{289}. Инспектор кавалерии РККА С. М. Буденный на запросе по Я. Э. Рудзутаку и М. Н. Тухачевскому надписал: «Безусловно — за. Нужно этих мерзавцев казнить»{290}. А секретарю ВЦСПС Г. Д. Вейнбергу, допустившему досадную оплошность при оформлении своего согласия на репрессирование бывших товарищей по партии, пришлось сочинять даже целое послание с обоснованием своего мнения. В заявлении в адрес ЦК ВКП(б) от 26 мая 1937 года он писал:
«Сегодня, когда я проголосовал за исключение из партии Рудзутака и Тухачевского, мне вспомнилось, что, голосуя за исключение из ЦК и из партии Кабакова, Уханова. Элиавы и Орахелашвили, я случайно упустил приписать слова «и передачу их дел в НКВД»[63]. Сообщаю, что я голосую не только за исключение из партии всех этих контрреволюционных предателей и изменников партии, соввласти и Родины, но и за передачу их дел в НКВД, за расправу с этими злейшими врагами народа по всей строгости законов СССР»{291}.
Последний раз санкция на арест членов ЦК была запрошена 30 мая, после чего Сталин изменил свою тактику. Слишком многих предстояло арестовать в предстоящие дни и недели, и ограничиваться в каждом таком случае коротенькой справкой о предъявленных обвинениях становилось уже невозможно. Необходимо было дать развернутое, аргументированное объяснение происходящему в верхних эшелонах партии, и сделать это можно было только на очередном пленуме ЦК. Его намечено было созвать 20 июня 1937 г., и, наряду с разными второстепенными вопросами (об улучшении семян зерновых культур, о введении правильных севооборотов, о мерах по улучшению работы машинно-тракторных станций, о подготовке к выборам в Советы по новому избирательному закону), в повестку дня был включен неприметный с виду пункт «Текущие дела». Вероятно, именно здесь Сталин планировал сообщить членам ЦК о том, в каких невиданных количествах враги народа проникли в их ряды, и получить согласие на принятие мер, адекватных сложившейся обстановке. В дальнейшем этот последний пункт повестки дня переместился на первое место, и, когда 19 июня был утвержден окончательный порядок работы пленума (открытие которого было перенесено на 23 июня), никаких расплывчатых «текущих дел» в расписании уже не значилось, а список предложенных к обсуждению вопросов открывало «Сообщение т. Ежова».
Вечером 23 июня пленум начал свою работу, и из семи отведенных на него дней четыре были посвящены обсуждению первого пункта повестки дня. Ни доклад Ежова, ни последовавшие затем прения не стенографировались, так что о характере состоявшихся дебатов можно судить лишь по принятым в те дни постановлениям пленума.
Первым из них, датированным 25 июня, семь человек были исключены из состава членов и кандидатов в члены ЦК как утратившие политическое доверие. В последующие дни все они были арестованы.
Еще в одном постановлении, принятом в тот же день, «за измену партии и Родине и активную контрреволюционную деятельность» из партии были исключены 19 членов и кандидатов в члены ЦК, дела которых было предписано передать в НКВД. Правда, это указание лишь закрепляло свершившийся факт, поскольку практически все перечисленные в постановлении лица были к этому времени уже арестованы.
26 июня принимается отдельное постановление, касающееся кандидата в члены ЦК Г. Н. Каминского, который, как не заслуживающий доверия, исключается из партии (и в тот же день арестовывается)[64].
Исходя из этих результатов и учитывая ход обсуждения на предыдущем пленуме дела Бухарина и Рыкова, можно предположить, что доклад Ежова представлял собой собрание примеров «преступной деятельности» отдельных членов ЦК, а выступавшие в прениях, солидаризируясь с обвинениями в адрес своих бывших соратников, дополняли сообщенные Ежовым «сведения» новыми фактами и именами.
Есть, правда, и другая точка зрения. Согласно ей, на июньском пленуме ЦК «старая партийная гвардия» предприняла попытку остановить запущенный Сталиным и Ежовым маховик террора, однако потерпела поражение. Вот как описывалось это событие в одной из первых публикаций на данную тему — в вышедшей в 1980 г. в Нью-Йорке книге А. В. Антонова-Овсеенко «Портрет тирана»:
«В июне 1937 г. перед очередным пленумом ЦК на квартире… собрались за вечерним чаем несколько старых коммунистов — Пятницкий, Каминский… и Филатов. Разговор шел о Сталине, его методах руководства, нетерпимой обстановке в партии… Сошлись на мнении: Сталина от руководства надо отстранить. На пленуме ЦК добиться осуждения политики террора и замены Сталина на посту генсека.
Об этом совещании, получившем название «Чашка чая», стало известно Хозяину. Донес на товарищей Филатов. Сталин потом уничтожил всех, вместе с доносчиком»{292}.
