Каждому управлению НКВД предлагалось выделить специальных сотрудников, которые осуществляли бы взаимодействие с представителями партийных комитетов, проводящих проверку. Данную работу следовало рассматривать как важнейшую задачу органов госбезопасности, и о всех проводимых в связи с этим мероприятиях предлагалось регулярно сообщать в Секретно-политический отдел ГУГБ НКВД{156}.
Нельзя сказать, что после этого все пошло совсем уж гладко и без помех, но прогресс был налицо. В своем письме, направленном в конце сентября отдыхающему в Сочи Сталину, Ежов так обрисовал сложившиеся к этому времени взаимоотношения партийных комитетов и органов НКВД в деле разоблачения проникших в партию врагов народа:
«К сожалению, НКВД до последнего времени стоял в стороне от этого дела. Само собой разумеется, что аппаратом только наших организаций раскрыть до конца эту сволочь невозможно. Проверка дает только зацепку, а органы НКВД должны раскопать дело до конца. Только за последние месяцы мне удалось их оперативно втянуть в эту работу, и это уже начинает давать свои результаты. Люди, кажется, начинают понимать, что проверка дает им огромную возможность преодолевать недостатки в своей работе в части выявления врагов. Если бы Вы ничего не имели против, я хочу сговориться с Аграновым и собрать небольшое оперативное совещание по преимуществу центральных работников НКВД, разобрать все факты, [касающиеся] обнаруженных в партии шпионов, троцкистов и т. п., с тем чтобы соответствующим образом проинформировать людей и направить их на поиски троцкистских и шпионских образований. Думаю, что такое инструктивное совещание было бы во всех отношениях полезно»{157}.
Проблемы, возникающие вокруг репрессирования коммунистов, поставили партийные комитеты перед необходимостью подключиться к существующей в стране карательной системе и взять на себя часть ее функций. Дело было новое, незнакомое, и Ежову приходилось подробно инструктировать местных работников по всему кругу возникающих вопросов.
Вот, например, фрагмент выступления Ежова на совещании заведующих отделами руководящих партийных органов и секретарей обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий, состоявшемся 26 сентября 1935 г.:
«Ежов. Какое разделение труда и какие взаимоотношения должны нормально складываться [между партийными комитетами и органами НКВД во время проверки партийных документов]?… Вы натыкаетесь на жулика, на авантюриста, на мерзавца, шпиона и т. д. У вас есть некоторые основания подозревать. Вы это дело завершаете, а дальше надо передавать этого человека в органы Наркомвнудела.
Голос с места. А прокурор не всегда дает санкцию.
Ежов. Вы настоящий бюрократ, вы извините меня, но так, как в Восточной Сибири проверяете, проверка показывает, что у вас прокурор хозяин, а не вы. Может быть, прокурору поручим проводить проверку, так и, пожалуйста, скажите. Крайком не может добиться, чтобы прокурор дал санкцию — чепуху говорите. И, во-вторых, не прокурор дает санкцию на арест члена партии, а секретарь крайкома. Секретарь крайкома согласовывает с Наркомвнуделом, кого арестовать. Если вы боитесь ответственности, перепоручим прокурору. Если вы хотите, чтобы арестовали члена партии, неужели вы не добьетесь этого дела?
Вы разоблачили… и передаете органам Наркомвнудела, и ваше дело и, в особенности, органов Наркомвнудела доработать этого человека до конца. Сейчас что делаете: взяли исключили человека и считаете дело законченным, [а] я думаю, что дело далеко не закончено. Для нас интересно знать, как этот человек попал в партию, при каких обстоятельствах и что этот человек наделал, может быть, этот человек не один, а за ним целая организация — это дело органов Наркомвнудела. Вы должны свою работу построить таким образом с органами Наркомвнудела, чтобы был повседневный полный контакт, чтобы [когда] вы обнаружили такого человека — давайте прорабатывать: он представляет интерес, он даст много — тогда дело двинется по-настоящему вперед»{158}.
Но вот исключили коммуниста из партии, арестовали его, что дальше? У Ежова был ответ и на этот вопрос:
«Какие меры пресечения должны быть… Есть такая категория людей, которых не станешь судить, например, троцкисты, бывшие эсеры, бывшие меньшевики, зиновьевцы. Я называю категорию политических наших противников. Их судить незачем… [их] нужно будет направлять в органы НКВД на Особое совещание, три-пять лет давать, высылать, то есть это будет действеннее и оперативнее и лучше. Надо решить прямо эти дела, без всяких судов. А то на Украине заседали суды, выносили прямо смехотворные вещи. Я прочитал ряд приговоров… Судили его за то, что он при вступлении в партию скрыл свое кулацкое происхождение, и дали ему пять лет. На кой черт нам это нужно? Считаете нужным высылать кулака, считаете, что это сволочь, — высылайте его…»{159}.
