Я увидела странных существ, они играли в меня и в других людей. Я спросила, зачем они это делают, и они сказали, что им тяжело и холодно в космическом пространстве, они греются об людей. Их канаты рвали мою сущность, я была очень тонкая. Пока мы говорили, у меня лопнул живот. Когда я открыла глаза, то снова лежала в кровати на даче Елены Борисовны; на соседней койке спала, раскинув ноги, Анютик. Электронные часы мерцали красным, как зажженные сигареты: 3:15.
Я искала в темноте одежду. Шорты лежали на полу, рядом, а майку я обнаружить не смогла. Чтобы не терять время и не разбудить Анютика, я натянула шорты под ночную рубашку и выскочила из дома. Я вышла с участка, калитка угрожающе скрипнула, на проселке я во что-то наступила и только тогда поняла, что не надела сандалии. С черного неба вяло лился дождик. Я добежала до дома Костика, открыла калитку и поднялась на крыльцо. Я кричала и колотила кулаками в дверь. Костик открыл минут через семь. Он был в трусах.
– Я все теперь знаю! – крикнула я. – Все не так, как мы думаем. Нет никакого Бога, ты понимаешь? Я видела их! Только что.
– Кого ты видела? – спросил он.
– Я не знаю, как объяснить. Если бы ты их увидел, ты бы сразу все понял. Они светятся! Они энергетические, а не настоящие! Живут в космосе, вернее, даже не в космосе, а в энергоинформационном поле Земли! Это они мне сами сказали.
– А сколько их? – Костик взял сигареты и вышел ко мне на крыльцо.
Где-то за забором выла собака.
– Я видела пять или шесть, очень трудно сказать, они в меня стреляли, понимаешь? Они игроки. А мы все, все тут – их игрушки.
– Так это они тебя послали? – Костик окончательно проснулся и смотрел на меня как-то странно.
– Нет, конечно! – Я злилась. – Они не знали, что так получится, что я вырвусь от них! Они меня вернули в тело, но я теперь сама за себя! Я очнулась! И сразу побежала к тебе, чтобы ты тоже знал. Это все не настоящее, Костик! Этого не существует. Это они там сидят и хотят, чтобы ты думал, как будто это и есть твоя жизнь. Но на самом деле ты – это красная точка…
– Слушай, а может, ты что-то приняла такое, таблетки какие-то? – не выдержал Костик.
– Ты мне не веришь? – поразилась я.
– Сейчас четыре утра! – сказал он. – Ты врываешься ко мне в ночной рубашке, с ногами в собачьем говне! И несешь какой-то бред про энергоинформационное поле Земли! Что я должен подумать?
– Ты думаешь, я спятила?! – Я вскочила и побежала к калитке.
Костик бросился за мной и поймал за плечо. Я попыталась вырваться, и в результате этой короткой борьбы он порвал мне ночную рубашку.
– Ты сама мне говорила, что у тебя не все дома! И сестра твоя шизанутая! Куда ты идешь сейчас?! – орал он мне вслед.
Я пришла в себя на какой-то станции. Окошко, в котором продавались билеты, было закрыто ржавой железной решеткой, на скамейках сидели люди. Они избегали смотреть в мою сторону. Я опустила глаза вниз и увидела порванную на груди ночную рубашку. Мои ступни были облеплены грязью, отдельные брызги доходили до колен, кое-что попало и на рубашку. Чтобы не позориться, я быстро покинула станцию и пошла вдоль путей. Куда – я не знала. Более того, я вообще не представляла, как я тут очутилась.
Железная дорога упиралась в переезд. Перед опущенным шлагбаумом цепочкой стояли машины. Из будки вышла толстая женщина в оранжевой жилетке, посмотрела на меня и снова ушла в будку. Через несколько секунд она снова вышла, но на этот раз за ней следовал милиционер, он тоже, конечно, на меня пялился. Что делать? Бегать мне надоело. К тому же, насколько я помнила, ничего предосудительного я не совершила. Я подошла к шлагбауму и остановилась.
– Ты откуда тут взялась? – спросил милиционер.
Я пожала плечами.
– Как зовут, помнишь?
– Юля, – сказала я.
– Где живешь?
– В Москве.
– Лет сколько?
– Тринадцать.
Милиционер подлез под шлагбаум, подошел ко мне вплотную и присел, заглядывая мне в глаза.
– Что скушала-то, Юля? – поинтересовался он уже несколько враждебно.
– Ничего. – Я замотала головой.
– А родители твои знают, где ты? – вступила тетка, поднимавшая и опускавшая шлагбаум.
– Ну… – Я запнулась. – Знаете, я и сама не очень понимаю, что это за место. Это Клязьма?
Милиционер присвистнул, и они с теткой обменялись значительными взглядами. Потом меня отвели в будку, тетка налила мне чая и положила на стол засохшую баранку с маком. Я позавтракала, приехал серый уазик с синей, как у селезня, полоской на боку, и меня отвезли в отделение. Через час приехала мама.
Я, по-прежнему босиком и в ночной рубашке, шла на некотором отдалении от нее к площади, где менты нам посоветовали взять такси. Мама молчала. Мы приехали на дачу. Анютик, победительно скрестив руки на груди, стояла на веранде. Елена Борисовна сидела над чашкой чая, голова у нее была замотана мокрым полотенцем. Мама сказала, чтобы я пошла к бочке и помыла ноги.
