Институтский служитель открыл ему. Тайный советник еще не вернулся из поездки, но его ждут с минуты на минуту. Ассистент? Да, он здесь.
В приемной сидел советник юстиции Лабуде с женой. Она выглядела совсем старой, заплакала, когда Фабиан поздоровался с ней, и сказала:
— Мы совсем о нем не заботились.
— Стоит ли теперь упрекать себя, — отвечал Фабиан.
— Он же был взрослым человеком, — заметил советник юстиции. Жена его громко всхлипнула, лоб у нее пошел морщинами. — Сегодня ночью я читал работу Стефана, — продолжал советник. — Конечно, в вашей специальности я мало что смыслю и не берусь утверждать, что все основы исследования правильны. Но выводы интересны и остроумны, это не подлежит сомнению.
— С основами исследования тоже все в полном порядке, — заметил Фабиан. — Это выдающаяся работа. Ну где же тайный советник!
Фрау Лабуде тихонько плакала.
— Почему сейчас, когда он уже мертв, вы стараетесь зачеркнуть причину его смерти? — спросила она. — Давайте лучше уйдем отсюда. — Она поднялась и схватила за руки обоих мужчин. — Да почиет он с миром.
— Садись, Луиза, — сказал ее муж.
И тут вошел тайный советник, несколько по-старомодному элегантный, с глазами навыкате. Следом за ним, по крутой институтской лестнице взобрался служитель с его чемоданчиком.
— Это ужасно, — произнес тайный советник и, склонив набок голову, направился к родителям Лабуде. Мать плакала в голос, когда он пожимал ей руку, да и отец был глубоко растроган.
— Мы знакомы, — сказал Фабиану старый историк литературы. — Вы были его другом. — Он отпер дверь в свой кабинет, попросил всех войти, извинился, что на минуту их задержит, и, покуда они молча рассаживались за столом, вымыл руки, как врач перед осмотром больного. Служитель держал наготове полотенце.
Вытирая руки, тайный советник сказал ему:
— Меня ни для кого нет. — Служитель удалился, тайный советник подсел к столу. — Купил я сегодня в Наумбурге газету, — начал он, — и первое, что бросилось мне в глаза, было сообщение о трагической кончине вашего сына. Прошу простить меня за нескромный вопрос: что, во имя всего святого, подвигло вашего сына на этот страшный шаг?
Советник юстиции сжал в кулак руку, лежавшую на столе.
— И вы не догадываетесь? Тот покачал головой.
— Не имею ни малейшего представления. Мать Лабуде вскинула руки и молитвенно их сложила. Взгляд ее заклинал мужчин не продолжать этот разговор.
Но отец перегнулся через стол:
— Мой сын застрелился, потому что вы отклонили его работу.
Тайный советник вытащил из кармана шелковый носовой платок и отер себе лоб.
— Что? — беззвучно произнес он. Он встал и глазами навыкате уставился на сидящих, словно опасаясь, уж не сошли ли они с ума. — Но это же невозможно, — шепотом добавил он.
— Тем не менее это так! — крикнул советник юстиции. — Надевайте свое пальто, пойдемте взглянем на нашего сына! Он лежит на диване мертвее мертвого.
Фрау Лабуде смотрела прямо перед собой широко раскрытыми неподвижными глазами, потом сказала:
— Вы во второй раз убиваете его.
— Это наваждение какое-то, — пробормотал тайный советник. Он схватил за руку Лабуде-старшего. — Я отклонил его работу? Кто это сказал? Кто это сказал? — выкрикнул он. — Отметив, что его работа наиболее значительное достижение в области истории литературы за последние годы, я передал ее факультету. В своем заключении я написал, что труд доктора Стефана Лабуде, несомненно, вызовет живейший интерес специалистов. Я написал, что доктор Лабуде в своем труде осветил важнейшую проблему немецкого просвещения и тем оказал неоценимые услуги современному литературоведению. Я написал, что никогда еще ни один из моих учеников не представлял мне работы столь зрелой и значительной и что я предлагаю срочно выпустить ее специальным изданием, в серии трудов института. Кто смел сказать, что эта работа отклонена мною?
Родители Лабуде сидели без движения.
Фабиан поднялся. Он дрожал всем телом.
— Одну минуту, — хрипло проговорил он, — я схожу за ним. — И опрометью ринулся вниз по лестнице в библиотеку. Доктор Векхерлин, научный сотрудник института, сидел склонившись над картотекой и раскладывал по местам карточки, на которых значились новоприобретения библиотеки. Он раздраженно поднял близорукие глаза, прищурился и спросил:
— Что вам угодно?
— Тайный советник немедленно требует вас к себе, — сказал Фабиан, но когда тот лишь кивнул в ответ и не двинулся с места, продолжая перебирать карточки, схватил его за шиворот, стащил со стула и вытолкал за дверь.
— Что вы, собственно, себе позволяете? — пробормотал Векхерлин. Но Фабиан, вместо ответа, двинул его кулаком в лицо. Ассистент поднял руку, защищаясь, однако ни слова не сказал и покорно поплелся вверх по лестнице. Перед кабинетом тайного советника он было помедлил, но Фабиан распахнул дверь. Тайный советник и родители Лабуде вздрогнули. У Векхерлина текла кровь из носу.
— Я должен в вашем присутствии задать несколько вопросов этому господину, — проговорил Фабиан. — Доктор Векхерлин, вы говорили вчера моему другу Лабуде, что его работа отклонена? Говорили, будто бы тайный советник счел, что передать ее на факультет — значило бы только напрасно обременить профессуру? Вы говорили, что господин тайный советник лично отклоняет эту работу, желая избавить Лабуде от публичного позора?
