– На работе. Не заметил твою записку. И овощи. Прошел прямо мимо них. Ты же знаешь, какой он бывает с утра: такой же рассеянный, как и ты, пока не зальет в себя чашки три кофе. Кстати, о кофе…
Мерри поднимает чашку, которую принесла с собой, нахмурившись, глядя на кольцо жидкости, оставшееся от нее.
– Вытру позже. Что случилось? – резко спрашивает она, повернувшись ко мне.
Слезы текут по моим щекам, а я лишь качаю головой, не в состоянии выдавить ни слова, чтобы объясниться.
– Эй. – Мерри снова ставит чашку и притягивает в свои объятия. – Что происходит, Кор?
– Просто я скучала по вам, – сдавленно отвечаю мачехе в плечо, и кончики моих пальцев пылают, когда я прижимаю их к ней, что напоминает мне о скрывающейся под кожей силе. Я плачу только сильнее, потому что Мерри не решилась бы утешать меня, зная, какой во мне живет монстр.
– Мы тоже скучали по тебе. – Мачеха гладит меня по спине, как будто я ребенок. – Я даже не понимала, как сильно, пока не увидела твою записку и не поднялась сюда, а тут ты. – Ее голос звучит сдавленно, и, когда я отстраняюсь, замечаю слезы в ее глазах. – Посмотри, что ты натворила, – смеется Мерри, утирая их рукавом. – Ну мы и парочка.
– Прости, – говорю я, чувствуя себя виноватой, потому что крошечное слово не способно вместить всего, и я никогда-никогда не смогу объяснить ей или кому-нибудь еще и половины того, что хотела бы. Но есть кое-что, что я хочу сказать, произнести вслух, признаться кому-то, чье мнение имеет для меня значение. – Я должна тебе кое-что рассказать.
– Ладно. – Мерри настороженно смотрит на меня.
Я делаю глубокий вдох.
– Я пожелала Бри смерти. В ночь, когда она умерла. Я пожелала, и это произошло.
Мерри уставилась на меня.
– Ох, Кори. – Ее глаза снова наполняются слезами. – Из-за этого ты уехала? Потому что считала себя ответственной за это? О, детка. – Она вновь обнимает меня. – Я хочу, чтобы ты выслушала меня, и выслушала внимательно. Ты не убивала эту девочку. Даже если и хотела этого.
– Ты не понимаешь…
– Кори, нельзя убить кого-то одним желанием.
Но именно это я и сделала. И не должна была. И уж тем более не должна была радоваться этому. Я не такая.
Мерри позволяет мне выплакаться, сидя рядом со мной, пока слезы не иссякают, а голова не начинает раскалываться от боли. – Лучше? – спрашивает она, и я киваю, потому что ей это нужно. – Ты уверена, что ничто не заставило тебя вернуться? Я, конечно, безмерно рада тебя видеть, – добавляет она. – Но не случилось ли что-то, может, ты с кем-то поссорилась?
Я почти улыбаюсь.
– Нет.
Мерри смотрит на меня долгим, испытующим взглядом.
– Ну хорошо, – наконец отвечает она. – Как насчет того, чтобы я спустилась и сварила для тебя кофе? – Я согласно киваю, и она продолжает: – И тебе следует принять душ, потому что, честно говоря, Кори, ты похожа на грязнулю и слегка пованиваешь.
Из меня вырывается удивленный смешок, когда я слышу от Мерри материнское наставление. Должно быть, я и в самом деле выгляжу кошмарно, раз уж мачеха так говорит.
– Что это? – Она тянется к моей тунике, все еще обмотанной вокруг подушки.
Я отталкиваю ее руки.
– Ничего. Ничего особенного. Я спущусь, как только приведу себя в порядок.
Мерри снова бросает на меня изучающий взгляд.
– Хорошо, – медленно произносит она, и в ее голосе слышится подозрительность. – Не задерживайся.
Но я задерживаюсь.
Я встаю под душ и остаюсь там, позволяя горячей воде обрушиваться на меня, стекать по воспаленным участкам над лопатками, пока боль окончательно не уходит. Я мою волосы и наношу на них кондиционер, расчесываюсь, повторяя процедуру дважды, трижды, пока волосы не начинают трещать, а кожа головы – болеть. Я натираю ступни пемзой, отшелушивая всю огрубевшую кожу, что была мне отличным подспорьем, когда я поднималась в свой альков и спускалась из него, а также в моем тайном саду. Я снова и снова мою свое тело, истратив практически целый кусок мыла, пока оттираю многомесячную пыль и грязь Загробного мира, которые окрашивали воду в коричневый, прежде чем она исчезала в сливе. А я зачарованно наблюдаю за этим, испытывая отвращение. Я действительно была грязной.
«Аида это, кажется, не волновало».
Стоп.
Когда я выхожу из душа, от жары и влажности у меня начинает кружиться голова. Я открываю окно, наблюдая, как прохладный воздух с улицы всасывает пар, а затем протираю зеркало, чтобы посмотреть на себя. Я выгляжу старше: черты моего лица стали более резкими, скулы – более очерченными, а в глазах застыла настороженность. Я разглядываю свое тело, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую. У меня значительно прибавилось мышц, но в остальном мое тело довольно смертное. Кем бы я ни была – кем бы я ни стала, – я по-прежнему выгляжу, как человек.
Когда я возвращаюсь в свою комнату, чтобы одеться, мягко ступая по половицам отшелушенными ступнями, слышу голос Мерри. На секунду мне кажется, что в доме есть кто-то еще, и только потом я понимаю, что она говорит по телефону. Говорит обо мне.