Я стояла около бочки и поливала ноги из ковшика. В этот момент кто-то начал яростно колотить в калитку. Я испугалась и залезла под старую яблоню, чтобы меня не заметили. На участок влетела Неля, я слышала, как на веранде разворачивается скандал. Долетали фразы “да как вы смеете”, “это вы как смеете, алкоголичка”, “он в институте учится”, “я вам такой институт покажу” и так далее. Рядом зашуршало, и под яблоню пролезла Анютик. В руках у нее был мой сарафан.
– На, – сказала она.
– Что там такое? – спросила я.
– Я сказала маме, что это все Костик. Он давал тебе наркотики, чтобы ты с ним спала.
– Ты совсем, что ли? – поразилась я.
– А что еще можно было сказать? – Анютик пожала плечами. – Вот, это тебе. – Она протянула мне на ладошке две продолговатые, с голубыми крапинками таблетки седоквеля. – Прими, пожалуйста.
Я послушно проглотила таблетки.
– И никогда больше не забывай их пить, ладно? – Анютик впервые за долгое время мне улыбнулась.
Я разрыдалась и повалилась в мокрую скользкую траву.
– Я ненавижу все это! – шептала я, захлебываясь. – Это нечестно, нечестно! Почему это происходит именно со мной?!
– Потому что нашей мамочке ни при каких обстоятельствах нельзя было рожать, – вздохнула Анютик.
– 5 –
Никаких особенных последствий у моего первого настоящего психоза не было. Мы вернулись в Москву, мама дня три трагически молчала, а по вечерам пила вино и закатывала истерики Толику. Он тоже пил, но мамины страдания не производили на него особенного впечатления. Однажды утром, когда она ушла на работу, он зашел к нам в комнату. Анютик в этот момент мылась.
– Ну ты как вообще? – Толик присел на край моей кровати.
Я пожала плечами.
– Мама переживает очень, – сказал он.
Я кивнула.
– Слушай… – Толик окинул меня беглым оценивающим взглядом, задержавшись на ногах. – Я смотрю на тебя, тебе сколько, четырнадцать?
– Тринадцать, – поправила я.
– Тринадцать… – кивнул Толик. – А на вид вообще шестнадцать. Нравится тебе… ну, с мужиками?
Вопрос был неожиданным, но Толик отличался от всех нормальных людей какой-то странной способностью видеть сквозь вещи. Самую суть.
– Нравится, – сказала я и спохватилась, – мне первого ноября уже четырнадцать.
– Ну да… – Толик покивал головой. – Ты пойми такую простую вещь… Внимания к себе лучше не привлекать. Чем больше внимания, тем меньше мужиков. Усекла?
– Да, – сказала я.
– Не расстраивай мать. – Толик поднялся с кровати, дошел до двери, открыл ее и вдруг обернулся. – И сестре своей это передай. Тоже полезно усвоить… Она ведь следующая…
Он вышел. Из ванной вернулась Анютик.
Я рассказала ей в двух словах о наказах Толика; она заключила, что они не лишены смысла.
Анютик подошла к шкафу и стала молча одеваться. Я тоже оделась, мы вышли на улицу и последовали своим обычным маршрутом – через набережную, к заводу, на мост и обратно мимо рынка.
– Знаешь, кто теперь живет в квартире Сергея? – вдруг спросила Анютик.
– Кто?
– Парень.
– Ты опять говорила с Сергеем? – поразилась я.
– Он не смог передать Ирине вещь, – сказала Анютик.
– Его нет, ты сама мне это говорила! – крикнула я. – Он появляется, только когда мы болеем. Значит, ты опять сходишь с ума! Пойми это!
– Если ты хоть кому-нибудь скажешь, я перестану навсегда с тобой говорить! – крикнула Анютик.
Метров триста мы шли молча.
– И что? – не выдержала я. – Опять психушка? Гал? Зачем ты доводишь до этого?!
– Я хочу спасти его душу, – сказала Анютик.
Я повертела пальцем у виска. Анютик обиделась и отвернулась. Я смотрела, как двигаются наши ноги, как кроссовки Анютика вдруг вырываются вперед, но тут же возвращаются обратно, как будто испугавшись, что уйдут слишком далеко. В этот момент меня ужаснула мысль, что со стороны мы похожи на сумасшедших сестер. Я остановилась как вкопанная. Сзади в меня врезался какой-то мужик, чертыхнулся и пошел дальше. Анютик тоже остановилась.
– В чем дело? – спросила она.
В чем было дело, мне вдруг стало совершенно понятно. У меня не было будущего. У меня не было потенциальности. Все, что могла предложить мне шиза, я уже видела и знала, а другими вариантами она не располагала. Дело было в том, что я никогда не встречу мужчину, я не полюблю, я не смогу стать матерью, максимум, что мне светит, – это завести добермана и быстро свести его с ума, чтобы прогуливаться с ним по траектории восьмерки. Потом доберман сдохнет, и моим другом станет хозяйственная сумка – вот в чем было дело.
– 6 –
Начался учебный год, я перешла в девятый класс. Первого сентября историчка завела в класс новенького.
– Ребята, – сказала она, – это наш новый ученик Марек… – Историчка глянула в журнал. – Рыдваньский. Да? Я правильно назвала?
Он кивнул.
– Марек из Польши, но его родители работают у нас, в нашей стране… И Марек хорошо говорит по-русски, да?
Он опять кивнул.