— Эта набожность не спасет их от справедливого наказания — Всевышнего обмануть невозможно…
— Именно поэтому я не буду его обманывать. Лучше я просто пожертвую свою малую лепту на дела церкви…
Боксон подошел к кружке для пожертвований и вложил в неё купюру.
— Да не оставит вас милость Божия, полковник!.. — священник сотворил крестное знамение вслед выходящему из храма…
…Вечером, рассказывая Катрин об этом разговоре, Боксон добавил:
— В 40-м году отец Огюст был капралом. Когда немцы выжигали огнеметами последних защитников линии Мажино, он дал обет: если выживет, посвятит свою жизнь Богу. Он выжил. Эту историю мне как-то рассказал продавец свечей.
— Ты странный солдат, Чарли, — тихо сказала Катрин. — Ходишь по музеям, по театрам, на органные и симфонические концерты, ходишь в церковь, хоть и сомневаешься в существовании Бога, и даже книгу написал. А как же известная солдафонская тупость?
— Катрин, все армейские анекдоты придумали сами солдаты, чтобы было чуть веселее служить. Я офицер, и уровень моей эрудиции должен быть очень высоким, как и уровень моего интеллекта. Я должен быть примером для своих солдат, я должен вызывать к себе уважение. Это очень тяжело, поэтому многие довольствуются лишь авторитетом своих погон, а не авторитетом своей личности. Командир должен быть лидером — не только по должности, но и по своим персональным качествам. К тому же я не просто офицер — я наемник. А у наемников плохой командир немедленно остается без солдат — туда ему и дорога!..
Самолет в Сидней улетал из аэропорта «Орли» рано утром, гастрольная команда уже собралась в автобусе, на нем всех отвезут прямо к трапу. Боксон и Катрин Кольери прощались у дверей.
— Гастроли продлятся месяц, что будешь в это время делать? — спросила она, глядя на Боксона поверх сдвинутых на кончик носа зеркальных очков.
— Поищу новый контракт.
— Это необходимо?
— Должен же я как-то зарабатывать себе на жизнь, — он улыбнулся.
— За каждым твоим контрактом — смерть. Может, тебе следует поискать что-нибудь другое?
— Я посмотрю, что предложат, Катрин. Всех денег в этом мире не заработать, мне уже случалось отвергать чересчур выгодные предложения. Или те, которые не соответствовали моим сомнительным убеждениям. Я рассказывал…
— Помню! Когда увидимся?
— Откровенно — не знаю. Все решит новый контракт.
— Мне будет тебя не хватать, Чарли…
— Мне тоже будет без тебя грустно…
Она укрыла взгляд за зеркалами стекол. Он попросил:
— Позволь, я ещё раз посмотрю на твои глаза…
— Пожалуйста.
— Тебе пора, темноглазая женщина…
— До свидания, Чарли…
— Я люблю тебя, Катрин…
Боксон дождался отлета «Боинга», потом прошел в бар, купил пачку «Лаки Страйк». Клиентов в баре было немного, и симпатичная мулатка за стойкой была не прочь поболтать с импозантным мужчиной с платиновыми швейцарскими часами на правой руке и в костюме от Гуго Босса — мулатка работала аэропорту уже не один год и умела отличать натуральный шелк галстука от дешевого полиамида.
— Похоже, кого-то провожали, — начала она разговор, навалившись на стойку и демонстрируя волнующую темноту в вырезе форменной блузки.
Боксон рассмеялся неожиданно для себя:
— Ага, провожал, но встречу планировал не на сегодня!
— Разве не скучно — жить все время по плану? — заинтересовалась мулатка, стараясь смотреть ему в глаза.
Боксон какие-то секунды выдерживал её взгляд, потом посмотрел на купленную пачку сигарет и, перед тем как направиться к выходу, сказал:
— Мир тесен, сестрёнка, не огорчайся, мы ещё непременно встретимся!..
…Он остановил свой «корвет» в одном из переулков Монпарнаса, достал блокнот, чековую книжку, и с помощью карманного калькулятора попытался подвести итог своему отпуску. Подошло время нового контракта. Боксон не особенно беспокоился о возможной безработице, нищета ему не грозила, в конце концов, всегда есть возможность вернуться офицером в Иностранный Легион, но Боксон предпочитал оставаться свободным художником — выполнять глупые распоряжения не блистающего умом руководства он для себя полагал недопустимым.
Вычислив сравнительно неплохую сумму своего денежного остатка в банке «Лионский Кредит», и прибавив к ней остаток на счете в одном из банков Женевы, Боксон остался доволен результатом — с сумой по миру он пойдет ещё не скоро. Но контракт все-таки нужен. И как всегда, его поиски следовало начинать с просмотра почты. Причем — ещё вчера.
Кафе «Виолетта» оказалось непривычно пустым; Сюзанна и Филиппо беседовали с зашедшим перекусить почтальоном — больше никого в зале не было.
— Чарли, ты совершенно забываешь старых друзей! — сказала Сюзанна, расцеловав Боксона, в то время как несчастный Филиппо старательно смотрел в другую сторону.
— Ты же знаешь, Сюзи, я занятой человек…
— Ну почему ты не зашел к нам с Катрин Кольери?! Нашему заведению так не хватает посетителей…
— Я не смешиваю свои личные дела с бизнесом… Почта есть?
