[684]. Известные журналисты привлекли талантливого купца-самоучку к активному сотрудничеству в «Сыне Отечества» и «Северном архиве»[685]. Греч вообще считал себя его литературным покровителем и наставником, намереваясь привлечь к своим филологическим разысканиям[686].
Ситуация изменилась в конце 1824 г., когда старшие коллеги готовились к реорганизации своих журналов и изданию «Северной пчелы». Булгарин весьма рассчитывал на участие энергичного 29-летнего Полевого. Однако Полевой принял решение самостоятельно издавать с 1825 г. «Московский телеграф, журнал литературы, критики, наук и художеств». «Главным одушевителем редакции»[687] и одним из ведущих сотрудников должен был стать давний журнальный оппонент Булгарина князь П. А. Вяземский[688].
Известный литератор, не имевший права на издание журнала или газеты, называл «паяца литературы»[689] выскочкой, ничем себя не зарекомендовавшим, но присвоившим себе право судить и оценивать. Вяземский видел в борьбе с «мерзавцем» общественную задачу[690]. Поэтому складывающийся альянс двух талантливых журналистов Булгарин воспринял как заговор против своих изданий.
Попыткой расторжения этого союза, а вовсе не необходимостью «снять вместе откуп журнальный», обусловлено письмо Булгарина к Полевому от 27 октября 1824 г. В нем опытный редактор, обрисовав невыгоды издательской работы, прямо предложил сотрудничество в «Северной пчеле»: «Если хотите без многих хлопот вступить с нами в сотрудничество и принять на себя труд быть литературным нашим корреспондентом в Москве и сотрудником, то это зависит от вас. ‹…› Напишите только, чего вы хотите, – ясно, цифрами, без застенчивости»[691]. За строчками письма угадывается Вяземский, по мнению Булгарина, главный организатор интриги, против него направлен главный удар: «У вас уж есть несколько знаменитых, которые, как пьявки, впились в вас, чтоб заставить издавать журнал, где бы можно было в рифму выкакаться или поспорить о превосходстве мыльных пузырей перед жемчужинами. Но если вы паче чаяния одни затеваете проект и дело не кончено, то напишите»[692]. Попытка разъединить сотрудников редакции еще больше утвердила Полевого в намерении издавать журнал[693].
Между тем для борьбы изданий друг с другом не было причин. «Московский телеграф» не мог сразу составить конкуренцию столичным «Сыну Отечества» и «Северному архиву», имевшим устоявшуюся репутацию и большое количество подписчиков: «Ниже двадцать новых журналов нам не повредят, ибо здесь дело основывается на кредите публики, на именах и прежнем круге подписчиков»[694]. Помимо этого новый журнал, также адресованный массовому читателю, но выходивший два раза в месяц, не имел такой возможности влиять на читателей и формировать их вкусы, как более оперативная «Северная пчела».
Таким образом, в основе конфликта журналистов лежали внелитературные причины: оскорбленное самолюбие Булгарина («…потерять такого сотрудника для нас больно. Мы на вас много считали»[695]), его желание продвинуть «Северную пчелу», чрезвычайно обостренные раздражительность, подозрительность, болезненное отношение к любой критике своих текстов и изданий[696], а помимо этого издательские амбиции Полевого и Вяземского.
Инициатором полемики был Полевой. В статье, открывавшей «Московский телеграф», он выразил profession de foi: «Я поставил бы в обязанность русскому журналисту ‹…› важный подвиг – беспристрастный надзор за отечественной литературой. Обличение невежества, похвала уму и познаниям – его дело. ‹…› Вот идеальное изображение цели и пользы журнала, издаваемого для чтения общественного, не отдельно для какого-нибудь сословия читателей! ‹…› Я никогда не предпринял бы издания нового журнала, если бы не осмеливался предполагать, что при нескольких отличных современных журналах, имеющих каждый свою цель, “Телеграф” может принесть пользу и удовольствие соотечественникам»[697]. В статье содержался также очевидный выпад против изданий Булгарина и Греча: «Я совсем не думаю осуждать тех почтенных журналистов, которые составляют журналы из одного отечественного; согласен, что история, статистика, география русская любопытны и неисчерпаемы; ‹…› но признаюсь – забавно читать объявление о литературном журнале и находить обещание издателя, что журнал его будет наполняться не переводными статьями, но русскими оригинальными сочинениями!»[698]
Статья обидела Булгарина. В письме к П. А. Муханову от 10 января 1825 г. он писал: «Г. Полевой, не знаю, по каким расчетам, а 1-й нумер своей телеграфической машины крепко задел меня – и неблагонамеренно и непристойно. Сам писал ко мне и Гречу, чтоб наблюдать дружбу и мир, и первый бросил навозом в лицо. Я издавал “Литер[атурные] листки”, журнал нравов и словесн[ости]. Я объявил, что не буду помещать переводов. Он решительно сказал, что у нас не было ни одного умного наблюдения нравов, что все это смешно, глупо, незамечательно»[699].
