Да, имя такая вещь странная, стоит его произнести, и как будто существует кто-то. За именем живое подтягивается. Такая вещь имя – бросовое, неважное, водянистое, плеск, шум. Игрушечное, а вместе и волшебное. Назовут и пиши пропало. То есть наоборот. Вот и уже помянутые Анатолий и Елена склонились над колыбелью… «Родной, что насчет имени тебе сказать, даже не знаю».
Далее идет описание внешности девочки: волосы такие, лоб такой, «губки» такие, «девка моя негритенок», «врач говорит, что она цыганка» (ну вот, собрала Елена для своего чада все образы «другого» воедино). А вот из записки подруги: «Поздравляю Медведкову с Медведковой-Ярхо» – как в воду глядела. Узнаю по ходу дела (то есть разбирая эту акушерско-гинекологическую переписку), что родилась эта безымянная пока (черная, синяя, курносая и толстая) цыганка с пуповиной на горле. Значение (предрассудок): дети, которые не хотят рождаться. А мать опять за свое: «Дочка – маленькая Ярхо. А какие у тебя предложения насчет имени?» И опять: «Сейчас 10.30 вечера. Вся палата дремлет, а мне не хочется. Где ты сегодня проводишь вечер? А я лежу и думаю, как же мы все-таки назовем дочь? Ты мне ни разу не сказал свое мнение. Все отшучивался. Что тебе Анна совсем не нравится? А к Катьке ты тоже плохо относишься? У нас в палате уже все с именами».
Толя пишет Лене: «Ну вот ты и мама, а я папа. И есть у нас теперь человек-два-уха. Ты ее уже видела? У нее все на месте? Она красивая? Да, все забывал тебе написать: число, как сказала Неля, самое счастливое у французов. Учти, француженка! Кстати, подумай, как назвать. Ко мне уже все пристают – как зовут? Я отвечаю: человек-два-уха».
И вот в последнюю минуту, перед самым выносом, записью, закрытием, выпиской, отец наконец созрел: «По поводу имени: мне нравятся имена Элла, Ляля (Оля) и Аленка (Елена)». Из этих трех мать выбрала второе: Ляля (Оля). Причем именно в таком порядке. И стала девочка, о которой тут косвенно идет речь (ибо книжка эта не про нее, а про имя), Лялей на все свое долгое дошкольное детство, и лишь в школу пошла «Оля Ярхо». Хотя по возвращении из школы домой и до самой смерти матери в 2011 году она оставалась «Лялей».
Так, не только две фамилии, но и два имени. А что это за Ляля? Почему Ляля? Почему столь многие вокруг девочки были Лялями и Лёлями? А сама Елена в детстве была Лилей (Лилькой). Так ее называли родственники. При всем при том отец предлагает два имени из трех в таком заведомо двойном варианте, и второе (Аленка) есть производное от все той же Елены, что его похоже не смущает, он это никак специально не оговаривает, ибо понятно, что звать будут не Еленой, а Аленкой.
Уже взрослой я спросила у отца, почему он выбрал для меня Ольгу, и получила вот такой тройной ответ:
1. Имя должно было хорошо сочетаться с отчеством. (И верно, Оля и Толя – почти одно и то же, и для вечно рифмовавшего папы это было очевидно; «Олька Анатольковна», только столько Олек! Но неважно. Все равно же Ольга только для официально-взрослой жизни, а для внутренней другое.)
2. Оно должно было содержать букву «л», чтобы можно было называть «Лялей», «Лёлей», «Лилей» и т. д. Анна же была невозможна из‐за «Нюрки».
3. Оно не должно было быть еврейским. (Ну вот, приехали!)
Домашнее имя должно было быть «-лькой», а внешнее – русским, а «Ольга» уж куда как русское, даже не славянское, а варяжское «Хольга», «Хельга», по-скандинавски «святая». Первая русская святая: «святая Святая», холли-оля.
2. Эта княгиня – бабушка святого Владимира, крестившего Русь, которая первой сама поехала в Константинополь и там приняла христианство – только значительно позднее заинтересовала меня в качестве тезки (а в моем детстве – это было одно из самых распространенных имен, так что в каждом классе, в каждой группе всегда было еще несколько Оль). Нет, имя собственное отнюдь не собственное, а как минимум собственно коллективное. Получив его даже в виде ложного, защитного, непохожего, скрывающего подлинное, мы получаем право членства в некоем кооперативе или клубе, открываем счет в каком-то банке, записываемся в некую библиотеку. У меня в этой библиотеке, на букву «О», которую я очень люблю (ибо это о-вал), на которую начинается мое имя и на которую некогда заканчивалась моя фамилия, на это самое «О как Ольга» стоит «Повесть временных лет». А в этой повести, прежде всего, прежде всякой мысли и знания, раздается стон, слышится плач: ибо убили древляне ее мужа и захотели ее самою отдать за их князя. Она же обманула их и живыми закопала в яме. Послов древлянских сожгла в бане. А потом и всю дружину изрубила. Так мстила Ольга за смерть мужа. А еще наслала на них обманом горящих голубей и всех их истребила до последнего. Обман, месть, смерть. Горящие птицы. Симпатичное ношу я имя. И на иконах она всегда изображается дамой весьма серьезной, даже грозной.
