– Плохо. Время поджимает, – Никита был мрачен.
– Что такое?
– Луна. Придется вам в Асседо задержаться. Где там эта Емельянова Глушь?
Развернули карту. Долго рассматривали.
– День туда, день обратно. Это, если не задерживаться… хотя я бы предпочел не задерживаться здесь.
– Тогда ночь туда и ночь обратно, – подсказал Нацатага.
– И там целый день! – поддержала его Укусика.
– Мне тоже день минимум потребуется, – разговорчивость Левонтия закончилась вместе с дорогой.
– Тогда пошли устраиваться на постой.
141
141
Ночь была лунная. Луна была полная. Никита с утра не находил себе места. Если б не присутствие монаха из банды Элли, он бы предпочел заночевать в лесу.
Теперь же оборотень-волчатник спешил покинуть Асседо. Он едва сдерживал порывы своего естества, чтобы не разорвать на себе одежду прямо на улице и с воем превратиться в большого волка. На его счастье, лес начинался буквально за заборами мастерских на Малой Волковской.
Здесь, собрав волю в кулак, лесопромышленник стремительно разоблачился и с кряхтением – чтобы не завыть от облегчения – опустился на четвереньки. Метаморфоза заняла всего минуту. От этого было особенно больно. Зато потом – какое облегчение!
Громадный серый волк с всклокоченной шерстью потянулся, сладко зевнул и потрусил вдоль дороги к Серым горам.
142
142
Еловая Глушь некогда была довольно большой деревней. Здесь жили в основном охотники. Пушного зверя в округе водилось много, спрос на меха был постоянным. А то, что до ближайшего города раньше приходилось пешком топать неделю – так по дороге наверняка еще какая-никакая добыча попадется. Многие даже специально вдоль своих троп силки и капканы ставили. Туда-обратно прогулялся – глядишь, и наохотился! Но жили здесь и профессионалы, ходившие исключительно на медведя, например.
А не так давно – лет пятьдесят назад – появился здесь и свой лесник. С семейством. Забот у лесника было немного. Со всеми охотниками он перезнакомился, со многими сдружился. А вскоре за одного из них единственную дочь Ольгу замуж выдал. Звали жениха Патрикеем.
Каждый месяц, в полнолуние, молодая супруга отправлялась навестить родителей. Пекла пирожки, паковала корзинку и – в лес. Соседи недоумевали, Патрикей беспокоиться начал. В положенный срок родилась дочка, лесникова внучка, но и тогда не перестала Ольга ежемесячно пропадать на несколько дней в родительском доме.
Не выдержал однажды Патрикей, и решил проследить за супругой. Охотник он был опытный, потому, чтоб не выдать себя, пошел вечером по следу. Следы привели его к дому лесника. Вот только дома никого не оказалось. Но и не выходил оттуда никто, словно все семейство под землю провалилось. Зато много других следов обнаружил Патрикей. И следы эти ему не понравились.
Трижды пытался охотник выследить жену, и трижды не добился успеха. Наконец, Ольга сама позвала его сходить к родственникам в лес. Но не в полнолуние, как надеялся муж, а наоборот, во время рождения луны.
Два дня после той встречи Патрикей ходил мрачный, ни с кем не разговаривал. На третий день он ушел на охоту. И не вернулся.
С той поры Ольга перестала столь регулярно наведываться к родителям. Зато, когда дочь Марья подросла, стала ее отправлять к бабушке. Отца Ольги к тому времени схоронили. Зато бабушка во внучке души не чаяла.
И каждый раз, отправляя Марью в лес с гостинцами, Ольга надевала ей на голову красную шапочку.
– Пока ты в ней, – объясняла каждый раз мать, – ни один зверь тебя не тронет.
– Даже волки?
– Особенно!
143
143
И волки Марью действительно не трогали. Даже близко не подходили. До последнего времени.
Бабушка и мама давно просветили Марью о ее природе, и о том, что другим о ее особенности знать не следует. Поэтому теперь она сама собирала корзинку с пирожками каждое полнолуние и отправлялась с ней навестить бабушку-лесничиху.
Так было и в этот раз.
Пирожки поспели к обеду.
– Я к бабушке! – крикнула девушка, укутывая гостинец в мех, чтоб не остыл по дороге.
Мать заглянула в дом и кивнула:
– Ступай! Только смотри, по дороге с незнакомыми волками не разговаривай! – эта шутка стала традиционной давно.
– Не буду! Ну, пока!
И, весело размахивая корзинкой, Марья убежала по тропинке, петляющей между старыми елями.
144
144
Поздним утром Никита Лесоруб очутился на большой поляне. Здесь лес словно сам раздвинулся, освободив немного места для добротного сруба и небольшого огорода. Лесопромышленник до сих пор пребывал в зверином обличье. Он принюхался, внимательно присмотрелся. В огороде копалась маленькая старушка, что-то напевая себе под нос.
Укрывшись за толстым стволом, Никита стал размышлять, как поступить дальше. Если перекинуться обратно в человека, он окажется совершенно голым. В таком виде представать перед пожилой хозяйкой ему не хотелось. Да и вопросы могут возникнуть, подозрения. С другой стороны, волк, выходящий из чащи к человеческому жилью, да еще и разговаривающий, ничуть не лучше.
