этого я оглядываюсь на Рэя и слегка улыбаюсь ему.
Мой верный ассистент не улыбается в ответ, но задает Рэндаллу вопрос.
— Это заряженные фосфаты или нет?
Только мы с ним понимаем важность ответа на этот вопрос. Если остатки фосфорной кислоты не заряжены, то модель нерабочая. Ее даже нельзя считать кислотой[13].
Рэндалл рассеянно заглядывает в свои записи и говорит:
— Нет, полагаю, нет. Но я проверю.
Мы с Рэем переглядываемся, довольные, что Полинг ошибся. Несмотря на свою репутацию, не он станет первым, кто раскроет подлинную структуру ДНК. Хотя, возможно, позже нам придется не просто представлять научному сообществу свою работу, а опровергать великого человека и построенную им модель, мы уверены: он ошибся и у нас еще есть шанс. И мы так близки.
Даже Рэндалл не осознает всей важности того, что он только что сказал.
— Полинг в статье планирует доказать важность ДНК — она не ниже, чем у белков — и рассказать о роли, которую она играет в передаче наследственных характеристик, самой сути жизни, — Рэндалл глубоко вздыхает и продолжает: — Новость о статье Полинга обескураживает сама по себе. Но этого мало. Его статья повлечет за собой еще одно неприятное последствие.
О нет, вздыхаю я. Надеюсь, это не то, о чем я подумала. Потому что последствия, которые я себе представляю, намного, намного хуже, чем публикация Полингом ошибочной статьи о структуре ДНК.
Ярость нарастает в голосе Рэндалла с каждым словом:
— Похоже, что, проиграв гонку за белками Лайнусу Полингу, Лоуренс Брэгг испугался проиграть гонку за ДНК. Он решил нарушить джентльменское соглашение, которое заключил со мной о разделе сфер исследований между Королевским колледжем и Кавендишем. Он снял запрет, не позволявший ученым из Кавендиша работать над ДНК, несмотря на то что мы занимались этим годами и почти достигли цели.
Кто-то охает. Честно говоря, я удивлена, что не охнули все вокруг. Потому что нарушить джентльменское соглашение между учеными, запустив исследования, которые уже ведутся в другой лаборатории, просто немыслимо.
Рэндалл продолжает:
— С этого момента обе наши лаборатории будут участвовать в гонке за выяснение структуры ДНК — и в каком-то смысле соперничать.
Глава тридцать восьмая
В лаборатории темно. Я закрыла жалюзи и дверь, чтобы ничто не помешало точности наблюдений. Я хочу, чтобы точки и пятнышки на пленке заговорили со мной на своем языке, доверили мне секреты структуры. «Нужно поторопиться, — шепчу я им. — Мое время на исходе».
Я располагаю снимок на световом коробе. Фокусируясь на паттернах, вижу разворачивающиеся передо мной спирали и цепи, которые их связывают. И вдруг не вижу вообще ничего. Лабораторию заливает ослепительный свет, и я теряю способность видеть.
Щурясь, я оглядываюсь на дверь. Вижу долговязую фигуру с высокой копной вьющихся волос. Когда глаза привыкают к свету, я понимаю, кто осмелился войти в мою лабораторию без приглашения, даже не постучав из вежливости. Джеймс Уотсон.
— Что вы здесь делаете? — выпаливаю я и в кои-то веки не ругаю себя за несдержанность. Уотсон заслуживает резких слов — и за это грубое вторжение, и за свой снисходительный тон, которым он всегда ко мне обращается.
— И тебе приветик, — отвечает он со своим гнусавым американским акцентом.
Я решаю проигнорировать его грубую реплику.
— Чем обязана?
— Рози, знаешь ли, я забрел сюда не совсем случайно.
— Меня зовут не Рози.
Он в замешательстве хмурится.
— Извини, я и правда думал, что это твое прозвище.
Я не чувствую насмешки в его тоне, но это не значит, что ее там нет. В конце концов, я знаю, откуда взялось прозвище «Рози», и могу представить себе множество уничижительных разговоров обо мне за кружкой пива в кембриджском пабе.
— Меня зовут Розалинд Франклин, и в любом случае между нами нет тех отношений, что позволяли бы прозвища. Можете называть меня доктор Франклин, — я редко настаиваю на этом официальном обращении, но почему-то здесь и сейчас это кажется абсолютно необходимым.
— Ладно-ладно, доктор Франклин, я оказался сегодня в вашем кабинете не без причины…
— Хотя и без предупреждения.
— Извините, что врываюсь, но свет был выключен, а дверь приоткрыта.
— Я абсолютно уверена, что дверь не была приоткрыта. Я тщательно закрыла здесь все, прежде чем включить световой короб. На самом деле, вы увидели, что в лаборатории темно, подумали, что тут никого нет, без стука открыли дверь и вошли.
Уотсон замер, я пользуюсь его замешательством.
— Вывод напрашивается сам собой: на самом деле вы хотели найти не меня, а что-то в моей лаборатории, — говорю я, догадываясь, что именно привлекло его сюда. Мои заметки и мои фотографии. Те данные, которые помогут ему в гонке за ДНК, в которую официально вступил Кавендиш, хотя, подозреваю, что тайком они давно в ней участвовали. Но я не осмеливаюсь делать такие заявления даже Уотсону. Ведь у меня нет доказательств.
