Пока мы ждем выхода первого оратора, я беру брошюру, что разложены на всех стульях. С удивлением я вижу там описание собственной работы — те самые подробности, которые я предоставила Рэндаллу для закрытого заседания Совета по медицинским исследованиям, распределяющего финансирование.
Я закипаю от злости, читая о спиральных полимерных цепочках ДНК, расположенных параллельно, и о надеждах Рэндалла, что исследования прольют свет на функции ДНК. Гнев нарастает, когда я читаю имена группы, ответственной за это исследование — мое, Рэя, Стокса и Уилкинса.
Как мог Рэндалл нарушить данное мне слово и поделиться этой информацией с широкой публикой, включая журналистов, которые пришли, чтобы рассказать о новом здании и церемонии открытия? И как он посмел включить в число участников проекта Уилкинса? Он не работает над ним уже больше года, все, что он сделал — несколько первых нечетких снимков. Чаша моего терпения переполнена.
Завтра же я назначу Рэндаллу встречу, чтобы сообщить о Биркбеке. Может, сейчас и не лучшее время для этого, но ждать больше нельзя.
К закату я почему-то совсем забыла о Рэндалле и брошюре. Меня занимают лишь логарифмические линейки, разложенные веером на новеньком столе в моем кабинете в только что открывшейся лаборатории, лишь о них я могу думать. Чувствую: я вплотную подобралась к тайне обеих форм, осталось еще немного.
Когда раздается стук в дверь, мне поначалу кажется, что стучат где-то далеко, не тут, не ко мне. Мне требуется мгновение, чтобы переключиться с исследования на реальный мир и сказать:
— Да?
— Розалинд?
Это Рэндалл. Я вспоминаю, что он предал меня и я очень зла. Пока я собираюсь с мыслями, он врывается в мой полупустой кабинет — здесь только я, лабораторный стол и горы коробок.
— Так вот где ваш офис, в глуши?
Я подозреваю, что сам Рэндалл и отвел мне офис у черта на куличках, поэтому ничего не отвечаю. Возможно, он подумал, что, если я исчезну с глаз Уилкинса, тот обо мне забудет. Вот и конец конфликтам и неприятностям! Что ж, скоро я исчезну из поля зрения обоих.
Я напоминаю себе, что все это уже не важно для меня. Я уже нашла путь к свободе. Осталось только убедить Рэндалла отпустить меня.
— Просто заглянул узнать, как вы тут окопались.
— Очень хорошо, — отвечаю я, решив не начинать спор о расположении моей лаборатории. Какое это теперь имеет за значение? Я все равно здесь долго не задержусь. Я обвожу офис жестом:
— Как видите, просторно. Лабораторное оборудование прямо за той дверью.
— Похоже, в таком месте вы сможете творить чудеса, — он осматривает комнату, удовлетворенно кивает. — Долго же мы ждали эти лаборатории. Но дождались ведь?
— Именно так, сэр.
— Что ж, рад, что вы устроились. Может, пора домой?
Я устала. Можно просто ответить «да» и отложить неизбежное до утра, когда я назначу официальную встречу через помощника Рэндалла. Или можно воспользоваться этим моментом и сделать первый шаг из Королевского колледжа.
— На самом деле я хотела кое о чем поговорить с вами.
Рэндалл напрягается и поправляет галстук-бабочку — он всегда так делает, когда нервничает. Он ждет, что я сейчас выскажу ему все, что думаю про брошюру? Наверное, я взорвалась бы из-за нее, если бы не планировала уволиться. Я готова спустить ему это предательство, тем более что благодаря ему мне легче начать этот разговор.
— О чем, Розалинд? — спрашивает он, довольно официально и без обычной улыбки.
— Я разговаривала с профессором Джоном Десмондом Берналом из Биркбека, что при Лондонском университете… — теперь, когда я начала говорить, все кажется мне каким-то нереальным, меня охватывает беспокойство. Что, если предложение Биркбека по какой-то причине сорвется? У меня есть только слово Бернала. Я останусь без работы, и мои родители, несомненно, воспользуются ситуацией и заставят меня заняться одним из их благотворительных проектов. Я сама превращусь в благотворительный проект.
Нет. Ничего подобного не случится. Если Бернал не наймет меня, это обязательно сделает кто-то другой; даже Энн и Дэвид предложили поискать для меня возможности в Оксфорде, если в Лондоне ничего не выйдет. Я все равно уйду из Королевского колледжа.
— Да? — подгоняет меня Рэндалл.
— Ах да, — я возвращаюсь мыслями к настоящему и этому важному разговору. — Он предложил мне работу в своей лаборатории. При условии, что мы сможем договориться о подходящем времени моего ухода из Королевского колледжа. Таком, которое будет удобно вам.
Он садится в кресло напротив меня. Закидывает ногу на ногу и склоняется ко мне, при этом на меня не глядя.
— Вы на самом деле этого хотите?
— Я хотела, чтобы все получилось в Королевском колледже. Под вашим руководством, сэр. Но для этого требовалось бы изменить атмосферу в исследовательском отделе биофизики; не думаю, что это возможно в ближайшем будущем. Уилкинс поднял волну против меня, и я не могу развернуть ее вспять — ни с ним ни с другими.
Рэндалл кивает, так медленно, что поначалу я даже не понимаю, что это кивок. Затем, к моему удивлению, он произносит:
— Что ж, значит, Биркбек.
Это застает меня врасплох. Он даже не будет уговаривать меня остаться? Он нисколько не разочарован моим увольнением? Я не ожидала эмоциональных сцен, но предполагала, что он воспротивится моему уходу. Ведь он же говорил, что я очень важна для получения финансирования. Я думала, мне придется оправдываться и приводить доводы в пользу собственного увольнения. Может, я просто не могу прочитать эмоции этого непроницаемого человека? Для меня это обычное дело — часто я не улавливаю оттенки фраз и выражений лиц даже тех людей, которых знаю гораздо лучше, чем Рэндалла.
Похоже, вопрос решен. Он встает:
— Может, назначим дату?
Не остается никаких сомнений в том, как он воспринял мое заявление. Я молчу. Все еще не могу прийти в себя от того, с какой готовностью он согласился. Может, раз он уже получил финансирование, я уже не так нужна ему. Или Уилкинс наконец-то убедил Рэндалла в своей точке зрения?
— Хм, — говорю я, мысли путаются. — Как насчет первого января? — я называю первую дату, пришедшую на ум.
— Я поговорю с комитетом «Тернера и Ньюэлла», чтобы узнать, разрешат ли они перевести третий год вашей стипендии в лабораторию Бернала в Биркбеке. Если да, то первое января день ничуть не хуже любого другого, — он выдерживает паузу и добавляет: — При условии, что вы сможете завершить свое исследование и подготовить отчет до ухода.
Он направляется к двери и, кажется, походка его стала легче. Или мне это только мерещится?
Прежде чем выйти из кабинета, Рэндалл оборачивается:
— Жаль, что вы недолго будете наслаждаться этой новенькой лабораторией, потому что стипендиальный комитет, скорее всего, не станет возражать.
Глава тридцать третья
— Может, нам самим устроить розыгрыш? — внезапно предлагаю я Рэю. Он поднимает глаза — красные от усталости после долгих часов, проведенных сегодня за расчетами Паттерсона. Осознание, что мы близки к финалу, поддерживало нас все эти месяцы и помогло пережить сегодняшний жаркий, влажный день.
— Мы устроим розыгрыш? Вы? — он поражен, ведь обычно я лишь жалуюсь ему на злые насмешки Сидса, в которых тот упражняется с первого дня появления в департаменте. — Вот уж не думал, что дождусь такого дня.
Я хихикаю — по-настоящему хихикаю — и сама этому так удивляюсь, что инстинктивно прикрываю рот рукой. С тех пор, как комитет «Тернера и Ньюэлла» согласился перевести мою стипендию в Биркбек начиная с января, мне стало гораздо легче. Скоро я распрощаюсь с этой невыносимой обстановкой, хотя мне и грустно расставаться с моими исследованиями. И с Рэем.
— Этот день настал, Рэй.
Он улыбается во весь рот:
— Кажется, у вас есть план?
— Да, — отвечаю я, улыбаясь в ответ.
— Только не говорите, что дело как-то связано с апельсиновой кожурой.
Однажды томительно жарким июньским днем в лаборатории Рэй отчаялся, что мы когда-нибудь завершим расчеты Паттерсона, и признался, что не может понять, как эти числа помогут раскрыть структуру формы «A». Я задумалась, не зная, как поделиться с ним представлением о трехмерных формах, которые так ясно видела в своем воображении. Вдруг взгляд мой ухватил что-то ярко-оранжевое и тут же возникла идея. Я протянула руку к апельсину, лежащему на бумагах Рэя — заботливый утренний гостинец от его жены, — и спросила:
— Можно?
— Да, угощайтесь, — ответил он, и я начала срезать кожуру острым лабораторным ножом. Она вилась к полу спиралью, а я объяснила, что наши измерения и числа должны подтвердить трехмерную форму вроде этой. Или не подтвердить, что становится все более вероятным для формы «A».
— Что касается формы «B», ее структура, вероятно, будет похожа на эту апельсиновую кожуру. Но мы еще не знаем, каким будет дизайн формы «A», хотя вполне возможно, что таким же.
Мы смеемся, вспоминая тот день с апельсиновыми корками.
— Второй раз я вас такому не подвергну. Нет, эта шутка скорее в духе поминок по нашему угасающему другу, спиральной форме ДНК типа «А».
Уже несколько недель, с начала мая, когда удалось получить тот идеальный снимок формы «B» — фото ٥١, мы пытаемся точно определить, как выглядит форма «А», надеясь, что она тоже будет спиральной или, если нет, то хотя бы скажет нам больше о форме «B». Мы знаем, с чем имеем дело в форме «B» — это несомненно спираль. Но как бы мы ни старались, как бы глубоко ни погружались в расчеты Паттерсона, мы не можем подтвердить изображениями спираль для формы «A». Сложное множество кристаллов в форме A просто не формирует узоров, соответствующих этой форме. Но выяснить ее абсолютно необходимо для понимания функции ДНК.
Я хочу покончить с домыслами. И с травлей, которую Уилкинс устраивает мне и терпеливому Рэю из-за того, что мы отказываемся согласиться с ним и голословно провозгласить «А» спиралью.