что не могу иметь при себе Возлюбленного своего во плоти? Нет, ни за что! На Того, Коего душа моя столь преданно любит, она взирает очами моего сердца, она Его созерцает, воспринимает Его. Я вижу Возлюбленного моего лежащим под дикою яблоней;[1136] обессиленный от ранений любви, Он не может подняться. Свою голову Он склонил на присного Своего, под Ним расстелено ложе из цветов Божества, Он окружен советом достойных апостолов. И вот я начинаю свободно вещать, будучи в порочности своей пеплом и прахом[1137]. Мне хочется говорить к Господу моему, к Супругу моему, к ясной и любезной Вечности и Премудрости, никто не может меня удержать. Желаю беседовать с Возлюбленным моим, ибо сего жаждет сердце мое, прежде, нежели Он скроется с глаз и Его, умащенного благовониями, положат во гроб.
Поведай мне, Возлюбленный мой, что сие означает: душа моя так долго и усердно домогалась Тебя, и я Тебя никогда не мог отыскать? Я искал Тебя всю ночь напролет в радостях мира сего, но не обрел ничего, кроме великой горечи сердца, ничего, кроме неизменной печали и скорби в человеческих образах[1138]. В школе тщеславия я научился сомневаться во всем, ни в чем не находил я Тебя, чистая Истина, и поэтому, следуя собственной воле, бессмысленно носился по горам и долам, подобно коню, когда тот не обуздан и в губительном неистовстве рвется навстречу оружию[1139]. Несчастная душа моя заплутала в глубокой тьме, нередко объятая муками смерти[1140] и преисподней, мучительно утопая в бушующих потоках безрассудности с петлей вечной смерти на шее. В каждой вещи Ты являл мне многообразное и злое несовершенство, однако, если желал и Тебе было угодно, Ты посылал внутрь меня свет Свой и Свою истину, прежде вовсе мне не известную, Ты обращался ко мне, и меня укреплял, и извлекал из бездны земной. Затем Ты милосердно меня поднимал, если я падал, указывал мне, где я ошибался, сладостным гласом меня призывал, когда я от Тебя убегал, и открыто во всякой вещи являл, что Ты, воистину, — Бог милосердный и что я по справедливости должен совлечься мира сего и из глубины своего сердца предаться Тебе.
Посему, прощай же, прощай, ложный мир, отныне и навсегда![1141] Пойди прочь, лживый мир, порочная любовь; да сгинет приязнь и благоволение, с которыми я относился к этому миру без всякой благодарности [с его стороны], ибо я хочу предать себя полностью в руки Того, Кто меня спас и Кто многим прочим, столь же беспутным, как я, попустил заплутать и во цвете юности умереть, а меня милосердно приблизил к Себе. За это должна ты, душа моя, восхвалить и благословить из основания своего сердца Того, Кто вскормил и обновил юность твою, как юность орла[1142]. Хвали Его, благословляй Его, возноси все снова и снова, во веки веков, и не забывая о тех многих благодеяниях, которые Он тебе оказал.
Nunc igitur, dilecte mi, ну же, Возлюбленный мой, молю Тебя, яви мне, Ты ли — то высшее блаженство, коего с такой жадностью искала душа моя? Впрочем, мне сие достоверно и несомненно известно, что это Ты. Наука о естестве[1143] поведала мне о Тебе, божественная наука[1144] мне достаточно Тебя показала, да и творения все удостоверили мне, что это Ты! И если Ты тот, кого жадно желает лицезреть целый мир, как мне узнать Тебя в том, кто беспомощно распростерся под позорным древом креста? Я искал Твое Божество, а нахожу Твое человечество, искал Твоей славы, но Ты мне являешь униженность, жаждал сладостности, но обретаю [лишь] горечь. Что же сказать мне? Ты меня ввел в искушение, и я искушенью поддался. И все-таки мне несомненно известно, что всякую вещь Ты сотворил по порядку в подлинной Премудрости, однако не позволяешь к сему прикоснуться, пока не освободил меня от препятствия грехов. Тот не узрит Тебя в Твоем высшем достоинстве, кто пренебрег Тобой здесь, лежащим в отверженности. И поскольку нашел я Того, Кого любит душа моя, то как мне удержаться от плача, коль скоро я вижу Тебя, беспомощно лежащего пред очами моего сердца? И когда я слышу, как Тебя оплакивают и стенают по Тебе, то что мне остается делать, как, с сердечным воплем и с застланными слезами очами, не обнять Тебя бережно, о, живоносный Источник, руками своего сердца, не прижать к себе и не облобызать с горестным сердцем? Не смущают меня поблекшие губы Твоих уст, не отвратительны мне окровавленные члены Твоего тела, нет, но вызывают у меня еще большую любовь к Тебе и желание целиком принадлежать Тебе, ведь, когда я вижу Тебя в облике мертвого человека, то поступаю как лукавый голубок при потоках вод[1145] и обращаю свое правое око горе, к возвышенному величию Твоего Божества, и так обретаю Тебя, сокровище счастья, Коего прежде всякой вещи украсили Бог и природа.
