Уверена, Рэй получает немало информации во время регулярных вылазок в паб «Финчс», которые устраивает Уилкинс для своих сотрудников. Меня туда никогда не приглашают — лишь на официальные мероприятия, организованные самим Рэндаллом.
Уилкинс болтает с высоким худощавым мужчиной, в котором я сразу узнаю того, кто так неуместно высказался о рентгеноструктурном анализе белков на конференции в Кавендише. И вот он в Королевском колледже, разговаривает с Уилкинсом, как со старым другом.
— Да, это Крик. Я помню его с лета.
— Почему он заинтересовался коллоквиумом о структуре ДНК? Насколько я понимаю, он работает с белками, а с не ДНК, — говорит Рэй.
— Не знаю. Может быть, пришел поддержать друга? Или чтобы посмотреть, может ли работа Королевского колледжа помочь в анализе белков? Здесь довольно много людей из Кавендиша, я была на их летней конференции.
Рэй не успевает ответить, как Рэндалл подает знак, чтобы мы проводили группу в лекционный зал, где собираются около двадцати ученых. После прекрасного введения Рэндалла слово берет Уилкинс. Он произносит, по сути, ту же речь, что и в Кавендише, и на этот раз я не могу возражать. Так решил Рэндалл.
Мы молча проходим друг мимо друга, я занимаю место Уилкинса на кафедре. Смотрю на свои заметки к лекции, а затем на аудиторию. И, хотя я никогда не боялась публичных выступлений, замираю.
Я готовила лекцию много часов, но все равно опасаюсь делиться с коллегами первыми результатами своего исследования ДНК методом рентгеноструктурного анализа. Я же помню слова уважаемого Джона Десмонда Бернала о том, что хороший ученый не делает предположений, пока не уверен в своих результатах на все сто процентов. Достаточно ли снимков я сделала? Достаточно ли провела расчетов, чтобы утверждать то, что планирую сегодня заявить? Мне делается нехорошо от одной мысли, что я скажу слишком много и слишком рано. Рэндалл недовольно покашливает, и я понимаю, что мне не остается ничего другого — только начать.
— Спасибо, что присоединились к нам сегодня, чтобы услышать, чем мы здесь занимаемся. Как многие из вас знают, с момента поступления в Королевский колледж я изучаю волокна ДНК методом рентгеноструктурного анализа, — шаг за шагом я описываю, как гидратировала волокна ДНК, а затем запечатлела с помощью рентгеновских снимков изменения от влажного состояния к кристаллическому и сухому. Я знаю, что это методичное объяснение продемонстрирует навыки и опыт, которые я привношу как в подготовку образцов, так и в саму кристаллографию, особенно по сравнению с общими описаниями Уилкинса.
Затем я подхожу к одному из кульминационных моментов своей речи:
— Именно эти методы помогли нам с Рэймондом Гослингом, моим ассистентом, понять, что существуют две различные формы ДНК — мы называем их формой А и формой В. Мы только начинаем изучать различия их свойств и структуры. В итоге мы надеемся разобраться в их функциях.
Зал ахает, все начинают шептаться. Я знаю, что это открытие удивило и взволновало многих, но должна продолжать.
— Буду рада ответить на вопросы об этих двух формах ДНК в конце лекции.
Смею ли я продолжать? Ведь моя сущность ученого жаждет больше неопровержимых фактов, прежде чем заявить то, о чем говорят мои данные рентгеноструктурного анализа?
Набрав полные легкие воздуха, я гляжу на свою речь, написанную от руки. Я просматриваю заметки о методах, использованных для получения различных уровней влажности волокна при рентгеновском исследовании, и о своих наблюдениях за ДНК при разных уровнях гидратации. А затем бросаю взгляд на вывод — результаты убедительно указывают на спиральную структуру, содержащую от двух до четырех цепочек и фосфатные группы снаружи или ближе к внешнему краю. Я колеблюсь. Действительно ли я могу поделиться всеми тремя элементами моего заключения — спираль, количество цепочек и расположение фосфатов? Не слишком ли поспешно? Ведь это революционные выводы.
Я решаюсь и встречаюсь взглядом с учеными в аудитории:
— Хотя это только начало, из первых результатов моих экспериментов следует, что по крайней мере одна форма ДНК имеет структуру спирали.
Глава двадцать шестая
Похоже, Кендрю хочет, чтобы вы как можно скорее навестили его в Кавендише, — громко объявляет Рэндалл на традиционном послеобеденном чаепитии. — По возможности, завтра.
Обычно на этих обязательных мероприятиях мы с Уилкинсом держимся в противоположных концах комнаты. Он стоит со своей группой бывших военных, я ближе к Фреде, а бедный Рэй мечется между нами. Сегодня, по случайности, из-за позднего появления Уилкинса, мы оказались практически плечом к плечу.
Почему вдруг Джон Кендрю, который вместе с Максом Перуцем управляет лабораторией Кавендиша в Кембридже, хочет, чтобы мы незамедлительно приехали к ним?
После слов Рэндалла мы с Уилкинсом инстинктивно переглядываемся и тут же отводим глаза. Уилкинс спрашивает:
— Все мы? — он обводит жестом комнату с дюжиной людей. — Поверить не могу, что Кендрю ожидает такого наплыва гостей. — Его группа смеется, но меня занимает не его шутка, а то, что он не может прямо спросить, почему Кендрю нас вызывает. Разве ему это не интересно?
