10.2
— Вот тут педаль, ее левой ногой надо, чтобы круг вращался. А руками глину придерживай да следи, чтобы она влажная была. И не бойся помять или растянуть, когда того процесс требует.
Илек хорошим учителем был, внимательным. И видно, что с большой любовью к своему ремеслу относился.
Дориана старательно выполняла его распоряжения. Деревянная педаль на железном штыре тяжело шла, скрипела.
— До недавнего времени у нас гончарные круги были только с ручным подвертом, — объяснял парень, — одной рукой крутишь, второй с глиной работаешь. А сейчас обе свободные.
— И правда, очень удобно! — оценила Дори, представив, насколько это суетно, подкручивать круг, да горшок одновременно лепить.
— Скромный у нас Илек! — вмешался хозяин мастерской. — Между прочим, эту механику он сам делать предложил.
Дориана с восхищением посмотрела на нового друга снизу вверх, поскольку сидела за кругом, а тот стоял, преподавая ей свою науку. Какой он башковитый, оказывается.
— Я не сам это придумал, — Илек смутился, но выглядел довольным, — похожую технологию подглядел, когда путешествовал во время обучения, смотрел как мастеровые живут в других городах и королевствах. А потом здесь приспособил.
Он перевел взгляд на испачканные глиной руки Дори, которыми она крепко сжимала кусок глины.
— Ох, отвлеклась ты, — покачал он головой, — руки еще смочить надо. Не забывай их в тазик с водой погружать. И вытягивать стеночки пора.
Дориана согласилась из вежливости попробовать, но сейчас, когда гончарный круг убыстрился, и пальцы ощутили материю, из природы взятую, она увлеклась.
Илек положил свои большие ладони поверх ее пальцев, чуть надавил. Дыхание его касалось уха Дори.
— Глина — вещество живое, из почвы взятое, водой замешанное. А после ветер и солнце ее обсушат, и огонь обожжет. Все стихии нашего мира над миской этой поработают. Потому каждое глиняное изделие в себе несет силу Аржимея, небес и тверди, воздуха и воды, солнца и огня. И в этом есть магия. Так что те, кто говорит, будто в Меелинге она закончилась, просто не умеют наблюдать.
Дорина слушала как зачарованная, глядя, как из-под их с Илеком пальцев вырастают ровненькие стенки миски.
Она чувствовала тепло прижавшегося к ней мужского тела, его мускусный запах. Это будоражило, но не вызывало желания продолжать.
— Вот и всё, можно оставить, пусть слегка просушится, — Илек придирчиво осматривал их совместное изделие, словно и правда рассчитывал получить что-то настоящее.
— А как высохнет, что дальше? — с интересом спросила Дориана, споласкивая испачканные глиной руки.
— Как можно будет с круга снять, на солнышко поставим. Чтоб схватилось получше. Постоит, и первый обжиг можно делать. После него глина станет хрупкая, но на нее можно наносить глазурь и расписать. И только потом уже второй обжиг. После него посудой пользоваться можно.
— Надо же, как долго создается одна только мисочка! — поразилась Дори.
— Да, в любую статуэтку, чашку из керамики, вложены и труд мастера, и силы природные. И самая таинственная стихия нашей вселенной — время. Потому что ждать приходится.
Дориана поблагодарила Илека за урок. Она с удовольствием и любопытством перед этим рассмотрела изделия, расставленные на широких деревянных полках. Подивилась на гончара у печи для обжига. Он доставал как раз поддон с кружками, и ей даже показалось, что их работа чуточку родственная. Не калачи, конечно, однако и тесто, и глина на огне доходят. Она обратила внимание, что он следом поставил другую партию, а один угол мастерской уже заставлен такими же глиняными изделиями. Куда им столько?
— Ну, что, будешь смотреть, как штамповкой горшки делают? — спросил Илек. — Или в следующий раз?
Дори вспомнила, что гончар рассказывал, когда у них в гостях был, и о другом способе изготовления посуды. Глина намазывается на готовую основу, или болванку из дерева вырезанную, или уже имеющийся горшок. А потом с него уже снимается и дальше делается.
— Это не так завораживает, как гончарный круг, но тоже способ неплохой, — продолжал Илек. Дори поняла, что если откажется, он и обидеться может. Очень уж серьезно к профессии своей относится. Это для него поэзия, вон как красиво описывает рождение миски.
— С удовольствием и это попробую, — согласилась она.
— А рисовать ты умеешь? — неожиданно спросил парень.
— Рисовать? — Дори удивилась.
— Ага. А то бы позвал тебя расписывать посуду. Это тоже очень увлекает, но тут рука набитая должна быть. Так что, хочешь попытаться?
Дориана рисовать умела. В отрочестве. У нее даже был преподаватель свой, живописи учил. Надо же, она и подзабыла, что получила воспитание и образование, положенное благородной девице. Привыкла к новой жизни помощницы пекаря.
— Я очень хочу художеством позаниматься, — сказала девушка с жаром.
— Вот и договорились. Тем более, заказ у нас большой сейчас предстоит. Мы ведь самая большая мастерская в столице. И для помолвки кронпринца нас наняли.
— Неужели? — поразилась Дори. Снова этот принц. И странные чувства, когда она его вспоминает.