К сентябрю 1935 года основные вопросы, связанные с проверкой партийных документов, были уже решены, и Сталин пришел к выводу, что в течение некоторого времени сможет обойтись без Ежова, который с таким усердием боролся с врагами, что, если не дать ему как следует отдохнуть, легко мог подорвать свое, и без того не слишком крепкое, здоровье. Дел впереди хватало, и здоровье нужно было расходовать экономно.
«Вам надо поскорее уходить в отпуск — в один из курортов СССР или за границу, как хотите или как скажут врачи, — убеждал Сталин Ежова в своем письме из Сочи от 10 сентября — Как можно скорее в отпуск, если не хотите, чтобы я поднял большой шум»{160}.
19 сентября Политбюро ЦК ВКП(б), приняв к сведению эти пожелания вождя, остановило представить Ежову двухмесячный отпуск и направить его для лечения за границу.
Так Ежов снова очутился в венской клинике профессора Ноордена. Оттуда он поехал на хорошо знакомый ему курорт Мерано в Итальянских Альпах, после чего его передвижения начинают приобретать черты трансъевропейского турне. Из Мерано Ежов отправился в Париж, затем на присланном за ним автомобиле Полномочного представительства СССР в Италии проехал в Рим, поездом вернулся в Вену и уже по дороге домой на один день остановился в Варшаве.
Трудно поверить, что все эти перемещения осуществлялись лишь в связи с рекомендациями врачей, а не преследовали какие-то иные, более общественно значимые, цели. Но, как бы там ни было, благодаря такому не совсем обычному путешествию по Европе, Ежов смог не только поправить здоровье, но и получить массу новых ярких впечатлений. В начале декабря 1935 года он вернулся наконец в Москву и со свежими силами принялся за подготовку к пленуму ЦК, на котором намечено было рассмотреть первые результаты продолжающейся уже полгода проверки партийных документов.
В повестку дня состоявшегося 21–25 декабря пленума ЦК ВКП(б) были включены два пункта: «Вопросы промышленности и транспорта в связи со стахановским движением» и «Итоги проверки партийных документов». Выступая с докладом по второму вопросу, Ежов сообщил, что на 1 декабря 1935 г. проверку прошли уже 1 млн. 916 тысяч коммунистов (81,1 % от их общего числа), при этом исключено из партии было 175 тысяч человек, в том числе 1788 шпионов или имеющих связь со шпионами, 35 777 бывших белогвардейцев и кулаков, скрывших свое прошлое при вступлении в партию, 5507 бывших троцкистов, зиновьевцев и т. д.
«Пришлось, — заявил Ежов, — применять и более жесткие меры в отношении части коммунистов, т. е. одновременно с разоблачением их применять и аресты»{161}.
Разоблачить, по словам Ежова, удалось не только врагов-одиночек, но и более ста враждебных организаций и групп, а всего арестовано было свыше 15 тысяч бывших коммунистов. Показав на конкретных примерах, как в различных парторганизациях выявляли врагов партии и народа, Ежов в конце своего выступления сказал:
«Мы живем в эпоху исключительных успехов. Жизнь стала веселее и радостнее — это верно, но в этих радостях, товарищи, не надо забывать о большевистской бдительности! Мы можем радоваться нашим успехам, можем веселиться, успехи наши совершенно исключительны, но, если мы потеряем большевистскую остроту и бдительность, эту радость будет омрачать нам своими мелкими пакостями классовый враг»{162}.
Выступая в прениях, участники заседания дополнили приведенные Ежовым факты множеством примеров, иллюстрирующих проникновение в партию врагов народа и иностранных шпионов. Некоторые из выступающих, упоминая о работе возглавляемого Ежовым Отдела руководящих партийных органов, заявляли, что учились у своих московских коллег, как надо работать, или жалели, что не сумели полностью взять на вооружение стиль работы ОРПО, иначе дела пошли бы у них несравненно лучше.
Проверкой партийных документов Ежов занимался не только как заведующий Отделом руководящих партийных органов, но и как председатель Комиссии партийного контроля (КПК) при ЦК ВКП(б). На эту должность он был назначен 28 февраля 1935 г., после того как прежний руководитель КПК Л. М. Каганович был утвержден народным комиссаром путей сообщения.
Пост председателя КПК предоставлял дополнительные возможности для выявления «врагов», проникших в партию, в различные государственные предприятия и учреждения.
Представление об этой стороне деятельности Ежова дают фрагменты опубликованных дневниковых записей А. Г. Соловьева, в то время научного сотрудника Института мирового хозяйства и мировой политики, несколько раз встречавшегося с Ежовым по служебным делам: