ждала свое здоровье, кроме хирурга, и, хотя мне хочется поделиться этим с кем-то, поразительно, насколько разговор утомляет меня. — Так что, Энн, я в порядке. Мне просто нужно восстановиться после операций.
Энн молчит. Она медленно опускается рядом со мной на потертый кожаный диван. Из-за этого мое положение меняется, и я слегка поеживаюсь, стараясь сделать это незаметно. Боюсь, если она обнаружит мою слабость, это подорвет все мои бодрые заявления о выздоровлении.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Полагаю, я полностью поправлюсь и вернусь к работе до конца года.
Тело Энн заметно расслабляется. Только теперь я понимаю, насколько она была напряжена. Что ей рассказала моя семья?
Она хватает меня за руку и крепко сжимает.
— Розалинд, какое облегчение. Когда я приехала в Англию и не получила от вас ни весточки — несмотря на звонки и письма — я обратилась к вашей семье. Ваша мать едва могла говорить сквозь слезы по телефону. Я думала о худшем.
Я в ответ пожимаю ей руку.
— Не думайте больше об этом. Я иду на поправку и, вот увидите, скоро мы будем беззаботно гулять по Нью-Йорку, когда я опять поеду туда на конференцию. Наука позаботилась обо мне. Как всегда.
Глава пятидесятая
Работа зовет. Родители умоляют меня не возвращаться в лабораторию, уговаривают еще один, четвертый месяц провести у них дома и набираться сил. Но я не слушаю их. Все остальные знают, что лучше даже не пытаться удерживать меня. Приближается срок решения Совета по сельскохозяйственным исследованиям, и мне надо поторопиться, чтобы получить финансирование от Национального института здравоохранения США, чтобы была альтернатива. Я не брошу свою маленькую научную семью.
Никто в Биркбеке, конечно, не знает о моем заболевании. Рак — тема, о которой не говорят даже обычно прямолинейные ученые, даже рак, который уже удалось побороть. Когда в первый день возвращения я с трудом взбираюсь по крутым лестницам на пятый этаж, в свой офис, я отмахиваюсь от помощи, предложенной Аароном, Кеном, Джоном и Доном. Я не хочу их тревожить и не хочу, чтобы они стали по-другому ко мне относиться. Ведь врач сказал, что он удалил весь рак.
Аарон и я смотрим друг на друга, сидя напротив, через стол. Наверное, я выгляжу иначе. Я исхудала. Я вижу это, когда смотрюсь в зеркало. Скрывает ли мою худобу дополнительный кардиган, который я надеваю от зимнего холода и который сейчас почему-то кажется более колючим, чем раньше? Надеюсь, что да.
— Рад видеть вас снова, Розалинд. Мы беспокоились, — говорит Аарон.
Я делаю вид, что не расслышала добрых слов: боюсь, что дам волю чувствам у него на глазах.
— Давайте обсудим состояние проектов, — предлагаю я. — Проверим их статус?
— Что? Вы не верите, что я хорошо следил за ними, пока вас не было? — он шутит, как прежде, видя, что я предпочитаю не говорить о своей болезни.
— Конечно нет, — шучу я в ответ. — Наверняка вы сделали из наших овощных вирусов минестроне.
Он смеется, но у него уже наготове график исследований, чтобы я могла все проверить. Мы начинаем сравнивать эксперименты и результаты, полученные командой, работающей с вирусами картофеля, томатов, гороха и репы — нашего «минестроне». Они превосходят мои ожидания и доказывают, что малые РНК-вирусы, такие как возбудитель полиомиелита, и сферические вирусы растений имеют сходство. Следует ли нам расширить сферу нашей деятельности, включив в нее смертельные вирусы? Какое влияние могут оказать наши исследования РНК-вирусов на избавление людей от страданий?
— Боже мой, данных так много, что мы могли бы написать дюжину статей. И у нас уже запланировано семь статей для журналов только на этот год, — отмечаю я, и затем позволяю себе единственное упоминание о собственной болезни и отсутствии. — Вы замечательно справлялись со всем, пока меня не было, Аарон.
— У меня был прекрасный пример, на кого равняться, — говорит он. Мы оба отводим взгляд, и я подозреваю, что он прячет слезы. Так же, как и я.
Весна пришла так быстро! Последние три с половиной месяца прошли в суматохе: я готовила образцы, делала кристаллографические снимки, сравнивала изображения различных типов растительных вирусов и писала статьи, занималась административной работой и искала финансирование. Я очень старалась скрывать постоянную усталость и регулярные визиты к врачу, и, когда я случайно слышу, как Кен говорит Джону, что у меня «женские проблемы», я считаю, что преуспела, утаивая правду. Не хочу, чтобы они думали, будто я не в силах работать.
Мы возвращаемся с обеда в местном индийском ресторане, который прошел необычайно весело, и я обнаруживаю на своем столе два интригующих письма, одно из которых я ждала несколько недель. Какое открыть первым? Тонкий конверт от Совета по сельскохозяйственным исследованиям? Или неожиданное послание от Совета по медицинским исследованиям?
Серебряный нож для вскрытия писем парит над двумя конвертами. Приняв решение, я сначала беру письмо от Совета по сельскохозяйственным исследованиям, — скорее, пока не начала колебаться или не передумала. Я вскрываю конверт, и первая строка приводит меня в радостное изумление: «Мы решили продлить ваш грант».
