— Ну так… что мне с него, с твоего препарата? — пророкотал Тонтон.
— Ты мой гамадрильчик. — Геката игриво шлепнула его по физиономии. — Хочу, чтоб на заданиях мой мандрил чего попало не мандрил.
Тонтон непонимающе уставился, но тут шутка до него дошла, и они оба прыснули со смеху.
— А и вправду, — вспомнил он. — Кое-кто из ребят у нас и впрямь заходится, свирепеть начинает. Вон тогда, в Сомали… Алонсо с Ширнером прямо-таки в буйство впали. Пришлось их зуботычинами унимать, чтоб человечину не жрали. Совсем сбрендили, сучьи дети.
— Ну, это не их вина, — успокоила Геката. — Есть в терапии и свои трещинки, только мой отец умеет их заглаживать.
— А я у тебя подопытный кролик, что ли?
— Ты? Да.
— Блин!
— Боишься, дур-рила? — игриво промурлыкала Геката.
— Я-то? Да ну. Еще б я боялся, с эдакой-то безбашенной львицей. Да накачивай чем хочешь, лишь бы накаляла меня добела, сама знаешь, каким местом.
Геката шлепнула его снова. Жестче, с коготками.
Тонтон осклабился. Из угла рта пошла кровь, пришлось слизнуть. Но порез получился глубокий — губа шмякнулась о зубы, пустив невзначай струйку крови. Геката нетерпеливо толкнула берсерка на кушетку, забралась на него сверху и, придавив белыми бедрами, эротично слизала кровавую струйку длинным гибким языком.
— Дверь закрыла? — спросил Тонтон.
— Закрыла, гор-рилла, — отозвалась Геката хриплым шепотом.
— Зашибись, — прорычал Тонтон.
Спустя секунду они уже рвали друг на друге одежду.
Глава 88
«Улей».
Воскресенье, 29 августа, 16.10.
Остаток времени на Часах вымирания:
67 часов 50 минут (время местное).
— Погоди-погоди: что ты сказал? — переспросил Банни.
— Неандертальцы, — терпеливо повторил сигом.
— Ну-ка, постой, — сказал Старший. — Какие неандертальцы? Они же давно…
— Вот уж как тридцать тысяч лет. Знаю, — сдержанно согласился сигом. — Это как бы не совсем настоящие неандертальцы, но вполне похожие. Отто с Альфой начали с митохондриального ДНК,[14] восстановленного из старых костей, и выделили геном. Затем наладили мостик между ДНК человека и человекообразной обезьяны.
Получилось вроде гибрида. Эти люди — первое поколение. Команда ученых, исследуя их, установит, как усовершенствовать модель следующего поколения. А на этих сейчас делается подгонка через генную терапию: поведение, реакции, то-сё. Чтоб довести до ума.
— То есть как это, «до ума»? — не совсем понял Старший.
— А вот так. Охранники… В общем, у них указание делать с Новыми Людьми все, что вздумается. Избивать, пытать, насиловать женщин — они их называют самками. Некоторые и мужчин насилуют.
— Но… для чего? Скажи мне, бога ради, — вконец растерялся Банни.
— Частично как тест — посмотреть, способны ли вообще Новые Люди дать сдачи, отомстить или восстать. Сбежать, наконец. В рекламных брошюрах говорится, что они безупречные слуги, с нулевой способностью к неподчинению.
У Банни глаза на лоб полезли.
— У них что, на эту хрень и каталоги продаж есть?
Сигом кивнул.
— И кто покупатели?
— В основном богатые. Например, некоторые компании купили их для работ, где человеческий труд слишком дорог или опасен. Для рудников, забоев, неквалифицированного труда с радиоактивными материалами, хранения токсичных отходов…
Что-то собирался сказать Старший, но промолчал. В голове у меня слегка плыло: ощущение было как от дурного сна, где никак не можешь проснуться.
— Здесь они все? — спросил я.
— Нет. Всего на территории три барака. Первый и третий переходят один в другой, по пятьсот в каждом. А второй барак — это детская. В смысле, ясли.
— Ясли? — Старший заметно посерел лицом. — Помилуй нас, грешных.
Я оглядел обе шеренги Новых Людей; новых людей-неандертальцев. Само слово резало мозг, будто ножом.
— Сигом… как им сказать, чтобы они расслабились — типа команды «вольно»?
— Они приучены к кодовым словам. Если надо, чтоб они слушали, но не расходились, им говорится «сброд». А чтобы разошлись по бараку — «разброд».
— Сход, расход, — недобро усмехнулся Банни. — Господи Иисусе. О! Слушайте, ребята. Есть мысль. А можно приказать им разыскать оставшихся охранников и порвать их на куски?
— Никак, — отреагировал сигом. — Они не способны на насилие. Отто с Альфой об этом позаботились. Есть определенные гены агрессии, которые — в общем, я не знаю — то ли удаляются, то ли подавляются. Но после этого ни на какое насилие они не идут, ни при каких обстоятельствах. Тут есть одна… типа, женщина, которую зверски избил этот Картерет.
— Которой ты приносил свой камень? — уточнил я.
— Да. — Малой уже рассказал нам о женской особи, которую подвергли истязанию из-за случайно брошенного камня. — Так вот Отто рассказывал, что целенаправленная, проработанная программа унижения размывает волю и перестраивает инстинкты на прием любой формы оскорбления и насилия. После чего они становятся для подопытного естественной частью жизни.
