Сейчас в школах, наверное, этому не учат. Поэтому бывает, что отклики на большую статью или даже на целую книгу – это реакция на одну-две фразы, на один-два эпизода.
31 мая 2015
Сегодня рассказывал детям про «Денискины рассказы», а также про жизнь в 1960-х – примерно то, что написано в юбилейной книге, изданной АСТ в 2013-м, к столетию со дня рождения моего отца. Там, кроме рассказов, есть мои комментарии – «как это было на самом деле». В том числе про коммуналки. Про ванную по субботам; про телефон на стене, с карандашом на ниточке; как мы в прятки играли в коридоре… «А теперь вопросы, ребята!» – говорю.
Мальчик семи лет спросил: «Но почему так случилось? Зачем люди стали жить в этих, ну, в ком-му-нал-ках?»
Я смалодушничал. Сказал: «У папы с мамой спроси».
Никому не надо льстить. Ни родным, ни близким, ни папе с мамой. Другу, написавшему повесть, не надо говорить «старик, ты гений!». Тем паче не надо льстить народу, к которому ты принадлежишь. Не надо говорить, что он мудрый и героический.
1 июня 2015
«Последняя электричка», которая оказалась первой. Советский писатель Юрий Пиляр, он же 14-й барон Пилар фон Пильхау (1924–1987), воевал, попал в плен, в Маутхаузен, выжил, потом отсидел свое в СССР, написал несколько интересных книг, боролся за права узников нацистских лагерей, был умеренным диссидентом («подписантом»). Но это так, справка. Я не о том.
Мне только исполнилось семнадцать. Ясно, какой у меня опыт любви – сплошные фантазии. И вот в декабрьской «Юности» за 1967 г. я читаю повесть Юрия Пиляра «Последняя электричка». Там – страшное. Герой впервые изменяет жене, влюбляется, увлекается – и вдруг с ужасом понимает, что «это всё одинаково – что с Таней, что с Ниной: руки губы объятия поцелуи чувства – всё то же самое!» Я тоже в ужасе.
Но все-таки оказалось не одинаково, слава богу…
В этой повести герой получает нож в живот от хулиганов на пригородной станции и, умирая, истекая кровью, вспоминает свою короткую (он молод) жизнь. Отношения с женой, маленькой дочерью, родственниками жены. Абсолютная несовместимость двух личностей при страстном влечении двух тел. Эта повесть – неожиданно для тогдашней советской литературы – была полна тонкой и глубокой, подробной рефлексии любовных отношений, и социальных тоже, полна описаний «манипулятивных игр», что ли. Вот эта личностная, ценностная несовместимость при невозможности разорвать отношения (ребенок, секс, ответственность) – тут, собственно, и был смертный приговор герою, так что ему надо было только ждать случайного ножа, трамвая, кирпича на голову…
Это я к чему? К тому, что это какой-то «прото-трифонов». Через полтора года в «Новом мире» вышел «Обмен» Юрия Трифонова, вещь более сильная, точная, значительная… но чем-то неуловимо (или даже уловимо, «матрично») похожая.
Есть такая теория: литература рождается и варится как бы «внизу потока», а великие произведения не столько открывают новое, сколько завершают наработанное ранее.
Вот, собственно, и всё.
7 июня 2015
Нам очень трудно, едва ли вообще возможно понять внутренний мир величайшего русского поэта. Почему? Потому что Пушкин – писатель и человек скорее XVIII столетия, хотя и создал современный русский литературный язык. Вот такой парадокс. Поэтому у Пушкина не было литературных последователей.
Вся великая русская литература XIX в., от Гоголя до Чехова, основана на следующих принципах. Русский писатель – демократ, христианин и богоискатель, противник правительства и государства, почвенник, моралист-проповедник; для русского писателя XIX в. содержание стократ важнее формы, русский писатель кто угодно, но не эстет. Наконец, для русского писателя литература есть служение обществу.
Не то – Пушкин. Он аристократ, атеист, государственник и империалист, при этом европеец, он аморален, он ничего никому не проповедует, он эстет и мастер изысканной, утонченной формы стихов и прозы; он не дорожит любовию народной и не собирается поучать чернь. Это не я сообразил. Это сообразил Петр Губер в 1923 году.
Можно сказать, что Пушкин – едва ли не единственный русский писатель, так сказать, поэт в высоком смысле этого слова, а остальные – более или менее одаренные труженики на ниве народного просвещения.
Это будет верно, но ужасно несправедливо по отношению к Тургеневу, Достоевскому, Толстому… Поэтому лучше считать, что Пушкин – это «беззаконная комета в кругу расчисленном светил».
Однажды, полвека назад, на уроке литературы, какой-то студент-практикант задал нам вопрос: «Кто виноват в смерти Пушкина?» Лес рук, град ответов. Дантес, Наталья, старик Геккерн, пасквилянт Долгорукий, граф Бенкендорф… Какая-то очень начитанная девочка сказала: «Может быть, Идалия Полетика?»
«Нет! – сказал студент-практикант и указал пальцем на моего соседа по парте, известного на всю школу двоечника, хулигана и сочинителя неприличных стишков. – Ну, кто же виноват в гибели Пушкина?»