— Тебя опять интересует только почта! — возмутилась Сюзанна, и вздохнула. — Чарли, нельзя быть таким бесчувственным. Тебе только что принесли письмо. А больше ничего нет.
— Сюзанна, — примирительно заговорил Боксон, — именно из-за своей бесчувственности я страдаю больше всех. Будь снисходительна к моим недостаткам.
И шепотом добавил:
— Не гляди на меня так пылко в присутствии Филиппо, у парня могут не выдержать нервы…
Взгляд Сюзанны стал жестким:
— Филиппо знает свое место…
…Он вскрыл конверт, вынул из него листок с прикрепленной визитной карточкой: «Жаклин Шнайдер-Адамс». Письмо оказалось приглашением на деловую беседу, естественно, предлагалось заранее договориться о месте и времени встречи по телефону. В качестве постскриптума имелась приписка: «Если вас интересует контракт на 250 тысяч долларов, то не откладывайте это дело на потом».
Боксон зашел позвонить в небольшую аптеку, он предпочитал хранить в тайне любые подробности предстоящих контрактов, поэтому телефон в кафе «Виолетта» не годился — не стоило искушать Сюзанну и Филиппо возможностью подслушать.
Трубку взяла, видимо, горничная, так что пришлось некоторое время подождать, пока послышался голос хозяйки:
— Рада слышать вас, господин Боксон!
— Вы хотели меня видеть?
— В письме указан мой адрес, вы его прочитали?
— Да, авеню Виктора Гюго…
— Вы можете подъехать ко мне прямо сейчас?
— Я смогу быть у вас примерно через полчаса.
— Хорошо, приезжайте, я сообщу консьержке.
Подъехав к нужному дому, Боксон сказал сидящей у двери женщине:
— Я к мадам Шнайдер-Адамс.
— Да-да, — заговорила консьержка, — мадам Шнайдер меня предупредила, несчастная женщина, нам всем её так жаль…
Боксон постучал в дверь на третьем этаже.
— Входите, открыто! — раздался голос из квартиры.
Он шагнул за порог и увидел сидящую в инвалидной кресле-коляске женщину, с отлично сделанной прической, умело подобранной косметикой и в платье, явно купленном не в дешевом универмаге ТАТИ. Подол платья свободно свисал с переднего края кресла — ниже колен ног у женщины не было.
— Добрый день, господин Боксон! — ответила она на приветственные слова. — Закройте, пожалуйста, дверь на замок и проходите за мной.
— Присаживайтесь, где вам будет удобно, — продолжила она в гостиной, обставленной в стиле последнего Луи Бурбона.
Боксон расположился на диване, лицом к двери в прихожую, другая дверь была ему хорошо видна в зеркале над камином.
— Я предполагала, что вы сядете именно здесь, господин Боксон.
Он молча улыбнулся, потом придал лицу выражение внимательного ожидания.
— Я — Жаклин Шнайдер, сестра Гуго Шнайдера.
Боксон встал:
— Примите мои искренние соболезнования, мадам Шнайдер. Ваш брат был моим очень давним знакомым.
— Спасибо, Боксон. Надеюсь, вы позволите мне не употреблять приставку «господин»? Вы можете называть меня Жаклин.
— Насколько я понимаю, речь должна пойти о контракте. Поэтому я буду называть вас мадам Шнайдер. Или мне лучше называть вас мадам Адамс?
— Адамс — фамилия моего покойного мужа. После его гибели я предпочитаю фамилию Шнайдер.
— Я слышал о вашем несчастье, мадам Шнайдер. Все это очень печально.
— Можете курить, Боксон, — она открыла стоящую на столике шкатулку. Это, конечно не кубинские, которые вы курили в Анголе, но никарагуанские, говорят, тоже неплохи.
— Благодарю вас.
Маленькая сигарная гильотина, серебряная настольная зажигалка и хрустальная пепельница с вделанным в дно серебряным талером Марии-Терезии стояли рядом с сигарной шкатулкой. Сама Жаклин Шнайдер курила сигареты «Муратти».
— Я отпустила прислугу, поэтому в квартире мы сейчас одни. Конфиденциальность разговора будет соблюдена. Надеюсь, вы тоже примете это условие.
— Да, мадам Шнайдер.
— Прекратите называть меня «мадам Шнайдер»! Вы для меня — Чарли Боксон, я для вас — Жаклин Шнайдер. Это не фамильярность, это — знак доверия. Вы согласны?
— Хорошо, Жаклин, я согласен, но когда меня призывают к доверительности, я настораживаюсь.
— И не отводите так старательно взгляд от моих отсутствующих ног. Я могла бы надеть протезы, но капроновые чулки на неподвижной розовой пластмассе выглядя безобразно.
— Простите, Жаклин, я не хотел вас обидеть…
— Оставим это, Боксон, перейдем к делу!
— Я весь внимание.
Она достала из прикрепленной к коляске сумочки чековую книжку, ручку и выписала чек. Боксон наблюдал за её действиями, не выказывая никакого интереса.
— Вот чек на пятьсот тысяч франков. Это — аванс. Ещё пятьсот тысяч вы получите после выполнения работы. Всего получится около ста двадцати тысяч долларов.
— Это очень значительная сумма, — отреагировал Боксон, покосившись в сторону лежащего на столе чека. — Мне бы хотелось узнать, за что нынче платят такие деньги.
— Я хочу отомстить за смерть моего брата.