О sydera errancia, о вы, блуждающие светила, — говорю о вас, беспокойные помыслы, — я заклинаю вас цветущими розами и лилиями долин, то есть всеми святыми, процветшими добродетелями, да не станете мне докучать! Отступите от меня ненадолго, дайте побыть с Ним хотя бы часок, позвольте поговорить мне с Возлюбленным, насладиться благом подле Него. О, все мои сокровенные чувства, внемлите Ему! Ему вручите себя, сердце и очи! Ибо сей — мой Возлюбленный, Он бел и румян, избранный среди всех людей этого мира![1146] О сладчайший Иисусе Христе, сколь блаженны те очи, что видели Тебя живым, во плоти, [сколь блаженны те уши,] что слышали Твои сладостные словеса, ибо лишь Ты и достоин любви, Кого, без подобных Тебе, породил этот мир. Твоя голова, в своей равномерно простирающейся во все стороны благосклонности, подобна образу неба в высшей его красоте. Ей в самом деле пристало быть главой этого мира;[1147] а органы сей головы суть все избранные. Золотистые локоны Твоей головы волнисты[1148] и похожи на дивное поле с цветущими кустами и зелеными ветками. Но сейчас она жестоко иссечена острыми шипами и вся покрыта кровавой росой[1149] и каплями полуночной влаги. Ах, горе мне! Его очи, которые были столь ясными, что, подобно орлиным зеницам, не мигая, смотрели при солнечном блеске и сверкали, словно светлый карбункул, — эй, я вижу, они померкли и закатились, как у какого-нибудь обычного мертвеца. Его брови, парившие, как темные облачка, в свете солнца и красиво его оттенявшие, Его нос, словно башня прекрасной стены, Его алые щеки, горевшие, наподобие роз, обезображены из-за жестокого обращенья, поблекли и сильно осунулись... О Возлюбленный мой, как Ты стал не похож на Себя! Нежные губы Твои, напоминавшие багряные розочки, которые еще не раскрылись, Твои уста, бывшие школой всяческой добродетели и всякого знания, из которых источались Премудрость и разумение, ибо они были бочонком[1150] патоки, молока и меда сладостных, живительных слов, из них истекавших и питавших всякое благочестивое сердце, — и вот эти уста запеклись и совершенно иссохли, так что нежный язык прилип от жажды к глотке. Миловидный Твой подбородок, подобный уютной ложбинке между холмами, осквернен нечистотами. Сладостная гортань Твоя, из которой раздавались сладчайшие речи, так что все те, кто их слышал, пронзались сладкими лучами любви, сожжена уксусом и горькой желчью. Ах, как, увы мне, обезображен дивный Твой лик, радостный и дружелюбный, словно рай всех наслаждений, на котором безмятежно покоился взгляд всякого ока! Теперь-то мне видно, что нет в Тебе ни красоты, ни благолепия! Миловидные руки Твои, округлые, гладкие и прекрасные, как будто точеные, украшенные благородными камнями, и ноги Твои, похожие на колонны из мрамора, утвержденные на базе из золота, — обессилели от бесчисленных пыток, которые они претерпели. Твое нежное тело, напоминающее изяществом возвышенный холм, нарядный и поросший лилиями, залито кровью и столь истощилось, истерзанное жестокими муками, что можно было бы пересчитать все его кости[1151].
Что сказать мне еще, Возлюбленный мой? Члены Твои, все вместе и каждый в отдельности, — они насыщали собой, как целая груда даров благодати, чувства людей и увлекали их всех, исполненных нетерпения, — нынче стали в образе смертном такими, что сердечно ранят горьким страданьем чувства всех тех, кто Тебя любит. О горючие слезы, ныне лейтесь вы непрерывно из основания моего сердца и орошайте все раны Возлюбленного моего! Ибо, какое же сердце может быть настолько железным и каменным, что его не сумеют смягчить только что Тобою полученные, столь многие и ужасные раны, Сладостный мой? Эй, Сладчайший, кто позволит мне умереть вместо Тебя? Хочу, чтобы вся моя сила умерла вместе с Тобою, чтобы весь мой состав был умерщвлен вкупе с Тобой и чтобы душа моя сораспялась вместе с Тобой. О, сколь блаженно тот умирает, кто, как крепкий боец, вступает вместе с Тобой в битву за добродетели, кто не отступит из-за страданий, не ослабнет от радостей, но упорно воюет и умирает всякий день добровольно. Не будет ли тот сладко изранен, кто прилежно созерцает раны Твои и кто ради их созерцания освобождает себя от всего, что препятствует в этом.
