– Правда. Извини.
Я повернулась к нему. Солнце било ему в лицо, и он щурился от света.
– Прости, что заставил тебя позавтракать со мной, хоть тебе и не хотелось.
– Мне не не хотелось.
Боже, я говорю совсем как моя сестренка, когда пытаюсь лгать!
Максим не удержался от улыбки:
– Как бы там ни было, я рад, что ты согласилась.
Я вспомнила, как он сказал, что хочет произвести на меня впечатление, и мне захотелось бежать без оглядки, чтобы не разжигать то, что можно было разжечь. Я почти разозлилась на него: зачем он все испортил этим интересом, выходившим за холодные и клинические рамки «любви на одну ночь»? И в то же время я упивалась этой непрошенной тягой, которая после ужаса, который я пережила, была мне как бальзам на сердце. Проклятье, до чего же мы, девушки, сложно устроены, подумала я, а вслух сказала Максиму: «Я тоже».
Я постояла молча, глядя на него. Как нам проститься – поцеловаться? Пожать друг другу руки? Обняться? Я не помнила, чтобы мне приходилось ломать голову над этим смешным вопросом в двадцать лет. Этот парень был во мне, сказала я себе. Поздновато разыгрывать недотрогу и скромницу. Я шагнула к нему и поцеловала в губы. Легкий электрический разряд пробежал внизу живота. Что было тому виной – мое долгое воздержание последних недель или феромоны Максима, я не знала, но решительно впечатление он на меня произвел.
– Чао, – сказала я. Максим, казалось, был ошеломлен и смотрел на меня тем самым взглядом, к которому я уже начала привыкать.
– Не надо, – добавила я на прощание. – Ты опять смотришь на меня как-то странно.
Я улыбнулась ему и ушла. На мгновение мне подумалось, что он пойдет за мной, – я даже успела за эти несколько секунд и порадоваться этому, и разозлиться. Но когда я, пройдя метров десять, повернула за угол, его уже не было.
Дверь в квартиру я открывала очень медленно. Я колебалась между победной и самодовольной улыбкой девушки-которая-всю-ночь-трахалась и жалобным видом девушки-которой-неловко-за-свое-вчерашнее-поведение. Не то чтобы я хотела ошеломить или позабавить моих друзей – я действительно разрывалась между этими двумя вариантами. Так что вошла я с самодовольно-жалобной улыбкой, если такое возможно.
– Жен! – крикнул Ной при виде меня, а оба кота засеменили ко мне, протяжно мяукая, глубоко обиженные – я была в этом уверена – за то, что я оставила их одних на всю ночь. Ной стоял на диване. На нем были штанишки от пижамы с Гарри Поттером и больше ничего. За его спиной телевизор выдавал стробоскопические изображения и какофонические звуки детской передачи. Что за поколение эпилептиков на этом вырастет, подумала я.
– Как дела, мой волчонок?
– Я убил третьего босса на втором уровне третьего мира! – выкрикнул Ной, с гордостью показав мне «Нинтендо ДС», которую я, в силу преклонного возраста, называла просто «твоя игрушка». Так он еще и играл в видеоигру, вдобавок к бьющему по шарам телевизору! Я вдруг почувствовала себя очень старой и странным образом ощутила солидарность с матерью. Мне захотелось предложить ему горячего чаю и абонемент в читательский клуб.
– Ты не находишь, что здесь очень шумно?
– Шумно?
Фантастика. Телевизор уже стал для него привычным фоном. На плазменном экране красная рыбка, чьи толстые черные брови указывали на то, что она либо злодейка, либо кандидатка на конкурсе двойников Пьера Флинна[40], заливалась сардоническим смехом в своем аквариуме.
– А где твой отец и Кэт? – спросила я, снимая сапоги.
– Кэт еще спит, – ответил Ной. И тут же из-за спинки дивана, повернутого к телевизору, показалась голова Никола. Он спал здесь, с тех пор как в квартире поселилась я, и теперь смотрел на меня, как ему хотелось думать, насмешливо, на самом же деле по его несчастному лицу было видно, что его может вырвать с минуты на минуту.
– Как ты? – спросила я.
Никола ответил мне жестом, подняв обе руки и показав ими огромный размер головы. Я развела руками, как бы говоря: «Как это?», и он продолжил нашу нелепую пантомиму, сначала показав жестом, будто пьет, а потом изобразив рукой нечто, означавшее «после». Значит, он продолжал пить здесь, после того как ушел из бара. Я снова засмеялась и вопросительно кивнула в сторону кухни: мол, что ему принести, но Никола встал.
– Я с тобой, если позволишь, lover girl[41].
– Почему лава герл? – крикнул Ной.
– Да, почему твой стыд мы показываем жестами, а мой выражаем вербально, а? – спросила я.
– Что такое «твой стыд»? О-о-о! Четвертый босс готов!
В дефиците внимания со стороны мальчиков определенно были свои плюсы. Я повесила пальто и направилась в кухню.
– Так-так-так, – сказал Никола, входя следом. – Ночка удалась?
– Серьезно, дружище, тебе ли смеяться надо мной… Ты-то что делал, ты вернулся сюда и надрался с Кэт?
У него был обескураженный вид:
– А ты будешь смеяться надо мной, если я скажу, что все гораздо хуже?
– Конечно.
– Кэт уже легла, когда я пришел… но была бутылка текилы на столе… Наверно, Эмилио заходил выпить с ней по стаканчику… вот…
– И ты пил текилу в одиночестве.
– И смотрел «Брейк-Пойнт».
– Что?
Теперь он тоже смеялся, расслабленным смехом человека, перебравшего накануне.
– Он шел по «Мувипикс», или уж не помню, по какому каналу, а я был слишком пьян, чтобы встать с дивана, и бутылка была под рукой, и…
– Хватит, не надо подробностей, а то я заплачу.
– Ной проснулся в половине седьмого.
– Ух…
– Ну а ты, чемпионка?
– Что – я?
Я переспрашивала нарочно. Губы сами собой растягивались в победную и самодовольную улыбку.
– Да брось ты! Когда я ушел из бара, вы практически трахались на… вы трахались на столе?
– НЕТ! Тпрру… Нет. Не на столе. И даже не в баре, если хочешь знать. Мы вели себя очень цивилизованно.
Никола посмотрел на меня, словно говоря: «Не пудри мне мозги». Я почувствовала, что улыбаюсь, как девчонка.
– Слушай… я такого не вытворяла с тех пор… с того вечера, когда я встретила Флориана, можешь поверить?
– Я не могу поверить, что ты сказала «Флориан» и не утратила улыбки. На пользу пошло?
Я чуть не выпалила в ответ «да-а-аа», но сдержалась. Своего рода уважение, с примесью искренней благодарности к Максиму, помешало мне продолжать. Я вспомнила утреннюю эрекцию, которую он имел деликатность не навязывать мне, вопросы о Флориане, которых он так изящно избегал, его искренность, которая мне нравилась, хоть и вызывала некоторую неловкость. Я не могла сказать, что просто воспользовалась им. Да и так ли оно было?
– Не знаю, – сказала я Никола. – Я хочу сказать: конечно, на пользу в основном, потому что…
Я не хотела становиться женщиной, подзаряжающей свое эго оргазмами в незнакомых объятиях, но подозревала, что Никола все понял правильно.
– Тяжко это? – спросила я.
Он рассмеялся:
– Брось, что ты несешь? И могу я тебе напомнить, что Макс, наверно, самый легкий человек на свете?
– Это тоже странно. Он иногда так на меня смотрит…
– Это потому, что ты в самом деле в его вкусе. Он сказал мне это вчера, еще до того как ты пришла.
– Он ведь меня даже не знает!
Я, кажется, повысила голос. Так же я среагировала около часа назад, когда Максим сказал, что хочет произвести на меня впечатление. Я ничего этого не хотела. Жизнь, моя жизнь была бы куда проще, не окажись я «в его вкусе»!
– Жен, успокойся… я же не сказал, что он хочет детей тебе делать, я просто сказал, что ты ему понравилась. И потом… – Он опять засмеялся. – Сейчас он, пожалуй, знает тебя гораздо лучше…
– Хватит, хватит…
– Ох, скорей бы проснулась Кэт. Будет ей двойной подарок – мое похмелье и твоя ночка…
И тут мы услышали, как приоткрылась дверь комнаты Катрин и Ной закричал: «Эмилио!» Меньше чем в наносекунду мы с Никола метнулись в гостиную и как раз успели увидеть выходящего из комнаты Эмилио. «Hola, amigos…» Он был еще встрепаннее обычного, а футболка с Че Геварой надета наизнанку. Раскрыв рты, мы смотрели, как он идет через квартиру и, сделав нам на прощание ручкой, закрывает за собой дверь. Я была слишком ошарашена, чтобы сказать хоть что-нибудь, и чувствовала, что Никола рядом со мной лихорадочно ищет шутку, или комментарий, или хотя бы просто звук, не зная, на чем остановиться. В дверях комнаты появилась Катрин с самым жалким выражением, какое я когда-либо видела на женском лице.
– О-БАЛ-ДЕТЬ, – выговорила я наконец, а Никола скорее объявил, чем спросил:
– Что. Ты. Творишь.
И мы оба расхохотались, зачем-то дав друг дружке пять.
– Что ты творишь, – повторил Никола. – Серьезно, что ты творишь? Что творишь-то? Кэт. Что. Ты. Творишь.
Катрин лишь издала тихий звук, такой жалобный, что я не удержалась и, смеясь, обняла ее. Впервые за эти недели я сама кого-то утешала. Ситуация была еще та, но все же это случилось.
– Ох, Кэт… – Я смеялась и не могла остановиться. – Я… можно как бы… узнать подробности?
– Нет…
– Ты была пьяна вдрызг? Вдрабадан?
– Да не то чтобы…
Она сконфузилась так, что это было уже действительно смешно.
– Я провела ночь у Максима Блэкберна, если это может тебя утешить.
– Максим Блэкберн классный, – сказала Катрин. – И я не думаю, что он разводит коммунистическую пропаганду после полового акта.
– Нет, зато он носит коричневые вельветовые штаны, – милосердно отозвалась я, что, кажется, немного утешило Катрин.
– Вельветовые?
– Коричневые.
– Может быть, он носит их иронически или…
– Нет, никакой иронии.
Катрин кивнула:
– Спасибо.
– Извини, – вмешался Никола, – но ты всех перещеголяла. Ты, подруга, даешь… Эмилио?
– Не слушай его, – сказала я. – Он тут пил вашу текилу и смотрел «Брейк-Пойнт».
– Это на самом деле не худший вариант! – крикнул Никола.