Жанр нравственно-сатирического романа о современной жизни, введенный в русскую литературу Булгариным, также отвечал читательским ожиданиям провинциальных дворян. Воспитанные на литературе эпохи Просвещения, они стремились извлечь из книг и полезное (познание мира, людей и самого себя, исправление нравов), и приятное (занимательный сюжет, юмор, живой язык). В дневниках и письмах Чихачева и Чернавина упоминается роман Булгарина «Памятные записки титулярного советника Чухина, или Простая история обыкновенной души» (СПб., 1835). Судя по тому, что книгу не раз перечитывали, она очень нравилась. Удивляет, что в документах из усадебного архива не встречается название первого и самого известного нравственно-сатирического романа Булгарина – «Иван Выжигин» (СПб., 1829). Вероятно, он был прочитан вскоре после выхода в свет, а самые ранние из сохранившихся дневников Чихачева и Чернавина датированы соответственно 1831-м и 1834-м гг.
В Дорожаеве и Берёзовике признавали только «дельную, толковую» словесность, которая показывает жизнь как она есть, обличает пороки и смягчает нравы. Эти задачи решал не только нравственно-сатирический роман, но и сатирический нравоописательный очерк. Помещики были единодушны в оценке очерков Булгарина, помещенных в 7, 9 и 10 частях второго издания его «Сочинений». «Решительно все статьи хороши, и весьма трудно для меня вспомнить статью, которая бы мне больше понравилась, нежели другая, – все хороши» (Д. 57. Л. 73), – заявлял Чернавин. Зять вторил ему: «Фаддей Венедиктович – славный малый. Дай Бог ему доброе здоровье. Авось, еще томов 24 напишет» (Там же. Л. 74). Вопреки мнению Чихачева о том, что «женский пол не охоч до статеек булгаринских» (Д. 59. Л. 45 об.), его супруга их читала (Д. 63. Л. 11 об.) или просила мужа почитать вслух: «Наташа, сама занявшись пряжей, предложила мне г-на Булгарина» (Д. 57. Л. 72).
Булгаринские очерки нравов, остроумные и назидательные, буквально приковывали внимание читателей. Так, 6 и 7 февраля 1835 г. Чихачев с утра до вечера не выпускал из рук седьмую часть «Сочинений»:
Статейка «Модная лавка, или Что значит фасон», будучи предметом, кажется, неважным, написана отчётисто. ‹…›
«Урок фанфаронам и ветреникам», на мой вкус, крошечку пересолен. Или это от того, что читал его, уже отужинавши?
«Нежная маменька и наставник» показались мне весьма правдоподобны, хотя я по центровлекущей силе уже лежал в постеле и не читал, а только слушал.
Сегодня, проснувшись и не вставая с места, отправился на «Качели», где нашел много забавного. За сим последовала статья «Досуг и недосуг». Но мне кажется, что под этой статьей надобно бы подписать 1799-й год, относя не к стилю, а к происшествиям.
Лишь кончил «Нового физиономика» и хотел приняться за «Беду от денег», проснулась жена, надлежало ее потормошить, да и вставать (Д. 57. Л. 72–72 об.).
Браво! Наконец я нашел статейку посредственную у Фаддея Венедиктовича: это «Новый год» ‹…›. Кажется, он утомился!! Да и невозможно вечно бодрствовать, вечно работать, вечно тешить читателей. Все в природе дряхлеет-изнемогает. Даже и мои прекрасные способности, и мое удивительное красноречие, и моя богатейшая физиогномия начинают ослабевать. Видимо, нет этого кадансу! Нет этого эфиру! Нет этого марганизма [?]! Нет этой диорамности, вещунства, плесоведения, друидизма, фанталётности…
Что вы? Что вы, г. Чихачев? Вы спятили?? Вот что значит осмеливаться критиковать Булгарина!
Ну, зато следующая статейка «Мои недостатки» мне полюбилась, полюбилась, полюбилась, полю-билась.
«Извозчик-метафизик» хорош, хорош собачий сын. Только типографических ошибок много – и так поделом же я сказал «собачий сын».
«Как жаль, что я не богат, и хорошо, что я не богат». Н-но! Изрядно написано! ‹…›
«Званый обед» заключил 7-е число и вчерашнее мое чтение, и из-за него позван я был к своему ужину (Там же. Л. 75–75 об.).
Чернавин превзошел своего зятя, он не расставался с девятой частью «Сочинений» Булгарина не только днем, но и ночью: «Я также вчера, легши спать, читал долго, очень долго, до которого часа, сказать не умею, но, должно быть, очень долго. ‹…› Сего дня я проснулся весьма рано и разбудил меня кашель. Григорий [слуга] по требованию моему принес свечу и объявил, что недавно било 4 часа. Сон улетел, и я принялся за Фаддея Венедиктовича. Прочитал еще две статьи…» (Там же. Л. 72 об. – 73 об.). Берёзовикскому барину «особенно понравились статьи: “Ходатай по делам”, “Предрассудки”, “Деревенский житель”, “Лотерейный билет, или Люди так, как они есть”, “Кабинет журналиста”, “Прогулка в Екатерингоф” и “Сцена из частной жизни в 2028 году”» (Там же. Л. 76).
Булгарин-беллетрист продолжал оставаться фаворитом провинциальных дворян и в 1840-е гг., когда его популярность в столичных кругах пошла на убыль. Так, в перечне выписанных Чернавиным в 1844 г. книг, который включает 25 наименований, значится лишь одна художественная. И это – булгаринские «Очерки русских нравов, или Лицевая сторона и изнанка рода человеческого» (СПб., 1843).