А дальше так. Год 6463 (955). «Отправилась Ольга в Греческую землю и пришла в Царьград. И был тогда царь Константин, сын Льва, и пришла к нему Ольга, и, увидев, что она очень красива лицом и разумна, подивился царь ее разуму, беседуя с нею, и сказал ей: «Достойна ты царствовать с нами в столице нашей». Она же, поразмыслив, ответила ему: «Я язычница; если хочешь крестить меня, то крести меня сам – иначе не крещусь». И крестили ее царь с патриархом. Просветившись же, она радовалась душой и телом…» Потом стал ее патриарх наставлять, «она же, склонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая…» И было наречено ей в крещении имя Елена, как и древней царице – матери Константина Великого. Император снова стал ее просить за него замуж, но та: «Ты меня крестил, я теперь твоя дочь, а не жена».
Опять обманула или, если угодно, перехитрила, вокруг пальца обвела. Так Ольга стала Еленой, вдова – невестой, невеста – губкой, губка – дочерью. Языческое имя Ольга осталось позади, за Еленой, как сброшенная лягушачья кожа. «Ольга» же вернулась в историю через текст, хронику, анналы и прославилась именно как Ольга – путешественница, обманщица. При этом, крестившись, Ольга стала «Адамовной», «Ноевной» и «Авраамовной»; ибо с ней вместе вошли в русский текст библейские имена. Был у «них» Соломон, а у «нас» Ольга. Так в летописи.
3. Ни о чем таком мои родители не думали. «Перехитрила ты меня, Ольга», – сказал ей Константин. И меня ты, Ольга, перехитрила – стала Olga (с ударением на последнем слоге). И теперь уже насовсем. А в том русско-советском детстве я жила, откликаясь на два имени; дома Олей становилась, только когда ругали. Никогда о том, что в «Ляле» есть что-то еврейское или намек на еврейское, нечто созвучное с Лией, с Леей, с Лилит, не догадывалась. Когда же я впервые посмотрела фильм Витторио де Сика «Сады Финци-Контини» (по одноименному роману Джорджио Бассани), то поняла, что в Италии имя Ольга было типично еврейским и что там его следовало во времена фашизма скрывать.
А главную героиню «Садов Финци-Контини» звали Миколь; гестаповец в момент фатального ареста (дальше Аушвиц) зовет ее Николь, но она терпеливо поправляет его – Миколь. А Миколь, Микаль, Михаль, Михаэль – это дочь Саула, отданная по любви в жены молодому Давиду; означает это имя-теофор – «тот, кто как Бог».
4. В книге Виктора Клемперера «LTI, язык Третьего рейха» есть глава об именах. Там рассказывается, как нацизм идеологизировал и эту область. Арийцам пристало носить германские имена; дети стали Зигфридами и Хильдегардами. Христианские имена практически исчезли, а ветхозаветные для арийцев были официально запрещены. Евреям же вменялось носить еврейские имена, причем тоже не ветхозаветные, а уменьшительно-идишистские, местечковые: Вогеле, Менделе. «Ну вот снова, помимо собственной воли, я возвращаюсь к рассуждению о вещах еврейских, – пишет Клемперер. – Моя ли это вина или вина предмета, изучаемого в этой книге?»
5. Имена – пестрые игрушки, крутятся, как шары на елке, то одним боком повернутся, то другим. Перевертыши. Оборотни. Нет в них смысла. Зачем – имена? Что это такое? А ничего, пустота, некое количество воздуха, место, вход в которое имя закрывает как заслонка. Эта заслонка (она же занавеска или вывеска, как «мистер Сандерс», под которой жил Винни Пух, но мне нравится заслонка) как-то с нами связана, но как – непонятно. Как «шум печальный»… Или, в том же стихотворении Пушкина, как «след».
Оно (имя) на памятном листке
Оставит мертвый след…
«Мертвый след» – нечто чужое, данное нам при рождении, с тем чтобы мы наполнили это нечто собой, то есть жизнью и смыслом; обжили, превратили в «себя» и оставили за собой, позади, уже своим, но и прозрачным, для других. Имя дается нам нарицательным, а собственным становится. Или вот еще: при рождении выдается нам форма конца. Тело нам тоже дается, как нечто к нам отношение имеющее весьма косвенное. И мы его тоже на свой вкус и лад обживаем. Тело – форма на вырос, в нем заключен проект, промысел, в котором мы постепенно распознаем себя. Имя и тело – места узнавания.
А есть еще профиль.
24 марта
1. Вот, например, профиль. Смешная реакция отца на то, что девочка курносая. Курносая – значит не моя. Подозрительная курносость в семье, отмеченной длинноносостью. Я этого не знала; отцовские записки читаю только теперь. С собственным носом отношений долгое время не имела никаких: нос как нос, ничего особенного; мы в моем детстве и отрочестве мало смотрелись в зеркало, а фотографировались и того реже. Фотоаппарат был у дяди Саши в Симферополе. Так что фотографии случались главным образом летние, конец августа, скоро в школу… Но вот мы с мамой едем к портнихе. В магазинах нет почти никакой одежды, ткани же иногда «выкидывают» или «выбрасывают». У мамы есть портниха. Обычно это только для нее, но вот впервые – мне 15 лет – она берет меня с собой. Мне предназначается ярко-красный крепдешин с мелкими белыми ромашками – на блузку, в которой я прохожу весь университет и еще буду годами донашивать в Париже. У портнихи имеется любимая собака, боксер по имени Гриша. Гриша любит есть ржаной хлеб, раскрошенный в молоке, после чего громко пукает. Портниха (имени ее не помню) говорит – Гриша опять нафунил. Все смеются, Гриша смущается и с виноватым