– …вокруг подушки была обернута футболка или что-то в этом роде, – улавливаю я и прислушиваюсь, чтобы услышать остальное. – Наверно, завела новые отношения, и они закончились. Бедняжка. В прошлый раз она была так разбита. И прямо накануне ее восемнадцатилетия. – Пауза. – Ага, завтра. Знаю, я тоже, совсем вылетело из головы. И Крейг не упоминал об этом. Даже не знаю, что мы будем делать.
Итак, Мерри думает, что я вернулась, поджав хвост, потому что меня бросили. Опять. И, пожалуй, отчасти так и есть: вот только это был не парень, а бог, и не он меня бросил, а я бросила его, а заодно и фурий, свой другой сад и все, что связано с Загробным миром.
Я могу с этим справиться.
Хотя это очень ранит.
Я натягиваю джинсы и свитер, но джинсовая ткань натирает кожу и сковывает движения – мои ноги отвыкли от брюк, – поэтому я переодеваюсь в свободное хлопковое платье, не сильно отличающееся от туники, запрятанной глубоко в шкафу. Достаю пару мягких балеток, чтобы защитить ступни, и собираю свои потемневшие волосы, которые сменили пшеничный блонд на пепельно-русый, словно Загробный мир смыл с них краску, в узел на затылке. Я достаточно долго вожусь с тем, чтобы заправить свою постель, а затем спускаюсь вниз. Мерри все еще висит на телефоне, хотя тема уже сменилась на обсуждение работы, на что-то связанное с волонтерами и групповом совещании. Я машу ей рукой и прохожу мимо, вышагивающей по гостиной, и направляюсь на кухню, чтобы налить себе кофе.
Кофеин ударяет по мне, как товарный поезд, заставляя вздрагивать всем телом. Поскольку в доме нет молока, которое я могла бы пить, я добавляю воду из холодильника, разбавляя кофе до тех пор, пока не пропадает ощущение, что я пью жидкий ток. Затем открываю заднюю дверь и выхожу на улицу.
Это больно.
Мир зеленый и голубой, перенасыщенный красками, от которых захватывает дух. Поля за пределами моего сада, распускающиеся листья на деревьях, изумрудные и яркие, лазурное безоблачное небо над головой. Золотистый солнечный свет, проникающий из-за дома и заливающий сад, теплое красное свечение терракотовых кирпичей на стене. Пение птиц кажется оглушающим, и мне трудно вспомнить те времена, когда я не замечала его, пока специально не прислушивалась. А сейчас это настоящий гвалт, от которого звенит в ушах.
– На улице холоднее, чем кажется. – Мерри выходит в сад, скрестив руки на груди. – Мы не знали, что делать с этим. – Она кивает на сад. – Полагаю, еще слишком рано, чтобы ты могла заняться садом. Если, конечно, ты останешься, – неуверенно добавляет мачеха.
Я ничего не отвечаю.
– Хочешь, мы закажем на дом чай, – продолжает Мерри, не замечая нависшей между нами неловкости. – Я могу позвонить в твой любимый индийский ресторан, и нам доставят его на семичасовой лодке. В честь дня рождения.
– Было бы славно. – Я пытаюсь звучать искренне.
– Кор, должна тебе признаться, но мы ничего не подготовили для тебя, – смущаясь, продолжает она. – Честно говоря, это совершенно вылетело у меня из головы, а потом, когда я увидела твою записку… Мне очень жаль, детка. Мы все исправим.
– Все хорошо, – отвечаю я, хотя осознание того, что про меня все забыли, причиняет боль. Наверное, я это заслужила. – Я ничего и не ждала.
– Сегодня твое восемнадцатилетие, Кори, – напоминает мачеха. – Поверить не могу, что мы забыли. Но навалилось столько работы, и ты знаешь, как это бывает. – Она хмурится, явно смущенная тем, что могла позабыть что-то настолько важное. Если честно, я тоже смущена: меня не было всего лишь пять месяцев, а не пять лет.
– Все хорошо, – повторяю я и, повернувшись, обнимаю Мерри. Это не ее вина. – Видеть вас – более чем достаточно.
– Как скажешь. – Она, хихикнув, прижимает меня к себе и отпускает. – Слушай, мне надо идти к утесам, чтобы встретиться с волонтерами и обсудить подсчет числа гнезд, – объясняет она. – Хочешь пойти со мной?
– Я буду в порядке. Хочу встретиться с Астрид.
Мерри косо смотрит на меня.
– Она в школе. Сегодня вторник.
«Школа».
– Да, точно. Но почти наступило время обеда. Я заскочу на минутку.
Ее глаза сужаются.
– Как тебе школа на юге? Ты нормально вписалась?
Я пожимаю плечами.
– Хорошо. Скучно. Школа есть школа.
Мерри не верит ни единому моему слову, и только телефонный звонок спасает меня от дальнейших расспросов. Я возвращаюсь вместе с мачехой в дом, слушая, как она говорит кому-то на другой стороне провода, что уже в пути.
– Поговорим позже, – обещает мне Мерри, подхватывая со стола сумку.
– Конечно, – улыбаюсь я. – Увидимся, когда вернешься.
– Кори… – Она мнется в дверном проеме. – Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это, верно? Я понимаю, что ты не моя дочь, но я люблю тебя, как родную.
– Я твоя дочь, – немедленно отвечаю я. – Твоя и папина. И я тоже тебя люблю. Вас обоих, больше всего на свете.