Фрау Лабуде застонала и, теряя сознание, соскользнула со стула. Ни один из троих мужчин не удострил ее даже взглядом. Они стояли, наклонясь, и ждали ответа.
— Векхерлин, — прошептал тайный советник, тяжело облокачиваясь на спинку стула.
Бледное широкоскулое лицо Векхерлина сморщилось, словно он хотел улыбнуться, губы разжались— раз, другой.
— Долго нам ждать? — грозно произнес тайный советник.
Векхерлин, держась за ручку двери, пролепетал:
— Я просто пошутил!
Тут закричал Фабиан, это был нечленораздельный звук, скорее даже звериный вопль. Подскочив к Векхерлину, он стал дубасить его кулаками, непрерывно, куда попало. Бессознательно, как автоматический молот, он наносил ему удар за ударом.
— Сволочь! — вдруг рявкнул Фабиан и обоими кулаками хватил его прямо в лицо. Векхерлин все еще улыбался, словно намереваясь извиниться. Он забыл, что держится за ручку двери, забыл, что можно выбежать из комнаты. Град ударов на мгновение свалил его с ног. Держась за ручку, он поднялся, дверь приоткрылась. Только сейчас он вспомнил, что хотел сделать, и выскочил в коридор. Фабиан за ним, шаг за шагом они подходили к лестнице, что вела в нижний этаж, один бил, другой истекал кровью.
Внизу у подножья лестницы толпились студенты — шум выманил их из аудиторий. Они стояли молча и ждали, словно чувствовали — то, что происходит наверху, справедливо.
— Сукин сын! — выдавил из себя Фабиан и опять двинул ассистента в подбородок. Векхерлин упал, стукнулся головой о ступеньку и с грохотом покатился вниз по деревянной лестнице. Фабиан ринулся за ним, чтобы снова на него наброситься, но тут два студента схватили его.
— Пустите меня! — кричал он и, точно помешанный, рвался из державших его рук. — Пустите меня! Я убью его! — Кто-то зажал ему рот рукой. Служитель встал на колени и склонился над Векхерлином. Тот попытался было подняться, но со стоном повалился на пол. Его сволокли в библиотеку. На втором этаже, у самой лестницы, стояли тайный советник и отец Лабуде. Из открытой двери доносились протяжные стоны, мать Стефана пришла в сознание.
— Ах, вот как, это была всего-навсего шутка, — воскликнул советник юстиции и бессмысленно засмеялся.
Тайный советник веско, как будто бы он нашел наконец выход, проговорил:
— Доктор Векхерлин уволен! — Студенты отпустили Фабиана, он склонил голову, может быть, это был прощальный кивок, и вышел из института.
Глава двадцать перваяФрейлейн доктор становится кинозвездойСтарая знакомаяМать продает жидкое мыло
Всего-навсего шутка!
Господин Векхерлин глупо пошутил, а Лабуде из-за его шутки умер. Это ведь только с виду было самоубийство. Мелкий служащий института убил его друга. Он по капле влил ему в ухо отравленные слова, точно мышьяк в стакан воды. Смеха ради он прицелился в Лабуде и спустил курок. Из незаряженного ружья последовал смертоносный выстрел.
Идя по Фридрихштрассе, Фабиан все еще видел перед собой трусливо улыбающееся лицо Векхерлина и, удивляясь, спрашивал себя: «Почему я накинулся на него с кулаками так, словно хотел уничтожить все и вся? Почему ярость во мне пересилила горе от бессмысленной гибели Лабуде? Разве человек, вроде Векхерлина, непреднамеренно ставший причиной такого несчастья, не заслуживает скорее сострадания, чем ненависти? Разве сможет он когда-нибудь спать спокойно?» Фабиан начинал понимать его побуждения. Не так уж непреднамеренно действовал Векхерлин. Он хотел попасть в Лабуде, не убить его, но ранить. Бездарный отомстил талантливому. Его ложь была детонатором. Он швырнул ее в Лабуде и убежал, чтобы издали злорадно наблюдать взрыв.
Векхерлина уволили, да еще он, Фабиан, избил его. Разве не лучше, если бы он остался на своем посту и не был избит? Разве не лучше, если бы ложь Векхерлина жила и дальше, раз Лабуде все равно мертв? Вчера смерть друга исполнила его печали, сегодня ввергла в душевный разлад. Правда всплыла на свет, но кому от этого легче? Может быть, родителям Лабуде, которые знают теперь, что их сын стал жертвою подлой лжи? Но прежде чем они узнали правду, лжи не существовало. Теперь справедливость восторжествовала, а самоубийство, задним числом, превратилось в трагическую шутку. Фабиан подумал о предстоящих похоронах Лабуде, и дрожь пробрала его, он уже видел себя шагающим в похоронной процессии, видел у гроба родителей Лабуде, где-то поблизости был и тайный советник. Мать Лабуде громко вскрикнула, сорвала траурный флер со своей черной шляпы и со стоном упала наземь.
— Осторожней! — досадливо сказал кто-то. Фабиана толкнули, и он остановился. Надо было, верно, не доискиваться правды, а замять все это дело с Векхерлином. Надо было не разглашать истинное положение вещей, а молчать обо всем, дабы уберечь родителей Лабуде. Почему Лабуде, вплоть до последнего своего письма, был так основателен, так любил порядок? Зачем он назвал мотив своего поступка? Фабиан пошел дальше. Свернул на Лейпцигерштрассе. Было двенадцать часов. Служащие всевозможных контор и продавщицы толпились на остановках и штурмовали автобусы, обеденный перерыв длился недолго.