Скоро придется вот так же держать ответ перед судом. Адвокат посоветует не делать заявлений, все они советуют одно и то же. Боятся, что подзащитный запутается в показаниях, не верят, что он справится с гособвинением, полагают, что он будет недостаточно убедителен. Вероятно, поэтому придется отказаться от услуг своего адвоката, что посреди процесса, конечно, произведет жуткое впечатление. Может, будет лучше с самого начала защищаться самому. Но тех, кто отказывается от адвоката, считают глупцами; уважающий себя обвиняемый должен располагать дорогостоящим защитником, помпезным, моментально узурпирующим все пространство. Без этого никак. Но лишить себя права высказаться я не позволю.
– По какому поводу? – спрашивает Клюссен.
– Прошу прощения?
– Где ты собираешься высказываться?
Он смотрит на меня, я – на него. Не может быть, чтобы я сказал это вслух, наверное, тут какая-то ошибка. Поэтому я отмахиваюсь и продолжаю свой монолог о производных и производных второго порядка, о недооцененных фондах недвижимости, об управлении рисками и статистическом арбитраже. Цитирую отраслевой журнал «Эконометрика», хотя за всю жизнь купил один-единственный номер, упоминаю теорию игр и равновесие Нэша, не забывая также намекнуть на связи с людьми, занимающими ключевые позиции, которые снабжают меня инсайдерской информацией – что почти незаконно, но чрезвычайно выгодно.
Наконец я умолкаю. Надо дать собеседнику возможность опомниться, прийти в себя и осознать, что он проиграл. Я складываю руки на груди, наклоняюсь к нему и заглядываю прямо в глаза. Он достает носовой платок и долго сморкается.
– По рукам, Адольф? – я протягиваю ему ладонь. – Сказано – сделано, будем продолжать вместе. Так?
Клюссен в ответ сообщает, что пребывает в некоторой растерянности.
– По рукам!
В растерянности, повторяет он.
Левой рукой я хватаю его за правую и пытаюсь притянуть его ладонь к своей. Он сопротивляется. Я тяну, он продолжает сопротивляться – надо же, какой он, оказывается, сильный.
Говорит, что ему необходимо подумать. Он поговорит с сыном и напишет мне.
– Разумеется, думай! – севшим голосом восклицаю я. – Сколько хочешь! Подумать – это всегда важно.
Мы наконец пожимаем друг другу руки, но не в знак скрепления наших деловых отношений, а на прощание. Я так сильно сжимаю его ладонь, что загар сходит с его морщинистого лица, уступая место бледности. Я знаю, что проиграл. Он потребует свои деньги назад. И он знает, что я это знаю. Не знает же он того, что его денег у меня больше нет.
В голове у меня мелькает мысль: а что, если по-быстрому его убрать? Я мог бы задушить его или ударить чем-нибудь тяжелым по голове. Ну а потом? Куда я дену труп? Кроме того, не исключено, что и в этой комнате установлена камера. Я устало опускаюсь в кресло и закрываю лицо руками.
Когда я встаю, Клюссена уже нет. Вместо него в комнате появился высокий мужчина. Прислонившись к стене, он смотрит на меня. Я закрываю глаза и снова открываю. Он по-прежнему здесь. У него ужасная щель между зубами.
Ничего хорошего это не предвещает, думаю я.
– Нет, – произносит тот. – Ничегошеньки!
Прикрываю глаза.
– Не поможет, – сообщает мужчина.
И правда, я его по-прежнему вижу.
– Не вмешивайся, – говорит он. – Просто пройди мимо. Когда увидишь их, не вмешивайся. Оставь все как есть. Не заговаривай с этой троицей, просто пройди мимо, и все.
У меня идет кругом голова. Не вмешиваться? Пройти мимо? Некогда сейчас разбираться, о чем он, надо заняться Клюссеном. На пару-тройку недель я, вероятно, смогу это отсрочить, втяну его в мудреную переписку, буду недоступен, стану осложнять дело бесконечными возражениями и вопросами. В какой-то момент он подаст на меня в суд, следствие возбудит дело, но время я выгадаю, а до тех пор смогу жить в своем доме и по утрам ездить на работу. Наступит осень, полетят листья, и если мне немного повезет, то до первого снега меня не арестуют.
Мужчина исчез. Я прикрываю ладонью глаза. За окном так палит солнце, что тонированное стекло, кажется, уже не помогает. Снимаю трубку и прошу Эльзу принести мне стакан воды. Вот и он. Пью. Поставив стакан на стол, вижу знакомого священника. Он еще прибавил в весе с того дня, как мы виделись в последний раз. Когда это мой брат успел войти? И кто так быстро подал мне стакан, который я держу в руке?
– Могу я тебе чем-нибудь помочь? – осторожно интересуюсь я. Вполне возможно, что он – всего лишь плод моего воображения. Осрамиться нельзя.
Он увиливает от ответа, что-то бормочет и конкретизировать, судя по всему, совершенно не собирается.
Я беру лист бумаги и делаю вид, что читаю. Руки дрожат. Дело Клюссена меня не отпускает.
Он о чем-то меня спрашивает.
Нет, стало быть, он мне не мерещится, призраки вопросов не задают. Но его черная сутана смущает меня, в голову лезут мысли об экзорцизме. Он что-то говорит о каком-то кубике, я было подумал, что речь о рулетке, потом выясняется, что это он про свое хобби, и только чтобы не выслушивать дальше всю эту чепуху, я спрашиваю, не желает ли он пообедать, встаю, выхожу из кабинета. Останавливаюсь у стола Эльзы, вдыхаю аромат ее духов, заставляю себя не распускать рук и спрашиваю, что, черт побери, делает здесь мой брат.