Пока оборотень мялся в нерешительности, старушка шумно втянула носом воздух и неожиданно звучно проговорила:
– Фу! Чую, чую тебя. Не простым волком пахнет! Выходи, не стесняйся!
Никите ничего больше не оставалось делать. Он вышел:
– Доброго здоровья, бабушка!
– И тебе, – она пригляделась, – сынок, тоже не хворать! Рассказывай, что за беда тебя привела? Ко мне просто так никто не приходит.
– Заблудился я, бабушка. Шел в Еловую Глушь, да, видать, где-то промахнулся.
– Это не беда. Другое тебя привело.
– Привет просили передать, – вновь попытался начать издалека волк.
– Кто? Кому?
– Емельян-печник. Марьяше.
– Теплее, – ласково улыбнулась старушка.
– Невесту я ищу, – решился, наконец, Никита.
– Вот это действительно тебя беспокоит. Тогда ты пришел как раз, куда надо. Не ходи в Еловую Глушь – там тебе делать нечего. Марьяша сама к вечеру появится.
Старушка пристально посмотрела на гостя. Еще раз шумно вдохнула:
– Помыться бы тебе, оборотень!
145
145
– Нас ждут! – вольностранствующий ребби Левонтий почти вбежал в комнату, снятую накануне в одной из гостиниц Никитой. Волшебник и его спутники полдня терпеливо ждали вестей от монаха. Тот ушел на рассвете, сказав, что сначала ему необходимо лично договориться о встрече. Чародей поднялся, сжимая посох и протянул руку девочке.
– Только сочетающихся и меня, – тут же добавил Левонтий. – Идем!
Нацатага и Укусика, взявшись за руки, последовали за ребби. Он повел их переулками и проездами, стараясь избегать людных улиц.
– Меня здесь многие помнят, – пояснил Левонтий. – И с многими из помнящих я бы предпочел не встречаться.
Вскоре они очутились на центральной площади. Ровно посередине ее протянулись столы, разграничивающие две державы. В дальнем углу между столами был разрыв, к которому тянулась колонна возов и фур. Хвост колонны терялся в глубине города, уходя к окраине по Западному тракту. Рядом с колонной стояла очередь. Не столь длинная, но продвигающаяся едва ли быстрее.
С противоположной стороны высился каменный храм с остроконечными шпилями и стрельчатыми окнами. Между таможней и храмом на площадь выходило здание городской управы, на фасаде которого до сих пор сохранилась старая вывеска «Ассамблея Едоков». Евры чтут свои корни и историю.
Монах торопливо шагал к храму. Несколько раз его окликали, но Левонтий, не обращая внимания, уже поднялся по ступеням и потянул на себя тяжелую створку высоченных дверей:
– Скорее! – он прошмыгнул внутрь. Герои последовали его примеру и очутились в просторном зале. Повсюду висели иконы, а всю стену напротив входа украшала громадная фреска. На ней евры покупали у Б-га знание.
– Явился, блудный сын Б-га нашего! – разнеслось под сводами храма.
Левонтий тут же опустился на колени:
– Да, Ваше Преосвященство.
– Тебя давно разыскивают. Грехи твои столь велики, что цену даже я назначить не смогу. Чем же ты собираешься расплачиваться?!
– О, я желал просить об отсрочке. Ведь жизнь моя еще не окончена, и я сумею назвать достойную цену.
– Даже целиком жизнь твоя не послужит достойной ценой! Не стыдно тебе, ребби Левонтий, предлагать остатки?!
– Стыдно, Ваше преосвященство. Но я пришел просить о другом.
– Ты смеешь просить о новом, не расплатившись за прошлое? Б-г тебя не успеет покарать, потому что покарает тебя сам еврский народ!
– Простите, Ваше Преосвященство, но помилование у меня в руках.
– А кем оно подписано? Королем?
– Вами.
– Ты с ума сошел!
Левонтий осторожно вынул из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги. Медленно поднялся и неуверенно двинулся к центру зала. Только теперь Нацатага и Укусика смогли различить там небольшой алтарь и человека в темно-красной сутане.
Вольностранствующий ребби протянул документ. Его Преосвященство взял бумагу кончиками пальцев, словно боялся испачкаться. Осторожно развернул, прочел:
– Все, что сделал предъявитель сего, сделано во благо государства и по моему приказу. Опять ты выкрутился! – он начал рвать бумагу на мелкие клочки. – И как мне это объяснять теперь другим?! Вот что. Я взял у тебя, Левонтий, один открытый лист, а взамен его даю другой. На этой грамоте отца-настоятеля не проставлено имя. Впиши его сам. И чтоб духу твоего в Асседо больше не было!
Вольностранствующий ребби Левонтий, в одночасье превратившийся в ответственного священника, открывал и закрывал рот, силясь что-то сказать.
– Не благодари! Ведь все сделано во благо государства и по моему приказу. Уноси ноги, Левонтий! Иначе моя нынешняя паства рискует лишить твою будущую паству настоятеля.