Наконец, вывод третий: людям необыкновенным закон не писан.
Тут, впрочем, понадобятся некоторые разъяснения…»
— Конечно, понадобятся! — не выдержал Александр Григорьевич. — Эка завернул! Уж и Христос у него преступник!
Не беспокойтесь, далее автор всё сие подробнеише-с и даже не без остроумия разъясняет, — уверил надворный советник своего помощника, откладывая газету. — Вслух читать больно длинно выйдет-с, так что уж я коротенько, собственными словами-с. По статье выходит, что низший разряд человечества, люди обыкновенные — не более, чем материал, служащий для зарождения себе подобных — в расчете на то, что некогда, через сто или тысячу лет, от их семени может произойти человек необыкновенный, один из тех, кто имеет дар или талант сказать в среде своей новое слово. А право и даже долг человека необыкновенного устранять любое препятствие, оказавшееся на пути его великого предназначения. И Наполеону, расстрелявшему из пушек парижскую толпу, винить свою совесть совершенно не за что, ибо он погубил несколько сотен французов ради процветания миллионов. А ежели, к примеру, Ньютону для проведения опытов потребовались бы десять шиллингов, которые он никак не мог бы добыть законным путем, то он был бы в совершенном праве ограбить или даже убить какого-нибудь купчишку из числа обыкновенных. Что нам, потомкам, за дело до английского купчишки, который все одно давно подох бы, не принеся человечеству решительно никакой пользы? Законам же Ньютона мы обязаны чуть не всеми благами цивилизации.
— Так это про цель, которая оправдывает средства, что ли? — наморщил нос Александр Григорьевич. — Старо, старо.
— Про цель и средства старо не бывает-с. — Пристав вздохнул. — Особенно если с такою страстью написано. Тут у автора не отвлеченное умствование, тут наболевшее-с. Это он себя Ньютоном-то воображает, у кого десяти шиллингов нет.
— А Раскольников тут при чем?
— Притом, что он самый, Родион Романыч наш, это самое сочинение и сотворил-с, — преспокойно объявил надворный советник и теперь уже скушал подряд ложки три щей, успевших подостыть.
— Откуда вы знаете? Сами же говорили — статья подписана инициалами.
Занятными-с, — улыбнулся Порфирий Петрович, — они мне еще тогда в память запали. Ишь, подумал, не подпись, а прямо рычание, да и только-с: «Р.Р.Р.». И когда я вашу таблицу стал просматривать, тут же и вспомнилось. Тотчас кольнуло-с: помилуйте, не он ли-с, не таинственный ли автор. — Пристав со зверскою гримасой прорычал. — Р-р-р!
— Родион Романович Раскольников! — ахнул письмоводитель.
— Во-вторых, я же справочки навел-с. — Порфирий Петрович отодвинул тарелку, посетовал. — Холодные щи-то, а тридцать копеек стоят… Так вот, про справочки. У меня в «Периодической речи» редактор знакомый, он про автора и рассказал, про Раскольникова. Я, должно вам сказать, статейку эту тогда еще, два месяца назад, приметил, на будущее-с. Как новейшее дуновение современной мысли. От таких ветров, знаете, искорками посверкивает. Попадут искорки на сухое, так и полыхнет-с. Злодейство вот это нынешнее, чем удивительно-с? Исполнено прехладнокровно, ни следов, ни свидетелей. (Лизавета не в счет, я теперь склонен полагать, что преступник ее нарочно не до смерти стукнул — знал, что она лица его не видала). Казалось бы, убил процентщицу, от случайной свидетельницы обезопасился, так забирай добычу, отнюдь не малую-с. Но нет, убийца наш именно что десять шиллингов взял, а прочее не тронул-с. Не-ет, милый вы мой, тут не просто так убил да ограбил. Не по обычной злобе или того паче низменной корысти сотворено. Тут идея-с. Навроде вот этой.
Надворный советник похлопал ладонью по газетному листу.
— Так, стало быть, Раскольников? — шепнул Александр Григорьевич, наклонившись. — Арестовывать будете?
Арестовывать не с чего-с. Улик-то — сами знаете. — Здесь надворный советник издал губами тпрукающий звук, не самого пристойного свойства, так что от соседнего столика даже обернулись. — Покумекать нужно.
Он прищурился на графин анисовой, однако «покумекать» Порфирию Петровичу было не суждено.
В дверях заведения показался краснолицый, шумно дышащий полицейский унтер-офицер. Обвел взглядом залу и, увидев, наших собеседников, подбежал прямиком к столу.
Пристав первым заметил служивого. Удивиться не удивился, ибо давал знать и в съезжем доме, и в полицейской конторе, где его можно сыскать в любой час дня, но нахмурил лоб и приподнялся.
— Ваше высокоблагородие! Так что осмелюсь доложить… — гаркнул полицейский, вытягиваясь.
Заметов, сидевший к дверям спиной, чуть не подпрыгнул, да и с соседних мест заоборачивались.
— Тише ты! — цыкнул на унтера Порфирий Петрович и за шею пригнул его к себе. — Что еще стряслось? Шепотом, шепотом!
Полицейский перешел на сип и нашептал такое, что пристав осел обратно на стул, а у Александра Григорьевича из руки со звоном выпала ложка.