— Шеф, дорогой, — обратился ко мне Банни. — Мне с этим козлом Отто ну просто край как надо побыть наедине вдвоем, для тела и для души.
— В очередь, Рэббит, — рыкнул Старший. — Мне самому надо кое о чем с ним пошептаться.
— Разберемся, — сказал я. — Ладно, Малой. Время ответов. Что такое должно произойти первого сентября в Африке и что это за фигня такая, Часы вымирания?
— А вы видео разве не смотрели?
— Я же говорил: там звук ни к черту. Расшифровали кое-как только один фрагмент. — Пришлось показать расшифровку на нетбуке. — Первое сентября — это уже через пару дней. Расскажи мне по максимуму все, что знаешь.
— Те двое мужиков во время охоты проговорились случайно. Если бы Ганс их услышал, он бы им головы поотрывал.
— Кто такой Ганс?
— Парень, что вел охоту. Ганс Брукер. Он отсюда, из «Улья».
Старший метнул на меня вопросительный взгляд; я между тем продолжал дознание.
— А Отто Вирц кто такой? Он как-то связан с Эдуардом Вирцем?
— Из Аушвица? — не моргнув глазом переспросил сигом. — Наверное, да. Тут даже есть портреты Эдуарда Вирца. И здесь, и в «Деке».
— Где находится эта «Дека» и что она собой представляет?
— «Дека» — сокращенно от «додекаэдр», то есть двенадцатигранник. Лаборатория Альфы и Отто в Аризоне. Где она там именно, не знаю. Где-то в пустыне и большей частью под землей.
— Альфа — это Сайрус Джекоби?
— Да. — Малой посмотрел на Банни. — А можно мне обратно мой камень?
Банни глянул на меня; я, пожав плечами, кивнул. Мальчуган спрятал камень в карман.
— Так, — сказал я. — А теперь, Малой, вопрос по-крупному. Что такое Волна вымирания?
— Я точно не знаю. Но это как-то связано со вспышкой какой-то болезни — а может, даже нескольких, — которые должны… — Сигом перевел взгляд сначала на Старшего, затем опять на меня, — в общем, это… Всему темнокожему населению Африки не поздоровится. Ох как не поздоровится. Все вымрут.
— Только черные? — уточнил Старший. — В смысле, африканцы?
Малого, судя по всему, эта фраза слегка покоробила, как, собственно, и меня. Впрочем, это отдельная тема.
— Ну да. Только, гм… темные.
— И болезнь эта будет выпущена первого сентября?
— Ага. Она и… кое-что еще.
— Что значит «кое-что»?
— Другие болезни.
— В Африке?
Сигом покачал головой.
— Вообще везде. Я слышал и насчет евреев в Луизиане, только не знаю, что именно там произойдет и что на них нашлют. Потому-то и запросил помощи. Надо все выяснить и их остановить.
— Это понятно, — сказал я. — Надо, чтобы ты показал, где здесь компьютерные залы и те самые лаборатории. Информация и доказательства.
— Хорошо.
— Малой, — вклинился Банни. — А почему у Отто такой, извини, стояк на темнокожих африканцев?
Мачьчуган невольно отстранился, будто ожидая, что за дальнейшие слова его ударят.
— Видите ли, — произнес он чуть боязливо. — Вы же, наверное, понимаете, что это их слова, а не мои? Отто и Альфы. Я-то с ними как раз не согласен.
Старший улыбнулся как можно теплее. Из нас троих ребятишки были только у него.
— Ты, малец, нам во всем очень помогаешь. Будь ты одним из них, тебя бы здесь, с нами, не было.
Мне понравилось, как он исподволь донес значение слов «они» и «мы»; видно было, как мальчуган смягчился.
— Отто с Альфой, — сказал он, кивнув, — всегда делили всех людей на три группы: «Семью», то есть себя самих и свое окружение, нордическую белую расу и… гм… посконные, или грязные, народы.
Он поглядел на Старшего, видимо ожидая, что благожелательность с него сойдет, но тот, кивнув, легонько похлопал подростка по плечу.
— Да, малыш, мне подобное доводилось слышать. Еще и похуже. Да и тебе, наверное… С волками жить — по волчьи выть.
Глаза сигома наполнились слезами, он уставился себе под ноги.
— Куда там. И слышать, и видеть. Вам и не понять… Вы такого и не видали.
— Так покажи нам, малыш, — предложил Старший. — Давай мы увидим то, что нам надо, чтобы все это остановить.
— Оно все в компьютерных комнатах.
— Ну так веди нас, — выразил готовность я.
Сигом в глухом отчаянии обернулся на Новых Людей:
— Вы же им поможете, правда?
— Компьютерные записи и будут к этому первым шагом. Это сейчас главное.
— Но ведь вы их обязательно выручите?
Я кивнул.
— Выручим, Малой, непременно выручим. Мы слов на ветер не бросаем.
Сигом вгляделся мне в глаза, выискивая там признаки лживости, — и не нашел. Слезы текли по его окровавленному лицу, покрытому синяками.
— Ладно, тогда отведу вас к компьютерам.
Он повернулся к молчаливо ждущим Новым Людям.
— Расхо-од! — выкрикнул он.
И они безмолвно, с глухим шорохом стали расходиться из шеренги по своим топчанам и табуретам, по утлым недрам своей сумрачной жизни. Задержалась лишь одна женщина. Она вновь, подняв голову, посмотрела на мальчика, а потом поднесла и отвела от лица палец, словно смахивая слезинку. Мальчик, смерив ее взглядом, проделал то же движение.