— Заткни пасть, а то у тебя опилки из башки посыпятся! — крикнули из зала. но автомобильная катастрофа была уже неотвратима.
Офицер в своей машине,
Все на свете позабыв,
Ехал напрямик к графине.
Ночь. туман. ужасный взрыв.
И раздался в тот же миг
Слева крик и справа крик.
Публика вопила и хлопала в ладоши. все были по горло сыты паулем мюллером, а исход трагедии уже не вызывал любопытства.
Он продолжал декламировать. но видно было только, что он открывает рот, слышно же не было ничего, последний путь проходил под гвалт оставшихся в живых. и тощего сочинителя баллад охватила слепая ярость. он спрыгнул с эстрады и так тряхнул за плечи какую-то даму, что у нее изо рта вывалилась сигарета и упала на синюю шелковую юбку. дама завизжала и вскочила с места. ее спутник тоже вскочил и разразился бранью. казалось, будто залаяла собака. пауль мюллер пихнул кавалера, и тот повалился на стул.
Но тут появился калигула. взбешенный, скрежеща зубами, он, точно укротитель, схватил уроженца толкевитца за галстук и потащил в артистическую.
— Тьфу, черт! — сказал лабуде. — внизу садисты, наверху сумасшедшие.
— Этот вид спорта вполне интернационален, — заметил фабиан, — в париже им тоже занимаются. там зрители кричат: «tuе-lе![3]»— И тогда из-за кулис вытягивается огромная деревянная рука и сгребает беднягу с эстрады. только его и видели.
— Этот тип называет себя калигулой. он во многом знает толк! даже в римской истории. — лабуде встал и вышел. с него было довольно.
Фабиан тоже поднялся. вдруг кто-то грубо хлопнул его по плечу. он обернулся. перед ним, улыбаясь во весь рот, стоял человек со шрамами.
— Как живешь, старик? — радостно воскликнул он.
— Спасибо, хорошо.
— Ну, до чего же я рад снова видеть тебя, дружище!
Экс-корпорант фамильярно ткнул фабиана в грудь и угодил как раз в пуговицу на рубашке.
— Пошли отсюда, — сказал фабиан, — колотушками обменяемся на улице! — и между стульев протискался в вестибюль.
— Стефан, — обратился он к лабуде, уже надевшему пальто, — нам надо поторапливаться. ко мне сейчас пристал какой-то тип, упорно называя меня на «ты».
Они взялись за шляпы. но было уже поздно.
Человек со шрамами приближался. он толкал впереди себя веснушчатую женщину, словно она не могла идти сама, и говорил ей:
— Видишь ли, мета, этот господин был у нас в классе первым учеником. — а фабиану: — это моя жена, старик. в известной степени, моя лучшая половина. мы живем в ремшайде. я плюнул на асессорство и вошел в дело своего тестя. мы изготовляем ванны. если тебе понадобится ванна, ты сможешь купить ее по оптовой цене. ха-ха! да, мне неплохо живется. слава богу, счастливый брак, квартира в двухквартирном доме, большой сад, наличные денежки имеются, и ребенок у нас есть, беда только, что росточком не вышел.
— Он у нас вот такой, — словно извиняясь, сказала мета и руками показала, какого роста их ребенок.
— Еще вырастет, — утешил лабуде. женщина с благодарностью на него взглянула и взяла мужа под руку.
— Ну, старина, а теперь ты расскажи, что поделывал все это время, — снова начал экс-корпорант.
— Ничего особенного, — ответил фабиан, — в настоящее время я сооружаю межпланетную ракету. припала охота на луну взглянуть.
— Отлично! — воскликнул человек, женившийся на фабрике ванн. — германия впереди всех! а как поживает твой братец?
— Вы буквально засыпали меня радостными новостями, — сказал фабиан. — я уже давно мечтаю о братце. позвольте один нескромный вопрос: где, собственно, вы учились в гимназии?
— В марбурге, ясное дело. фабиан с сожалением пожал плечами.
— Это, должно быть, очаровательный город, но, увы, я никогда там не был.
— Тогда тысячу раз прошу извинить меня, — затараторил тот, — маленькое недоразумение, поразительное сходство. не сочтите за обиду! — он щелкнул каблуками, приказал: — мета, за мной! — и удалился.
Мета смущенно глянула на фабиана, кивнула лабуде и последовала за супругом.
— Вот придурок! — негодовал фабиан. — заговаривает с незнакомыми людьми да еще фамильярничает! я подозреваю, что в кабаре этого калигулы хамство входит в программу.
— Не думаю, — отвечал лабуде. — ванны, по-моему, настоящие и отвратительно низкорослый ребенок — тоже.
Они пошли домой. лабуде уныло смотрел себе под ноги.
— Просто срам, — сказал он немного погодя, — у этого бывшего асессора есть квартира, сад, профессия, жена с веснушками и невесть что еще. а наш брат прозябает, как последний бездомный бродяга, не имея ни постоянной профессии, ни постоянного дохода, ни постоянной цели, ни даже постоянной подружки.
— У тебя же есть леда.
— И меня особенно бесит, — продолжал лабуде, — что у того типа есть свой, собственными силами сделанный ребенок.
— Не стоит завидовать, — сказал фабиан, — этот юридически подкованный фабрикант — исключение. кто из тех, кому сегодня тридцать, может позволить себе жениться? один сидит без работы, другой завтра ее потеряет. у третьего ее сроду не было. наше государство в настоящий момент не приспособлено к большому приросту населения. если человеку туго приходится, он предпочитает в одиночку сносить все невзгоды, а не делиться ими с женой и ребенком. а тот, кто все-таки рискует втянуть других в подобную авантюру, поступает по меньшей мере неосмотрительно. я не знаю, от кого пошло выражение, будто поделенное горе — половина горя, но если болван, который его придумал, жив, я желал бы ему получать двести марок в месяц на семью в восемь ртов. ему бы пришлось делить свое горе на восемь частей, покуда не рехнется. фабиан искоса взглянул на друга.
— Собственно, почему тебя это так удручает? ведь твой отец дает тебе деньги. и если у тебя есть venia legendi[4], То ты можешь прибавить к ним еще несколько грошей. женись на леде, и тогда ничто не помешает тебе испытать радость отцовства.
— Есть еще куча всяких трудностей, помимо экономических, — сказал лабуде, остановился и подозвал такси. — не сердись на меня, но я хочу сейчас побыть один. можешь ты завтра зайти за мной к моим родителям? мне надо тебе многое рассказать. — он сунул что-то в руку фабиану и сел в ожидавшее его такси.
— Это касается леды? — спросил фабиан через открытое окно.
Лабуде кивнул и опустил голову. машина тронулась. фабиан смотрел ей вслед.
— Я приду! — крикнул он, но машина была уже так далеко, что красный задний подфарник казался светлячком. наконец фабиан опомнился и посмотрел, что у него в руке. это была пятидесятимарковая кредитка.
Глава восьмаяСтуденты занимаются политикойЛабуде-старший любит жизньПощечина на берегу альстера
Родители лабуде жили в груневальде в большом греческом храме. собственно говоря, это был не храм, а вилла. и не очень-то они в ней жили. мать часто бывала в отъезде, обычно на юге, в загородном доме под лугано. во-первых, озеро в лугано нравилось ей гораздо больше, чем озеро в груневальде. а во-вторых, отец лабуде считал, что хрупкое здоровье жены требует пребывания на юге. он нежно любил жену, особенно когда она отсутствовала, и чем большее расстояние пролегало между ними, тем нежнее.
Он был известный адвокат. так как у его клиентов было много денег и много процессов, то и у него было много процессов и много денег. треволнения любимой профессии его не удовлетворяли. он ночи напролет играл в карты. покой, который навевал его дом, был ему в высшей степени противопоказан. и укоризненные глаза жены приводили его в отчаяние. не желая встречаться друг с другом, они, по мере возможности, избегали своей виллы. стефан, их сын, если хотел увидеться с родителями, вынужден был ходить на приемы, которые они устраивали зимой. эти вечера с каждым годом все больше его отталкивали, в конце концов он перестал их посещать и теперь встречался с родителями разве что по воле случая.
Больше всего об отце он узнал от одной юной актрисы на бале-маскараде, она очень подробно описывала ему человека, который ее содержал в ту пору. легкомысленные женщины при случае пытаются завести любовника, которому можно поведать об интимных привычках и нравах бывшего обладателя. в ходе беседы выяснилось, что речь идет о советнике юстиции лабуде, и стефан сбежал с бала.
Фабиан без особой охоты явился на груневальдскую виллу. ухлопать такую уйму денег на устройство дома — какая нелепость! — думал он. он вообще не представлял себе, как среди всей этой роскоши можно чувствовать себя дома, и считал, помимо всех остальных причин, вполне понятным, что родители лабуде так отдалились друг от друга в этом доме-музее.
— Ужасно, — сказал он своему другу, сидевшему за письменным столом. — всякий раз, приходя сюда, я жду, что сейчас ваш слуга заставит меня надеть войлочные туфли и поведет в экскурсию по дворцу. если бы ты сообщил мне, что верхом вот на этом стуле великий курфюрст скакал на битву под фербеллином, я был бы вынужден в это поверить. кстати, спасибо за деньги.
Лабуде махнул рукой.
— Ты же знаешь, что у меня их больше чем нужно. оставим это. я позвал тебя сюда, потому что хотел рассказать, что со мной случилось в гамбурге.
Фабиан поднялся и пересел на диван. теперь он сидел за спиной лабуде, и во время разговора тот мог не смотреть на него. оба видели в окно зеленые деревья и красные крыши вилл. окно стояло настежь, в него изредка залетала птица, прогуливалась по подоконнику, склонив головку, оглядывала комнату и опять вылетала в сад. слышно было, как кто-то граблями ровняет дорожки.
Лабуде неподвижно смотрел на крону ближайшего дерева.
— Я получил письмо от рассова, что он в самой большой аудитории гамбургского университета перед студентами различных политических убеждений выступит с докладом на тему «традиция и социализм». он предложил мне быть содокладчиком или, в рамках дискуссии, поделиться моими политическими планами. я поехал туда. рассов сначала рассказал студентам о своем путешествии по россии, о впечатлениях и разговорах с русскими учеными и художниками. его неоднократно прерывали представители социалистического студенчества. потом взял слово коммунист. ему не давали говорить правые. очередь дошла до меня. я в общих чертах набросал политическую ситуацию в европе и призвал буржуазную молодежь радикализироваться и предотвратить крушение, со всех сторон, активно или