Вместе с тем, несмотря на обозначившийся конфликт, ни Булгарин, ни Полевой не хотели обострять спор. В «Сыне отечества» и «Северном архиве» появились объявления об издании «Московского телеграфа»[700], позднее Полевой стал третейским судьей в полемике между «Сыном Отечества» и «Мнемозиной» о «калужском корреспонденте»[701]. Булгарин писал Муханову: «Я не стану ни отвечать, ни писать критик на “Телеграф” ‹…›, а c Полевым не намерен ссориться ни в журналах, ни на деле. – Он себе лучший враг и без меня составит для себя воейковскую атмосферу»[702]. О позиции Полевого 16 февраля 1825 г. сообщал Булгарину П. А. Муханов: «Он совершенно хотел сохранить дружбу и мир с вами, как по доброму прежнему знакомству, так более из политики, из расчета, чтоб его не задели»[703].
Роль «надзирателя и уставщика» в литературе, взятая на себя Полевым, вызвала яростное сопротивление многих журналистов. Их раздражали как его купеческое происхождение, так и самонадеянность, заносчивость и «шарлатанство», поверхностность и бесцеремонность, субъективизм и пристрастность неизвестного в литературе самоучки. По словам К. Полевого, «никогда, ни прежде, ни после, не бывало в русских журналах подобной войны, в которой принимали участие очень многие литераторы. Заспорили о мнениях касательно разных предметов, но вскоре полемика обратилась просто во взаимные перебранки и обличения»[704].
В эту журнальную склоку, вопреки предшествующему намерению, вступил и Булгарин. В «Северной пчеле» появился намек на начинающих «журналистов, составляющих планы прекрасных идеальных журналов, а издающих дурные существенные»[705]. В повести «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в XXIX веке» был выведен «издатель журнала, который ничему не учившись методически, объявил в программе, что будет издавать журнал по всем возможным отраслям наук и художеств, и, не прислушавшись суда просвещенной публики, разглашает, что он достиг своей цели, что все журналы никуда не годятся, что один только его журнал есть возможное идеальное совершенство и проч. По справкам оказалось совершенное незнание своего языка, неверные, бесцветные переводы старых статей с иностранных языков, без вкуса и выбора. Новости не новые и не занимательные, и явное недоброжелательство ко всем собратьям своим, журналистам»[706].
В свою очередь в статье «Обозрение русской литературы в 1824 году», анализируя отечественную словесность, Полевой прохладно отозвался о булгаринских нравоописательных статьях («Жаль, что г. Булгарин занимался небольшим светом или ограничивался более общими взглядами»[707]) и о «Северном архиве» («Мы не замечаем хороших статей в “Северном архиве” прошлого года, ибо каждая имеет свое относительное достоинство»[708]).
В начале 1825 г. Булгарин издал первый русский театральный альманах «Русская Талия, подарок любителям и любительницам отечественного театра на 1825 год». В рецензии на него, написанной Полевым с помощью Вяземского[709], были подвергнуты безапелляционной неаргументированной уничтожающей критике и полиграфическое исполнение, и название издания, и произведения, включенные в альманах. Помимо этого рецензенты печатно упрекнули Булгарина, автора статьи «Междудействие, или Разговор в театре о драматическом искусстве», в плагиате: «Впрочем, вся эта статья новость только для русских»[710].
С этого момента хрупкий мир между издателями закончился, началась яростная борьба, продолжавшаяся два с половиной года. Ее цель – полная дискредитация противника в глазах читателей. Как с сожалением заметил позже К. Полевой, «в основании спора не было глубокой литературной идеи, не было какого-нибудь богатого последствиями направления. Хотели оспорить друг друга или, лучше сказать, обвинить, унизить неприятеля и, конечно, достигли этого хоть отчасти, потому что указывали на ошибки, обмолвки, слабые и смешные стороны ‹…›»