Consurge, consurge, поднимись, поднимайся, о сердце мое, восстань и облачись силою Божией, держись мужественно, будь стойко, веди себя отважно[1152], ничего не бойся и не отступай! Никогда более не обращайся в бегство, держи пред глазами своего Царя и Вождя, Который за тебя так упорно сражался, претерпел смертельные раны, попрал смерть Своей смертью и протянул тебе в помощь Свою сладкую длань. Посему надлежит тебе радостно подвизаться в битве Божией против Голиафа, имею в виду злого врага [рода человеческого]. Посмотри, у тебя есть самая крепкая защита: глубокие раны Его сердца. Кто к ним обратится, тот будет спасен. Это безопасные места Энгадди, недоступные для всякого сброда[1153], но ведомые лишь чистым духам и открытые только для них. Здесь-то и укрывайся во всех превратностях жизни своей, так будешь спасен от всех твоих недругов.
Вот, гляди, Возлюбленный мой, покуда жив, желаю я созерцать в горечи своего сердца раны Твои, хочу их торжественно почитать и учиться лишь по Тебе, дивная Книга любви, ибо в Тебе, о полный кладезь всего вожделенного, обретаю я благодать и отпущенье того, что греховно. Ты защищаешь меня от искушений и всяких напастей, а я нахожу в Тебе самый благородный образчик для того, чтобы жить и приближаться к Тебе, высочайшее совершенство. Ах, посему чего же еще мне ждать от Тебя на этой земле? Моя плоть и сердце мое должны обрести оскудение всего преходящего, ведь Ты — Бог моего сердца и часть моя во времени и во веки веков[1154]. Любимый Возлюбленный, только в Тебе обретаю я весь мой достаток, а потому, если я только снискал Твою приязнь, то сие для меня, как будто я приобрел весь этот мир. Любовь Твоя, о Возлюбленный мой, затмила во мне красоты всех жен, ведь всякое имеющее тот или иной облик творение едва ли представляет собой хотя бы малый символ; оно обращается в сплошное ничто пред лицом Твоей возвышенной неизреченности и, в собственном смысле, лишь являет Тебя, первопричину и начало всякого изобилия.
Эй, восстань, душа моя! Прошу тебя, запиши сие в сердце своем и поразмысли об этом прилежно, дабы тебя никогда не ввел в заблуждение лживый блеск какого-либо [тварного] образа, твоего сердца не увлекла привязанность к постороннему и ты не нарушила верности прекраснейшей супруге своей, Вечной Премудрости. Нет, душа моя, не взирай больше вспять и не взваливай на себя тяжелого бремени этого мира. Подумай о том, что во всем и повсюду тяготы и страдание духа. И поскольку в сем мире невозможно прожить без страданий, сделай так, чтобы страданье твое принесло тебе пользу, дабы посредством него ты стала отважным рыцарем Божиим, и восприми его так, чтобы краткими скорбями стяжать себе вечное блаженство. Аминь.
О Иисусе, сладчайший Ты мой, всеблаженная Премудрость моя, Слово Отца, конец и начало всего, взгляни [на меня] милостивыми Своими очами, ибо я, несчастный человек, — невзрачная пылинка и слабая плоть, а спасение человека не в его власти, но в благой Твоей милости. Ах, Господи, вспомни о горестной смерти, ее же Ты претерпел ради меня, недостойного грешника, и сохрани мое доброе произволение, пробужденное Тобою во мне. О мое Милосердие, не покидай меня! О Защита моя, не отступай от меня! О мой Спаситель, будь мне подмогой, позволь мне умереть для этого мира и быть погребенным в Твоем гробе с Тобою, надежно схоронившись от засады врагов, дабы меня не могли отлучить от Тебя ни смерть, ни жизнь, ни сиюминутное счастье[1155]. Наша любовь должна преодолеть своей силою смерть[1156], и пусть сей союз любви между нами обоими, о Возлюбленный мой, сохранится и пребудет от века и до века. Аминь.