Чихачев и Чернавин были знакомы и с научным трудом Булгарина «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношении» (СПб., 1836–1837), написанным при участии Н. А. Иванова. В дневнике двенадцатилетнего сына Андрея Ивановича Алеши, который он вел летом 1838 г., читаем: «Лошадей кормили в с. Лежневе. У благочинного отца Льва [Л. И. Полисадова] пили чай. Папенька выпросил у него российскую Историю сочинения Булгарина» (Д. 71. Л. 10 об.). Неоднократные упоминания о «России…» содержатся и в переписке Чихачева и Чернавина того же года. А в 1843 г. Чернавин купил эту книгу у разносчика, заплатив 4 рубля (Д. 61. Л. 93 об.).
Обитатели «самого глухого места», где, как говаривала супруга Чихачева Наталия Ивановна, «ни птичка, ни человечек ни проезживают, ни пролетывают» (Д. 57. Л. 41 об.), были благодарны Булгарину за его газету «Северная пчела». «“Северная Пчела”! Это такая моя любимица, с которой я редко разлучаюсь: проснувшись, когда уж глаза более закрываться не хотят, а судорожная потягота заставляет еще понежить бренный состав, я простираю руки ко “Пчелке”. Вставши, я приучил себя тотчас же идти… и ее с собой беру. Чай пью с нею, ерофеич с нею, ну, словом, дай бог доброе здоровье почетному гражданину, я по его милости жуирую!» (Д. 58. Л. 104), – восклицал Чихачев.
Роль периодических изданий была особенно велика в провинции, где они «служили связью между местом и центром»[1044]. Жители Ковровского уезда с большим трудом добывали пищу для ума и сердца. Книги из собственных домашних библиотек и из книжных собраний соседей-помещиков были давно и не по одному разу прочитаны. Ближайшая книжная лавка и открытая в 1838 г. общественная библиотека находились в губернском городе Владимире, куда помещики выбирались нечасто. Выручали приходящие по почте периодические издания. «Газеты и журналы если везде благодетельны, то в деревне они составляют стихию морального существования ‹…›, – рассуждал Чихачев. – Безвыездно живучи в деревне, всего вернее одичаешь. С каким нетерпением ждешь – не дождешься поехавшего на почту, и чем толще раздулась сумка с пакетами, тем отраднее на сердце» (Д. 99. Л. 20). Без газет и журналов, как полагал Чернавин, «литературный свет был бы ‹…› совершенно чужд» (Д. 57. Л. 38–38 об.) сельским жителям. К периодическим изданиям Чихачев и Чернавин относились любовно и бережно, собственноручно переплетали, заботливо хранили и время от времени перечитывали.
«Северная пчела» была бесспорной «фавориткой» (Д. 58. Л. 77 об.) среди газет. Вот несколько отзывов о ней из дневников и писем разных лет: «По-моему, самая лучшая газета есть “Северная пчела”, а без других еще можно обойтись» (Там же. Л. 185 об.); «Чтение “Северной пчелы” каждую почту для меня очень любопытно» (Д. 95. Л. 30); «“Северная пчела” мне отменно нравится» (Там же. Л. 132).
Помещики «слишком средней руки» не всегда имели возможность подписаться на «Пчелку». Приходилось заимствовать ее у знакомых или брать на прочтение за небольшую плату у «газетного развозчика». А однажды произошел забавный случай, о котором Яков Иванович известил своего зятя: «Ко мне каким-то образом попала “Северная пчела” в двух конвертах: один на имя Кокушкина, другой на имя какого-то Сосулина» (Д. 66. Л. 14). Андрей Иванович отвечал: «“Северную пчелу”, видно, занесло противным ветром, как вас в Бристоль[1045]. Так ли ей здесь хорошо, как вам там было? Или голубушку, распечатав, прочитали?» (Там же. Л. 14 об.). Из дальнейшей переписки узнаем, что отставной капитан-лейтенант не устоял перед соблазном и вскрыл чужие бандероли.
Нередко газета попадала в Дорожаево и Берёзовик с большим опозданием, но это не уменьшало интереса к ней. «Ну, “Северной пчелки” доведется же почитать порядочно за один раз, ежели разом все №№ вышлются» (Д. 58. Л. 17), – предвкушал Чихачев встречу со своей «любимицей». Для поместных дворян свежесть информации о текущих событиях была не столь уж важна. Об этом свидетельствуют многочисленные дневниковые записи о чтении старых номеров: «Вчера Михаил Николаевич Шубин прислал “Северную пчелу”, большую груду, которую я читал во весь вечер вслух» (Д. 95. Л. 123).
Помещики жадно прочитывали все рубрики, прежде всего – «Нравы», «Юмористику» и «Словесность». Однако Булгарин был для них не только поставщиком занимательного, легкого чтения, но и авторитетным экспертом в вопросах политики и экономики, советником в выборе книг, помощником в самообразовании.
Так, статья «Паровые кареты и возы, и чугунные дороги в России»[1046] заставила Чихачева глубоко задуматься: «Статья о чугунных дорогах хороша. Но мне вошло в голову: ежели Англия, Франция и, может, еще какие государства станут ревностно распространять их, а мы будем ревностно сопротивляться им, не было бы это для нас худо во время войны. ‹…› Али не наше дело ломать об этом дворянскую головушку?» (Д. 57. Л. 87–87 об.). Большой интерес вызвали предложения по развитию торговли в булгаринской статье «Краткий разговор с помещиками о важнейшем для них предмете»