3. ФАТА-МОРГАНА
— А дальше?! — воскликнул Ника, дочитав последнюю страницу, и поднял глаза на сидевшего напротив Рулета.
Как молодой человек вернулся, Фандорин не заметил.
— Чего дальше? — благодушно спросил тот. Валя оказалась права, наведавшись в туалет, посетитель снова воспрял духом.
— Где остальные страницы?
— А чё, должны быть еще?
Судя по тому, как Рулет удивился, в рукопись он носа не совал. Откуда, интересно она у него?
— Откуда, интересно, она у вас?
Парень ухмыльнулся:
— Нашел.
Не хочет говорить. Что ж, его право.
— Понимаете, — стал объяснять Ника, волнуясь, — необходимо показать этот манускрипт специалисту. Я не могу утверждать наверняка, но очень возможно, что это написано рукой самого Достоевского! Похоже на наброски к «Преступлению и наказанию». К роману «Преступление и наказание», — добавил он, когда на лице собеседника не отразилось ни малейших эмоций. — И, может быть, то есть, конечно, маловероятно, но не исключено, что этот черновой вариант не известен филологической науке, представляете? Это была бы настоящая сенсация. Если бы вы оставили рукопись у меня, я мог бы организовать экспертизу.
Юноша лукаво подмигнул:
— Рулета кинуть хочешь? Даже не пытайся. Валяй, экспертизуй… — Он подумал и поправился, — экспертируй. Но бумажки останутся у меня.
— Да какая может быть экспертиза без рукописи?
— Одну страничку дам. — Рулет сделал щедрый жест. — Бери любую.
Полистав, Ника выбрал самую неряшливую, с исправлениями и двумя рисунками: глумливая рожица (Порфирий, что ли?) и островерхое окно с ажурным переплетом.
— Какой откат? — спросил хозяин манускрипта все с той же хитрой улыбочкой. — Больше десяти процентов не дам.
— Вы про комиссионные? — Николас с достоинством пожал плечами. — Мне не нужно, я зарабатываю деньги иным образом. К тому же, если это то, что я думаю, будет очень много шума, газетных статей, телерепортажей. Надеюсь, вы не будете возражать, если пресса узнает, что идентифицировать находку вам помогла фирма «Страна советов»?
Рулет великодушно разрешил:
— Пиарься, не жалко.
— Спасибо. Наверное, мне понадобится не сколько дней. Как мне с вами связаться? Оставьте телефон. И потом, как вас все-таки зовут? Молодой человек задумался.
— Пока зови Рулетом, а там видно будет… Насчет телефона не танцует. Мобильник я давно того… А у мымры отключили. Ну, у хозяйки. Не платит, алкашка старая. Я тебе адрес свой оставлю. Записывай.
Продиктовал номер дома и квартиры в Саввинском переулке. Сделал ручкой и, насвистывая, ушел. Мимо Вали протиснулся с опаской, но зла на нее, кажется, не держал. Во всяком случае попрощался вежливо:
— Гуд бай, чемпионка.
— Адье, товарищ народный комиссар, — бросила в ответ секретарша.
Едва посетитель ушел, Ника сел на телефон — добывать эксперта по рукописям Достоевского. С литературоведением и писательскими автографами он никогда в жизни дела не имел, но это магистра нисколько не смутило. Москва — город специфический. Пришлому, а в особенности иностранному человеку здесь неуютно, чувствует он себя, как в дремучем лесу. Дорогу найти, и то непросто — немногочисленные указатели и вывески почти сплошь на туземном наречии. А если уж чужаку понадобится нечто нетривиальное, чего в «Желтых страницах» не печатают, совсем беда. Потыркается-потыркается бедолага, поблеет своим корявым русским языком в равнодушную телефонную трубку, да и останется с носом. Так ему и надо. Не для него, басурмана, город построен.
Зато если ты здесь свой и все тропки, норы и берлоги знаешь, то лучше места на земле не сыскать. Добрые товарищи, лесные жители, и научат, и отведут, и из беды выручат. Косой заяц подскажет, где грибы-ягоды, лисичка-сестричка поможет договориться с лесником, серый волк доставит, куда надо, а косолапый медведь обеспечит «крышу».
Миновали времена, когда глупый англичанин Николас Фэндорайн бродил по здешним чащам ежиком в тумане. Десять лет московской жизни и ремесло профессионального советчика, сователя носа в чужие дела, научили уму-разуму. В какие только овраги жизнь не покидала, с кем только не познакомила. Ключевая пословица москвича: не имей сто рублей (всё равно не деньги), а имей сто друзей.
Всего через три звонка, пройдя по недлинной цепочке: знакомый, знакомый знакомого и знакомый знакомого знакомого, Ника вышел на нужного человека.
Телефонный собеседник номер три, один из ведущих специалистов по Достоевскому, сообщил следующее:
— Поддельных автографов полным-полно, это целый подпольный рынок, так что особенно не обольщайтесь. Вы говорите, там процентщицу убили, а Лизавета осталась жива? Такой редакции «Преступления» филологическая наука не знает. Какая-нибудь глупая мистификация. — По тону достоевсковеда было слышно, что он давно привык к пылу несведущих дилетантов и сообщением нисколько не заинтересовался. — Но, если хотите получить грамотное заключение быстро, советую обратиться не к нам в институт, где вас промурыжат полгода, а к Моргуновой.