В конце 80-х гг., в период горбачевской перестройки, соответствующие материалы появились и в советской прессе, причем речь уже шла не об одном лишь намерении ветеранов партии противодействовать сталинскому курсу, а о вполне реальных шагах в этом направлении. Вот, например, воспоминания главного врача центральной лечебной комиссии при ЦК компартии Украины И. И. Муковоза, опубликованные в 1991 году в сборнике «Они не молчали».
Приехав в июне 1937 года в Москву для встречи с наркомом здравоохранения СССР Г. Н. Каминским и узнав, что тот находится на пленуме ЦК, Муковоз, по его словам, отправился туда же.
«Я подумал, — писал он, — что могу воспользоваться своим пропуском для прохода в высшие учреждения, и, действительно, мне выдали разовый гостевой билет. Я прошел в боковую ложу, где уже сидели несколько человек.
Председательствовал на заседании Сталин. За трибуной стоял нарком внутренних дел Ежов. Он сообщал, сколько партийцев за последнее время выявлено в качестве врагов народа и арестовано, называл фамилии и должности осужденных органами НКВД. После его выступления все участники пленума подавлено молчали.
— Кто хочет сказать, спросить? — обратился председательствующий к залу.
В ответ — гробовая тишина.
— Может быть, кто-то хочет высказаться? — вторично предложил Сталин.
И опять мертвая тишина.
Вдруг со своего места во втором или третьем ряду поднялся Каминский.
— Разрешите?.. Я хочу сказать, что мне непонятно, почему членов ЦК, членов правительства сотрудники НКВД арестовывают в нарушение Устава партии. Кроме того, я хочу заявить, что многих из перечисленных здесь «врагов народа» я знаю как честных коммунистов, преданных делу социализма.
Сталин гневно перебил:
— А вы, случайно, не друзья с этими врагами?
— Они мне вовсе не друзья.
— Ну тогда, значит, и вы одного с ними поля ягода!
После еще нескольких реплик Сталин, взвинченный до предела, объявил перерыв.
Не заходя в наркомат, я бросился на вокзал и к вечеру уехал домой. А на следующий день за мной пришли…»{293}
Наверное, можно было бы поверить в этот рассказ, если не знать, что представляло собой выступление Н. Г. Каминского на предыдущем, февральско-мартовском пленуме ЦК. Тогда он клеймил позором благодушие и беспечность партийных работников, чекистов и их бывшего руководителя Г. Г. Ягоду, проглядевших деятельность врагов народа, прославлял Сталина и Ежова, поставивших дело борьбы с врагами на должный уровень, рассказывал о своем участии в разоблачении в 1933 г. замаскировавшихся троцкистов, якобы замышлявших убийство Сталина, переживал, что работники Наркомата здравоохранения еще не научились собственными силами выявлять вредителей и диверсантов, которых, наверняка, немало среди медицинских работников и т. д.{294}
Кроме того, вся история о том, как случайный человек по гостевому билету попал на закрытое заседание пленума ЦК, выглядит совершенно нелепо. Списки присутствовавших на заседании при обсуждении первого пункта повестки дня в архиве сохранились, и излишне говорить, что фамилия И. И. Муковоза в них отсутствует.
И все же Каминский на пленуме выступал, причем сразу же после этого специальным постановлением пленума он был исключен, как не заслуживающий доверия, из партии и в тот же день арестован. Но дело было совсем в другом.
Вспоминает Н. С. Хрущев:
«Он [Каминский] сказал: «Тут все, выступая, говорят обо всем, что они знают о других. Я тоже хотел бы сказать, чтобы партии это было известно. Когда в 1920 г. я был направлен в Баку и работал там секретарем ЦК компартии Азербайджана и председателем Бакинского Совета, ходили упорные слухи, что присутствующий тут товарищ Берия[65] во время оккупации Баку[66] сотрудничал с органами контрразведки мусаватистов[67] не то, несколько ранее, английской разведки».
«Никто, — пишет Хрущев, — не выступил с опровержением. Даже Берия не выступил ни с какой справкой по этому поводу. Молчание, и все тут»{295}.
Как можно видеть, Хрущев очень неплохо запомнил выступление Каминского, но о критике им сталинского курса, то есть о том, что должно было произвести на него наибольшее впечатление, ни словом не упоминает.
Информация о работе Л. П. Берии в 1919–1920 гг. в контрразведке азербайджанского буржуазного правительства не являлась каким-то уж очень большим секретом. Сам Берия всегда утверждал, что был направлен туда по заданию местной социал-демократической партии «Гуммет» для работы в ее интересах. В 1920 г. этот вопрос рассматривался на заседании бюро ЦК компартии Азербайджана (Каминский на нем, кстати, тоже присутствовал), и слова Берии были подтверждены несколькими свидетелями. Тем не менее слухи о «темном прошлом» Берии периодически распространялись его недругами, которых во все времена было более чем достаточно.