— Вы все неправильно поняли. — Он лезет в портфель, достает перевязанную пачку бумаг. — Я пришел предложить вам рукопись Полинга. Протянуть оливковую ветвь, так сказать.
Мне на самом деле хотелось бы прочитать статью перед публикацией, но я не доставлю Уотсону такого удовольствия. Это предложение рукописи Полинга — лишь уловка, прикрытие на случай, если придется объяснять незаконное проникновение в мою лабораторию. Он меня за дурочку держит?
— Мне не нужно читать статью Полинга, чтобы знать, что в ней полно ошибок.
— В самом деле? — Кажется, он удивлен. Уверена, сам он при первой же возможности бросился читать текст Полинга и только сейчас начинает его осмысливать. Его знания и опыт работы с ДНК невелики.
— В самом деле, — я позволяю себе усмехнуться. — Его модель выглядит точно так же, как ваша. И она настолько неверна, насколько это вообще возможно.
Его немного мальчишеское лицо искажается гневом:
— Вы ничего не понимаете. Вы безнадежны в интерпретации кристаллографических изображений. Если бы у вас была хоть капля здравого смысла, вы бы изучили теорию и пришли к выводу, что формы ДНК «А» и «В» представляют собой спирали и что все отклонения на изображениях связаны с тем, что спирали вставлены в кристаллизованные лестницы. Забудьте о своих проклятых бесконечных рентгеновских снимках и о своей одержимости неопровержимыми фактами.
Я ошеломлена его словами. Откуда столько ярости и желчи? Он повторяет вслед за Уилкинсом или это кричит его собственная неуверенность? Это хуже, чем непрофессионализм. Это в высшей степени грубо, оскорбительно и против всех правил. Я закипаю от ярости, а потом вдруг ситуация начинает смешить меня — этот новичок без опыта обвиняет меня в бесполезности, — и я начинаю смеяться.
— Ценное замечание! Вы, должно быть, единственный ученый в мире, которому ни к чему неопровержимые факты. Не говоря уже о том, что вы, вдобавок, кристаллограф мирового класса. И долго и упорно трудились, исследуя ДНК и экспериментируя с ней, не так ли? — со смехом говорю я, но в конце концов мне надоедает притворяться, будто я не понимаю, что тут происходит. — Да как вы смеете, — я двигаюсь на него. — Как смеете вы прокрадываться в мой офис и, будучи застуканным, притворяться, будто принесли мне подарок и клеветать на меня. Это моя лаборатория, в моем отделе биофизики, вы вторглись в нее и нарушили мои границы.
Я подхожу к нему на шаг ближе, но он не отступает. В нем больше шести футов роста, он возвышается надо мной, и я тревожусь, не совершаю ли я ужасную ошибку. Рэй вернется только ближе к вечеру, и, как заметил Рэндалл, этот офис на отшибе. Услышит ли меня кто-нибудь, если я закричу? И сделает ли Уотсон что-то, из-за чего я закричу?
Я не могу сейчас думать об этом. Я должна действовать.
— Мы оба знаем, почему вы здесь. Брэгг снял запрет на исследования ДНК, и внезапно вы становитесь завсегдатаем в центре исследований ДНК Королевского колледжа. Это не совпадение! Я видела вас здесь вчера и за два дня до этого. На самом деле, профессору Рэндаллу так надоело, что вы слоняетесь вокруг нашего подразделения, — я делаю паузу, чтобы эти слова хорошенько запали ему в голову, чтобы он понял, как он неприятен знаменитому Рэндаллу, — что он приказал Уилкинсу сделать так, чтобы вы больше не попадались ему на глаза.
С деланой невинностью он продолжает настаивать:
— В чем ты меня обвиняешь, Рози?
— А в чем ты виноват, Джимми?
В коридоре, за дверью кабинета, я слышу мужской голос, усиленный эхом. Дорого бы я дала, если бы именно сейчас в дверях моего офиса появился Рэндалл. Особенно после того, как у нас с ним состоялся захватывающий разговор, в ходе которого я объяснила, почему модель и рукопись Полинга ошибочны. После этого настроение Рэндалла улучшилось, и он дал мне полную свободу, лишь бы поскорее завершить работу. Он заново поверил, что мы можем победить в гонке, в которой мне по-прежнему не хочется участвовать.
Думаю, меньше всего Уотсону хотелось бы столкнуться с Рэндаллом в моей лаборатории. Мой начальник, скорее всего, пришел бы к тем же выводам, что и я. Так что, заслышав мужской голос, Уотсон широкими шагами устремляется к двери и исчезает за ней, не сказав больше ни слова.
Глава тридцать девятая
Солнце еще не взошло, а я уже отпираю дверь офиса на следующее утро. Суббота — день, когда мне почему-то все тяжелее и тяжелее вставать спозаранку. Обычно я не запираю свой офис и лабораторию, но вчерашняя перепалка с Уотсоном оставила меня в смятении. Насколько решительно он настроен выиграть гонку за ДНК теперь, когда Брэгг разрешил ему заняться этим, а модель Полинга оказалась ошибочной? Может ли он попытаться заглянуть в мои исследования без разрешения? Как далеко он готов зайти? Уотсон уже видит себя пересекающим финишную ленточку в компании Крика и бог знает кого еще. Я это понимаю, но ему нужны данные, а они есть только у меня.