— Ну, — бурчит Рэндалл. — Раз уж вы спросили, Кендрю упомянул только Розалинд и Мориса. Но мне кажется, что правильно будет, если Рэймонд Гослинг и Билл Сидс тоже поедут.
— Он сообщил, зачем мы ему понадобились, да еще так срочно? — задаю я вопрос, который наверняка сейчас у всех на уме. Представить не могу, что должно случиться у Кэндрю и его команды в Кавендише, чтобы понадобился наш экстренный визит. Насколько я помню по летней конференции, Кендрю уже много лет работает — в подобающем кропотливом ритме — над структурой белков. Что могло произойти, из-за чего нам нужно поспешить завтра в его Кембриджскую лабораторию?
— Он не сказал. Просто дал понять, что это дело срочное, затрагивает профессиональную вежливость, и благородный человек не может отклонить такое приглашение. Так что вы отправляетесь!
На следующее утро мы собираемся на вокзале Кингс-Кросс, чтобы сесть на поезд до Кембриджа. На часах всего восемь, но я подумывала отправиться еще более ранним поездом, чтобы избежать двухчасовой поездки с Уилкинсом и одиозным Сидсом. Однако побоялась начать цепную реакцию недоразумений между Уилкинсом и мной, которая не понравилась бы Рэндаллу. И вот я здесь.
Чтобы не решать, насколько близко мне стоит садиться к Уилкинсу и Сидсу, я захожу в поезд первой. Они выбирают места на шесть рядов впереди меня, послание совершенно ясное, зато не я его отправила. Рэй садится рядом со мной, но как обычно оказывается меж двух огней и снует между мной и Уилкинсом на протяжении всего путешествия.
После быстрой прогулки от железнодорожного вокзала до Кавендиша мы оказываемся в приемной Кендрю.
— Хорошо, что профессор Рэндалл командировал вас всех в Кавендиш так оперативно, — говорит он.
— Как всегда, счастлив сотрудничать, — говорит Уилкинс, косясь на меня хитрым взглядом. Я знаю, что он тщательно подбирал это слово.
— Я бы не сказал, что речь идет о сотрудничестве. Скорее о вежливости, — отвечает Кендрю, направляясь к двери, ведущей из приемной. — Приглашаю проследовать за мною в крыло Остин, там, я думаю, все прояснится.
Мы вчетвером вереницей идем за ним лабиринтом коридоров и наконец оказываемся перед черной дверью с номером 103. Кендрю открывает и приглашает нас внутрь маленькой комнаты с белыми кирпичными стенами, из обстановки лишь несколько грифельных досок и длинный стол со стульями. В центре комнаты стоят Крик и тот, кого Рэй опознал как Уотсона, — еще один ученый из Кавендиша, с растрепанными вьющимися волосами.
Не дожидаясь, пока Кендрю представит всех друг другу, Уилкинс идет к ним обоим. Тепло, по-дружески жмет им руки, хлопает по спине. Получается, Рэй был прав, что с этими учеными у Уилкинса особые отношения.
— Мистер Уилкинс, вы, очевидно, знакомы с Фрэнсисом Криком и Джеймсом Уотсоном? Они мне так и сказали. Но, возможно, ваши коллеги не успели с ними познакомиться? — спрашивает Кендрю, кивая в сторону Рэя, Сидса и меня.
— Нет, не успели, — отвечаю я. — Рада знакомству.
Сначала представляют нас, называя наши имена и должности. Затем Кендрю произносит:
— Познакомьтесь с биофизиком Кавендиша Фрэнсисом Криком, которого вы, возможно, видели на нашей летней конференции, и с новым членом нашей команды, биологом Джеймсом Уотсоном.
Мы обмениваемся учтивостями, но все еще не понимаем, зачем мы здесь. Рэй посматривает на меня и, видимо, задается теми же вопросами, что и я. А вот Уилкинс не выглядит озадаченным. Что ему известно?
Как будто угадав наши мысли, Кендрю говорит:
— Уверен, вам любопытно узнать причину, по которой я попросил вас безотлагательно посетить Кавендиш. Я бы не сделал этого без крайней необходимости, — он откашливается, давая понять, что дальнейшие слова даются ему не легко. — Миссия нашей команды в Кавендише — понять молекулярную структуру белка; по неформальной договоренности мы оставили вам, сотрудникам Королевского колледжа, разбираться с ДНК.
Такие устные договоренности о разделении областей исследования, какие существуют между Королевским колледжем и Кавендишем, точнее говоря между главами лабораторий Лоуренсом Бреггом и нашим начальником Рэндаллом — обычная практика в научной среде. Они договорились, что Кавендиш будет работать над генетическим материалом в белке, в то время как Королевский колледж сосредоточится на ДНК. Поскольку развитие научных разработок и идей требует, чтобы ученые в определенной степени обменивались информацией, мы действуем в соответствии с набором неписаных правил, подразумевающих соблюдение границ области исследований друг друга и надлежащее признание любой помощи, которую один ученый или учреждение могут оказать другому.
Кендрю продолжает, искоса недовольно взглянув на Крика и Уотсона: