– Будьте счастливы! – провожала его пожилая женщина, бросившая горсть зерен под копыта коней.
– Да здравствует король! – хлопал в ладоши мальчишка в национальном эскалотском костюме.
– Слава королю Илии! – махали флажками девушки на мосту.
Эскалот был благосклонен и лоялен новому правителю. Напрасно глава службы безопасности стращал всех возможными терактами и покушениями. Иногда Илия проверял судьбу на верность и останавливался посреди людной улицы и вскидывал голову к чистому небу. Но ничего кроме лент, букетов и девичьих платков его не касалось. И тогда он шел дальше. Народ был ему ближе, чем привилегированные подданные. Иногда из толпы на улице вырывались дети, чтобы дотронуться до короля или передать ему поделку, иные одиночки могли упасть ему в ноги, чтобы попросить закончить войну или пожелать долгого правления. Только на приеме по случаю коронации агнологи некстати совались со своими анкетами и краткими докладами, аристократы пытались предложить своих родственников на придворные посты, а иные лорды будто бы невзначай представляли Илии своих незамужних дочерей. После явной попытки сватовства Тристан подал уговоренный знак, дважды кашлянув в носовой платок, и распорядитель громко объявил, что его величество отправляется отдыхать.
Когда гул празднества утих, гомон поздравлений остался за пределами королевской спальни, а тяжелая мантия упала с плеч, Илия попросил Тристана принести ему букет белых роз, перевязанных синей лентой. Он безмолвно постоял над могилой Гислен в их семейном склепе и вышел с чувством еще большей вины и сожалений, чем принес на кладбище. Он вернулся во дворец, когда слуги уже прибрали последние напоминания завершенного раута. Тристан спал на софе в личной приемной перед спальней. Илия осторожно потрепал его за ногу.
– Иди к себе, спи нормально, – шепотом сказал он, чтобы не разбудить окончательно Тристана громкими звуками.
– Подожди, мне же надо тебя уложить, – отозвался заспанный растерянный адъютант, отчего Илия впервые за долгое время засмеялся.
– Оттого, что я стал королем, я не разучился самостоятельно чистить зубы и переодеваться в пижаму. Ложись спать.
Тристан покивал и сонно побрел в сторону потайной двери в стене – в адъютантские покои. Но по дороге развернулся, будто вспомнив нечто важное.
– Может, хочешь поговорить? – участливо спросил он.
– Завтра, – отмахнулся Илия, хотя весь его вид кричал об обратном.
Ему не удалось скрыть свое состояние от проницательного Тристана.
– Нет уж, давай я лучше притащу нам крепкий черный чай с кухни.
– Ложись спать, – повторил Илия.
– Перестань мной помыкать, – передразнил Тристан. – Восемь часов всего король, а уже раскомандовался.
Они болтали о всяких пустяках – о том, что страшнее Протокола только Лесли, рвущаяся его блюсти, о расселении пальеров во дворце, о неуклюжих попытках Рокильда выйти на связь в обход этикета, о том, как смешно чихает Первый Советник, вдохнув гортензиевой пыльцы. А потом Илия сказал:
– Я долго думал над испытаниями Эльфреда. И понял, что за выборы я сделал. В первый раз он захотел, чтобы я решал между собой и другим человеком. И я выбрал себя. Поэтому умер Удильщик. Нет, дослушай. Потом он поставил меня перед выбором между любовью и дружбой. Или одним долгом и другим, я так и не понял. Но я выбирал между тобой и Гислен.
Илия умолк. Тристан, опасаясь ответа, задал бестактный, но волнующий его вопрос:
– Жалеешь?
В ответ король пожал плечами:
– Как там говорят: все равно что выбирать между правой рукой и левой. И так, и так бы жалел, – он, сощурившись, посмотрел в сторону. – Но это было нечестно. Он не имел права лишать жизни одного из вас. Вы слишком молоды для этого.
– А Курган? – сменил тему Тристан.
– Я не знаю. Так и не понял. Я вроде даже не выбирал. Эльфред просто дал мне казнить себя. Почему это сказалось на Кургане, я не представляю, – Илия понизил голос. – Наш разговор – большая тайна. Если Рогнева узнает, что я, пусть и нечаянно, причастен к внезапной гибели их вождя, мы получим не союзников, а врагов.
Легкая беседа больше не клеилась, они допили остывший чай и пожелали друг другу спокойной ночи. Королевское ложе было таким просторным, много больше привычной кровати Илии и уж тем более койки в блиндаже. Оттого явно ощущалась пустота. Илия поводил рукой по незанятому месту рядом, закрыл глаза и попытался представить, что мог бы лежать здесь с Гислен, но фантазия о ней в постели под балдахином отозвалась вовсе не прежними манящим теплом и трепетом в груди, а пронзительным криком: «Я больше никогда тебя не увижу».
Илия перевернулся лицом в подушку и тихо заплакал. Безучастные стены монаршей спальни видели много слез, откровений, смертей, радости, измен и болезней. Очередная трагедия просто захлебнулась, приглушенная геральдическими шторами и старинными гобеленами, скрывающими полки и тайные проходы. Илия всегда любил уроки истории, но уже всем сердцем ненавидел свой параграф. Он знал, что будет сотни раз возвращаться к той неизвестной кровати с замученной Гислен, все никак не способной разродиться, и умолять Эльфреда забрать его, только бы оставить в живых и невесту, и лучшего друга. Но Эльфред уже мертв во всех мирах и Гислен упокоилась в холодном склепе Лореттов. И иногда, не выдержав, кулак Илии будет бить по незанятой никем перьевой подушке, потому что молодой король так и не научится спать посередине постели, всякий раз скатываясь на край, обнажая последствия его выбора. И редко, несправедливо редко, ему будут сниться сны, которые не имеют ничего общего с правдой, но именно они будут ближе всего к Истине.
Эпилог
Роса ненастных грез еще поблескивала на светлых пушистых ресницах. Илия ворочался и мычал всю ночь, даже чуткий Тристан перестал реагировать на его кошмары. Они все повторяли самый первый – непрошеный гость в королевской спальне.
Когда усталость взяла над Илией верх, он провалился в зыбкие пышные перины и беспамятство крепкого сна. А потом он очнулся в долине фей. Гормовы холмы шумели знакомыми травами. Он точно знал, что ему нужно домой. И он шел, почти что летел: сквозь опустевший лес, руины Пальеры, настороженных постовых, брошенные окопы, гремящие битвы, осиротевшие деревни, сборища на вокзалах прифронтовых городов, все ближе и ближе к столице, пока не ворвался неугомонным ветром в королевский дворец. Его стремительные ноги не касались лестниц, ковровых дорожек в коридорах и мраморных плит. Он в нетерпении ворвался в свою спальню, поднялся над кроватью и рухнул в свое спящее тело. Илия резко открыл глаза. Между ним и голубой парчой балдахина парила фигура рыжеволосой девушки, невесомой и тонкой, с любопытством разглядывающей его. Когда их глаза встретились, незнакомка по-детски улыбнулась и протянула к нему указательный палец.
– Проснулся, братец-король! Кабы не так: во сне не считается! Сестры меня к тебе не пускают, говорят, дурочка и опозорю их. А я всех перехитрила.
Девчонка игриво хихикнула. Ее смех был меньше всего похож на человеческий голос. Скорее на перезвон серебряных бубенцов в лошадиной упряжке или стук тонкой десертной вилки о чистый хрусталь фужера. Прозрачность помыслов плескалась в ее бурлящей речи, а разноцветные образы расплывались врассыпную шустрыми мальками, стоило попытаться ухватить их пятерней. Болтала, что думала. Ее внимание не могло задержаться на месте ни секунды, словно оно было таким же невесомым, как ее эфемерное тело, словно ее мысль никогда не знала земного притяжения. Фея то щебетала про коварных сестриц, то неожиданно удивлялась цветочному узору на шторах, то подлетала вплотную к Илии, чтобы разглядеть его профиль и совершенно искренне выразить недовольство о его несоответствии ее представлениям о королевских носах.
Послышались шаги Тристана, копошащегося у входа. Судя по высказанным возмущениям и характерным звукам, он пытался в темноте попасть ступней в тапочки. Он почти у дверей. Стук.
Летающая девушка обернулась на шум и обхватила свой рот двумя ладонями, будто это была единственная возможность замолчать. Ее вскинутые брови выдавали испуг. Она совсем не хотела попасться, если это, в принципе, было возможно.
– Свидимся, братец-король! – бросила она, прежде чем упорхнуть в окно.
Тристан вошел без дозволения, замерев у порога. Илия со сдавленным криком очнулся.
– Ты в порядке? Ты как-то странно хрипел…
– Слишком часто феи врываются в мою спальню. От вас есть оберег? – раздраженно ответил король и бросил в адъютанта подушкой.
Первые лучи новой эпохи озарили Эскалот. На шпилях башен, вихрясь, хлопали флаги в унисон с птичьими крыльями. Обрывки бумажных гирлянд носились по бульварам, то и дело норовя прилететь эскалотцам в лицо. На подошвы прилипали лепестки и конфетти, залитые сладкими напитками. Мальчуганы, разносящие газеты, встали ни свет ни заря – новостей было так много, что иные газетчики добавили специальные выпуски к своим ежедневным изданиям. Недовольные дворники ворчали, что во всеобщий выходной им больше обычного придется работать, а неуемные голуби на площади только добавляли бардака и потом, неудовлетворенные проделанной работой, летели под черепицу курлыкать, чтобы их могли возненавидеть все горожане, что тешили себя надеждой выспаться. Илия задернул щель в пологе и постарался сберечь остатки утра от наступающей суеты.
На дворцовой парковке заревели моторы нескольких служебных машин: на рассвете министр Гавел отбыл с дипломатической миссией в империю Кнуд, не пожелав тревожить сына.