Тот толкнул меня коленом под партой. Я, исключительно для смеха, шепнул ему:
«Смдржвие! Црзм!»
Он встал и пробурчал: «Царизм. В смысле самодержавие».
«Правильно! – воскликнул студент-практикант. – Это пять!»
И поставил ему пятерку в журнал и дневник. А он за это на перемене угостил меня сигаретой с фильтром. А вы говорите – вульгарный социологизм…
8 июня 2015
Для меня образец поведения писателя – это загадочный М.Агеев, который написал и опубликовал в 1934 г. в Париже «Роман с кокаином». Одну из лучших русских книг столетия. Никто не знал, кто этот человек и куда он делся. Грешили на Набокова. Однако потом выяснилось, что это Марк Лазаревич Леви, из купцов, родился в 1898 г., в эмиграции с 1920-х, вернулся в СССР в 1942 г., заведовал кафедрой немецкого языка в Ереване, где и умер в 1973 г.
Марк Лазаревич очень правильно распорядился. Написал великолепную книгу под псевдонимом. Потом, возможно, попробовал еще. Наверное, не получилось. Или получилось, но не так. Ну и всё. Забыли, проехали. Не надо натужно подтверждать свое присутствие в литературе. И тем более не надо делать заявления, писать письма, становиться под тот или иной стяг… Боже, какая тоска.
10 июня 2015
Вспомнил разговор с папой. Мне было лет 12–13. Мамин брат Валерий (ныне уже покойный) тогда еще был совсем молодой и служил на флоте. Он, когда приехал на побывку, рассказывал. Им там полагалось денежное довольствие. Помню сумму: 2 р. 70 коп. в месяц. На сигареты. Ну или на мороженое в увольнительной. Так вот, Валерий рассказывал – с ним служил паренек откуда-то из Курской области, из далекой деревни. Он эти деньги не тратил и всё до копейки посылал домой, родителям.
Меня это очень впечатлило. Тем же вечером я снова вспомнил эту историю и сказал папе:
– Повезло родителям этого парня.
Папа сказал:
– Это ему повезло, что у него такое сердце.
Я не сразу понял. Собственно, я и сейчас не до конца понимаю. То есть не знаю, правда ли, что людям с добрым сердцем – повезло в жизни уже только поэтому.
Трястись от страха, что после смерти «лопух вырастет», – как это, в сущности, смешно!
Человеку необходимо примириться с неизбежностью взросления, а там и с неизбежностью смерти. Человек, который не верит в то, что он ляжет в землю и станет ею, – так же незрел, неумен и нелеп, как инфантильный переросток, который не желает зарабатывать себе на жизнь.
Люблю старые эмигрантские дневники, где то и дело попадаются «камионы», «макадамы» и «синеасты» (грузовики, тротуары и владельцы кинотеатров).
Мужчина базаровского возраста. Евгению Базарову, нигилисту, знаменитому на всю русскую (и не только) литературу, – 25 лет. Двадцать пять-с…
Даже как-то не верится. Уж больно он какой-то взрослый. По нынешним меркам, разумеется.
14 июня 2015
Жизнь по Станиславскому и Агееву. Станиславский учил: «Когда играешь злого – играй, какой он добрый, а играешь доброго – сыграй, какой он злой. Получится достовернее». Точно так же – когда появляется не очень умная и злая статья – смотри, где автор прав. Это гораздо полезнее.
Вот некий не шибко удачливый писатель написал заметку о «приватизации русской литературы» и о «мафии толстых журналов». Конечно, там всё перевернуто с ног на голову, личных обид там вдесятеро больше, чем социологического анализа, но проблема «своего круга» тем не менее существует.
Я не могу понять, почему Твардовский печатал в «Новом мире» скучноватые мемуарные поэмы Аркадия Кулешова, где десятками строк шли перечисления однокурсников типа: «И Коля, и Тарасик, и Трофим – и Саша, и Евгений, и Ефим – и Вася Жохин, и Володя Кмырь – и Сенька по прозванию Пупырь…» (это я пародирую, но довольно точно). Судя по переписке Твардовского, они с Кулешовым были давние добрые друзья.
Также я вспоминаю, как во времена расцвета научного журнала «Полис», где опубликоваться было не так легко, – его зам главного редактора Татьяна Шмачкова звонила мне и говорила: «Денис! Напиши нам! Сколько тебе полос оставить? Пять? Фу, как мало… Что тебе, жалко лишний вечерок просидеть? Давай восемь… Про что, про что… Надоел ты мне! Да про что хочешь, про то и пиши!»
Несправедливо, да? Да, несправедливо.
Длинная цитата:
«…преподаватель руководствуется обычно не столько знанием ученика, которое тот обнаруживает в момент вызова, сколько той репутацией, которую ученик этот себе годами создал. Обвинять преподавателей за это в несправедливости – было бы столь же справедливо, как обвинять в несправедливости весь мир. Ведь сплошь да рядом уже случалось, что зарекомендованные знаменитости, эти пятерочники изящных искусств, получали у своих критиков восторженные отзывы даже за такие слабые и безалаберные вещи, что будь они созданы кем-нибудь другим, безымянным, то разве что в лучшем случае он мог бы рассчитывать на тройку» (М. Агеев, «Роман с кокаином»).