— Не только вам сделки с королевским двором заключать! — Илек горделиво подбоченился. — О помолвке будет на площаде объявлено, как положено. И весь люд, что придет, получит по кружке с ритуальным напитком. Представляешь, сколько посуды надо?
Дориана кивнула.
— Так что сейчас пока кружечки запекаются, ну, ты видела. А после мы их расписывать будем. Нет, я тебя работать на себя не заставляю.
— Я с удовольствием приму участие в свободное время, — перебила девушка гончара, — мне очень нравится рисовать, и я умею работать с красками. Занималась живописью, давно.
— Вот и сговорились! — расцвел Илек. — Хоть одну разрисуешь, уже мастерам легче. А то времени мало осталось. Мы сейчас все кружки, что у нас сохли, срочно обжигаем. А подмастерья лепят новые с самого утра. У нас большой цех есть, где много работников.
— А успеете вы справиться? — Дори прикинула, столько народа может прийти послушать благую весть.
— Нет, — улыбнулся Илек, — но в городе еще две мастерские, так что работы всем хватает. Просто нам больше всего заказали. Уровень, чуешь?
Дориана кивнула, выражая уважение к уровню мастерской, в которой ей довелось погостить.
— Это мне сегодня отдохнуть дали, а завтра с утра тоже впрягусь, и до самой помолвки. Так что сама приходи, как свободна будешь, найдешь меня здесь.
Дори пообещала заглянуть. И спохватившись, поняла, что время уже очень позднее. Так что урок лепки придется на сегодня закончить уже. С нее гончарного круга хватит. И напоминания о свадьбе наследника Меелингов. Об этом она и думала всю дорогу до дома. Рассеянно попрощалась с Илеком, спасибо сказала, что проводил, и шмыгнула в комнату к себе, надеясь на ночь без тигров под окошком.
10.3
Золиданна смотрела в зеркало, отмечая красные пятна, покрывшие щеки, лоб и скулы. Ей надо успокоиться. Она дышала так, словно пробежала от старой Меелинги и обратно, не сбавляя темпа.
В висках колотили молотки о наковальню, пальцы тряслись и ноги подгибались.
Ее переполняло столько чувств, и все отрицательные. Злость на отца смешивалась с разочарованием и болью от предательства его.
Все же родитель! К нему она спешила в детстве жаловаться на разбитую коленку. Да, и у принцесс такое случается. Особенно в младые годы.
Отец жалел ее, гладил по голове, дул на пораненную кожицу, говорил успокоительное что-то, а потом уже целительниц звал, если само не утихало.
А теперь он сам наносит ей раны. И не спешит ее утешить, взять на себя боль, как раньше.
Отчего так сердце его очерствело?
Но успокоиться надобно.
Золиданна прошла в умывальню, плеснула в лицо водой студеной, чтобы снять с лица горячку.
Потом и мокрое платье переодеть пришлось, да это меньшее из беспокойств, главное, что жар с кожи ее весь ушел.
Менять наряды Золи умела и без посторонней помощи, это бальное платье пока застегнешь, всех богов и темных духов вспомнишь. А повседневные не так хлопотно снять — надеть.
Только она управилась, к ней в покои постучали. Вежливо, но уверенно.
— Проходите, — разрешила она.
Дверь открылась, и, о, какой сюрприз, в комнате оказался кронпринц Дитмор. Выглядел он то ли озадаченным, то ли задумчивым.
— Дитмор! Как удивительно! — чуть не задохнулась от неожиданности Золиданна, радуясь, что успела в порядок себя привести.
— Прости, Золиданна, — он церемонно склонил голову, — я знаю, что не должен бывать у тебя в покоях наедине. Но разговор, который у меня есть, не предназначен для чужих ушей. Даже если это будет самая верная твоя служанка.
— Проходи, Дитмор, — пригласила она его, — я собиралась выпить холодного чаю на травах, если ты хочешь…
— Да, с удовольствием освежусь.
Принц проследовал к столу, взял кувшин с напитком и налил два бокала.
— Тебе добавить меда? — спросил он. И прозвучало это так тепло, по-семейному. Золиданна поймала себя на мысли, что и впрямь хотелось бы ей построить будущее с этим гордым и сильным мужчиной, который так редко показывает свои чувства, а мысли и того реже.
— Не откажусь.
Такие вежливые речи. Двух чужих воспитанных людей. Золи ощутила укол в сердце от этого. Путь все и доказывают Дитмору, что она — его судьба, душа оборотня все никак не оттает, чует подмену.
— Что ты чувствуешь, Золиданна? — спросил он, протягивая ей широкий глиняный бокал.
— Приятный аромат горных трав, — улыбнулась неесса, гадая, что же имеет в виду принц.
— Ему и я внимаю с удовольствием, — в его глазах не мелькнуло ни следа улыбки, и это вызвало тревогу у Золи, — но говорю сейчас о другом. У нас с тобой истинность, связь неразрывная. От Аржимея до самых звезд. Как ты ее ощущаешь?
Вот оно. Котик волнуется, что сердцем не тянет его к предреченной. А может… может к другой его влечет, к настоящей? Это исключено. Не могла она сама собой здесь появиться. По этому их предсказанию истинную нужно искать и найти. Поэтому она и пряталась в деревне, вместо того, чтобы прибыть с почетом во дворец и показать метку. Чтобы Дитмор преодолел хоть какие-то трудности и не сразу ее смог отыскать.