Мне хочется вскочить и позвать Аарона, но я читаю следующее предложение. Деньги, похоже, выделяются только на один год, а не на три, как было раньше, и мне нужно найти альтернативное финансирование. Пока я это осознаю, все еще с чувством облегчения, просматриваю следующий абзац.
«Совет по сельскохозяйственным исследованиям отклоняет просьбу мисс Франклин о предоставлении статуса ведущего научного исследователя. Для его получения ей необходимо работать в университете или исследовательском учреждении». Облегчение и гнев пронизывают меня одновременно. У моей группы есть финансирование, по крайней мере, еще на один год, но меня глубоко оскорбили. Я и моя команда публикуем больше статей — причем важных — чем любое другое подразделение, получающее гранты от Совета по сельскохозяйственным исследованиям. Я знаю, откуда проистекает это нежелание финансировать нас — из недовольства одного ученого, Пири, тем, что женщина превзошла его в исследованиях вирусов. И даже не верится, что они на самом деле написали эти бесчувственные слова о работе в университете или исследовательском учреждении — они в курсе, насколько нелегко женщинам получить эти должности? И вообще, почему все, будь то мужчины или женщины, должны следовать по одному и тому же пути?
Хотя я знаю, что должна быть благодарна за грант, от расстройства мне хочется пнуть корзину для бумаг. И тут на глаза попадается второе письмо. Почему вдруг мне пишет Совет по медицинским исследованиям? Они финансировали подразделение Рэндалла в Королевском колледже, но, насколько мне известно, никак не связаны с группой Бернала в Биркбеке.
Я недоверчиво смотрю на письмо от секретаря Совета по медицинским исследованиям. В нем говорится, что сэр Лоуренс Брэгг обратил внимание на мой талант и важность моих исследований, и поэтому Совет по медицинским исследованиям хотел бы профинансировать заработную плату моих ассистентов, если мой грант Совета по сельскохозяйственным исследованиям закончится, хотя я не подавала им заявку на финансирование. Возможно ли, что Брэгга мучит то же чувство вины, что и Крика с Уотсоном, из-за нарушенного джентльменского соглашения с Рэндаллом? Он поставил под угрозу мои исследования и всю мою жизнь — а теперь хочет успокоить свою совесть? «Неважно почему, — убеждаю я себя. — Важно, что мы получили деньги».
Вскакивая со своего места, я зову Аарона. Он не приходит, и я кричу:
— Аарон, Кен, Джон, Дон! Мы получили финансирование!
Никто не мчится ко мне при этих грандиозных новостях, и я вспоминаю, что Кен и Джон ушли за расходными материалами, Дон отправился в Кембридж, а Аарон спустился в подвал, проверить эксперименты. Все они вздохнут с облегчением, думаю я. И поразятся, что мы получили деньги от тех, у кого их не просили.
Внезапно боль пронзает мой живот. Я обхватываю себя руками и падаю на пол в агонии. Подо мной растекается лужа крови, но я думаю лишь о том, что коллеги не должны увидеть меня в таком состоянии. Я заставляю себя встать, хватаю длинное пальто, чтобы скрыть кровь, и практически ползком спускаюсь по пяти лестничным пролетам на улицу. Ловлю такси и прямиком в больницу Университетского колледжа.
Глава пятьдесят первая
Очаровывает ли Дона первозданная красота Женевы так же, как и меня? Не затронутый войной, этот город сияет. Элегантные старинные здания гармонично соседствуют с новыми постройками, а на фоне горизонта возвышается заснеженный Монблан. В центре города раскинулось глубокое и обширное Женевское озеро, усеянное парусниками и соединенное с рекой Роной, которая извивается через весь город. Неудивительно, что этот блестящий город был выбран для Женевской конференции, где лидеры Великобритании, Америки, Советского Союза и Франции обсуждали вопросы мира. Город буквально дышит порядком и надеждой.
Дон и я стоим рядом, опираясь на ограждение набережной лазурного Женевского озера. Почему-то здесь этот общительный и спокойный американец кажется мне еще привлекательнее, чем в Лондоне, и я рада, что именно он, из всех коллег, поехал со мной на конференцию по вирусам. Я надеюсь, что он с радостью вызвался в поездку не только ради выступления ключевого докладчика доктора Джонаса Солка, открывшего вакцину от полиомиелита.
— Дон, я так признательна вам за то, что вы предложили мне обратиться за финансированием в Национальный институт здравоохранения США. Надо было поблагодарить раньше. Без вас мне бы это и в голову не пришло. А теперь — посмотрите на нас!
Я уже не верила, что Национальный институт здравоохранения США хотя бы ответит на мое письмо, когда в прошлом месяце пришел толстый пакет, предлагающий нам 10 000 долларов в год. Теперь, с американскими деньгами наряду со средствами Совета по сельскохозяйственным исследованиям и Совета по медицинским исследованиям, моя группа обеспечена финансированием. Уверенность, что Аарону, Кену и Джону обеспечено устойчивое будущее на ближайшее время и что они смогут продолжить нашу работу, умиротворяет меня. Особенно на фоне того, что я сейчас знаю.