Так в этом же и состояло мое распоряжение, сообщает мне она. Позвонить брату! И попросить его как можно скорее приехать. Я же сам ее попросил.
– Ах, вот оно что, – отвечаю я. – Ясно. Да-да, разумеется. Знаю, знаю.
Понятия не имею, о чем она. С какой стати мне давать такие распоряжения?
Спешу к лифту. В кармане вибрирует телефон. Достаю его. «Ну так ты будешь или нет?»
«Прямо сейчас?» – набираю я в ответ. Жду. Брата все нет. Почему все такие неповоротливые? Эта жалкая, отравляющая жизнь медлительность! И почему она опять не отвечает?
Вот и он. Двери лифта открываются, мы входим в кабину, мне опять вспоминается «Экзорцист». Не стоит недооценивать священников. Спрашиваю его, как там это все с гороскопами. Мне всегда хотелось выяснить, подтверждается это все какой-нибудь статистикой или нет. Всего-то нужно взять сотню человек, скончавшихся в один и тот же день, и посмотреть, есть ли существенные сходства в их гороскопах или нет! Почему никто этим не займется?
Он тупо пялится на меня. Наверное, я чем-то его задел. Превращать вино в кровь – это пожалуйста, а вот гороскопы – это почему-то ниже его. Вынимаю телефон. Ответа по-прежнему нет. Тем временем мы оказываемся внизу.
Мы пересекаем холл, отворяются стеклянные двери – Боже милосердный, ну и жарища. Вибрирует сотовый. «В пять сможешь?»
«Ну почему не сейчас???» – отвечаю я. Рядом сигналит автомобиль, я обнаруживаю, что стою посреди улицы. Вот он, ресторан, через дорогу, я каждый день хожу туда обедать. Кошмарное заведение, официанты чересчур заносчивы, еда невкусная. Но какая разница? Есть мне все равно хочется редко, голод заглушают таблетки.
Официант отодвигает столик, чтобы мой полнотелый братец мог протиснуться на скамейку. Заказываю на нас с ним то же, что беру всегда, – спагетти с моллюсками. Не люблю ракушки, но это блюдо подобает мне по статусу: не слишком большая порция, не слишком тяжелое, достаточно сытное, достаточно дорогое.
Вибрирует телефон. «Хорошо, давай сейчас».
Мартин что-то спрашивает о состоянии экономики и прогнозах, я ему что-то отвечаю. Зачем мы здесь сидим, чего он от меня хочет? «Сейчас не могу», – отвечаю. Как она вообще представляет себе мою жизнь – что, думает, я могу в любой момент все бросить и помчаться к ней, только потому что ей одной скучно? Добавляю: «Давай ближе к вечеру, ОК?»
Жду. Нет ответа. Брат что-то спрашивает, отвечаю ему, не слыша себя. Гляжу на телефон, откладываю его в сторону, снова беру, снова откладываю, опять беру – почему она мне не отвечает?!
– Если ты посылаешь кому-то сообщение, – говорю я, – он тебе отвечает, ты отвечаешь ему и просишь ответить поскорее, а ответа все нет и нет, то ты будешь исходить из того, что твое сообщение не дошло – или из того, что она просто не хочет тебе отвечать?
– Так он или она?
– Что?
Брат глядит на меня хитрым взглядом.
– Ты сначала сказал «он», а потом «она».
Что за чушь? Я прекрасно знаю, что только что сказал. Хочет поймать меня на слове? Крайне неуклюжая попытка.
– И что?
– Ничего, – лукаво отвечает он.
Что он пытается у меня выведать, как ему вообще удалось заставить меня говорить с ним о личном? Ох уж эти священники, вот ловкачи!
– Что ты хочешь у меня вызнать?
– Да ничего!
На губах у него соус. Теперь между нами громоздятся тарелки, моя не тронута, его почти пуста. Когда их успели принести?
– Не имеет никакого значения, о чем было сообщение, – говорю я. – Это не важно.
Он что-то бормочет, оправдывается.
– Возможно, это отпечаток твоей профессии. Может, поэтому ты такой любопытный.
Вибрирует сотовый. «Ну тогда давай попозже».
«Когда?» – пишу я и в тысячный, наверное, раз задаюсь вопросом, через сколько серверов это сообщение проходит, сколько посторонних глаз могут его прочитать. Любой мог бы меня шантажировать. Почему она заставляет меня так неосторожно себя вести?!
– Вы еще практикуете экзорцизм? Изгнание дьявола. Вы этим все еще занимаетесь? Хватает вам людей?
Он тупо пялится на меня.
– Что там говорит классическое учение? Нужно ли впускать дьявола, если он пришел? Нужно ли ему специальное приглашение или он просто может подчинить себе, кого пожелает?
– Зачем тебе это знать?
Вечно он отвечает вопросом на вопрос. Почему просто не ответить человеку о том, о чем тот спрашивает? Мне что, так ему и сказать, что я боюсь привидений, да, до сих пор боюсь, каждый день?
– Книга, просто книга. Прочел я тут одну книгу. Довольно странную. Ну, не важно.
Вибрирует сотовый. «Я уже все забронировала, билеты и гостиницу, улетаем в субботу рано утром, возвращаемся в ночь на понедельник – жду не дождусь;-)»