Говорят, что Лев Толстой отказался от Нобелевской премии. В 1906 г. его выдвинула Российская Академия, но он через своих европейских друзей передал, что это ему не надо и что он бы не хотел обижать Шведскую Академию публичным отказом, и вот так всё спустили на тормозах. Но ему бы всё равно не дали.
Почему? А потому, что Лев Толстой выступил против Церкви! А также против святости брака! Против государства! Ибо, согласно завещанию Нобеля, премия полагалась за произведения, исполненные идеализма. Религиозного в том числе.
Много лет прошло, прежде чем Нобелевку получили Камю, Сартр, а там и Елинек. Но в 1906 году эти времена еще не настали. Я почти уверен, что Лев Толстой пролетел бы с Нобелевкой. Думаю, его отказ отчасти объяснялся тем, что он это прекрасно понимал. Тем более что и в 1901 году его выдвигали – но на премию мира. Два раза номинироваться и получить кукиш – это даже для Толстого было бы чересчур. Дало бы пищу для злословия суворинских писак из «Нового времени».
Так что граф всё правильно сделал.
Писателей – нобелевских лауреатов, разумеется, можно не любить. И ругать можно! Но – по делу. Или отстраняясь. То есть либо анализировать их сочинения и доказывать, почему такой-то автор плох. Либо же – что гораздо проще – говорить: «Не знаю, не читал и даже не собираюсь, у меня еще Пруст не дочитан» или «Читал, читал, но мне как-то не понравилось, не задело, извините, никаких струн моей души».
Но вот просто кричать «Бездарность!» и во всем видеть политику, интриги и печеньки – не надо. Хотя, конечно, тоже можно. Это я вам как либерал говорю. Свобода слова неделима, она для всех, в том числе и для тех, у кого везде печеньки и русофобия. Однако свобода лихих высказываний ограничена репутационными издержками.
12 октября 2015
А вот Бунину дали Нобелевскую премию за белогвардейство, и отчасти из жалости – так считали Ильф и Петров. В их фельетоне присуждение премии Бунину описывается как выдача замуж младшей дочери в многодетной семье пропившегося штабс-капитана. Остальным сестрам уже ничего не светит, они плачут от безнадежности, а полутрезвый папаша (имеется в виду русская эмиграция) вообще уже ничего не понимает – кто тут, что тут…
Премия Пастернаку – этой «хуже чем свинье, которая хотя бы не гадит там, где ест» – вообще проект ЦРУ по борьбе с первым в мире государством рабочих и крестьян.
Но зато премия Шолохову (это уже голоса с другой стороны) – всего лишь дополнительная плата за большой судостроительный заказ, который СССР разместил на шведских верфях. То есть своего рода откат.
Премия Солженицыну – тут и говорить нечего. «Литературный власовец», «Продавшийся» (заголовки больших, полосного формата статей о нем), тоже проект ЦРУ и всех остальных разведок.
Премия Бродскому – вообще издевательство. Эмигрант, враг, но Бунин хоть был русский писатель, а этот – русскоязычный виршеплет.
Премия Алексиевич – наградили «посредственную, никому не известную журналистку» – за русофобию.
Не надоело?
А не надо было жадничать. Прямо в 1958 году надо было начать готовить, а в 1960-м – открыть Пушкинскую (например) премию по литературе, а также живописи, ваянию и зодчеству. Международную! И чтоб денежное содержание – в два раза выше, чем у Нобеля.
Глядишь, народ бы и подтянулся. Уже к сегодняшнему дню у этой премии была бы более чем полувековая история. А лауреаты! Луи Арагон, Жан-Поль Сартр, Пабло Пикассо, Генри Мур, Оскар Нимейер… благодать. И своих бы наградили, кого надо, ничего страшного. Ведь и в первые полвека Нобелевской премии там наблюдался сильный скандинавский перекос…
Вот. А все голосили: «Самая богатая страна, самая богатая страна!» Но пожадничали. А на халявку ничего не выходит. На халявку можно только поругаться.
13 октября 2015
Лауреат Нобелевской премии Михаил Шолохов на XXIII съезде КПСС сказал про Синявского и Даниэля:
«Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием… (бурные аплодисменты)… Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни! (бурные аплодисменты). А тут, видите ли, еще рассуждают о суровости приговора!» (напомнила Наталья Громова; но я это в ранней юности читал в самиздате, внутри осудительного письма Лидии Корнеевны Чуковской Шолохову).
Говорят: «Ах, как мог такое сказать автор “Тихого Дона”?»
Успокойтесь. Этой речи, которую Шолохов прочел по бумажке, он не писал. Он вообще ничего не писал. А его письма к Сталину писала его любовница Евгения Ежова, которая потом покончила с собой.
25 октября 2015
Умерла Маргарита Хемлин. Прекрасный прозаик – из тех немногих, кого узнаёшь, раскрыв книгу на середине и прочитав три фразы. Талантливый, умный, добрый человек.
Рита, Рита, Рита…
1 ноября 2015
Возможно, это дурно, но я не люблю людей, у которых на лице всё время брезгливо-презрительное выражение.
А также тех, у которых лица мудро-всепонимающие.
Терпеть не могу услужливо-заискивающие лица.
Величественные – еще хуже.
А вот такие типа «я велик, но прост и доступен» – вообще кошмар.
Бессмысленно веселые тоже не люблю.
Уныло и ханжески скорбные, «брови домиком».
Просто злобные, мрачные, подозрительно шарящие глазами.
Не говоря уже о глупых лицах, рожах и мордочках.
Господи! Как я люблю обыкновенные, нормальные лица! Жаль, не часто их встретишь.
5 ноября 2015
Почему Сергей Довлатов – замечательный писатель? По тому же самому, почему «Чапаев» – замечательный фильм.
Вспоминаю его серию рассказов «Компромисс». Компромисс № 7. Как они с фотографом Жбанковым поехали готовить материал о знатной эстонской доярке. Как в сельском райкоме их поселили в гостинице с баней, дали выпивку и двух женщин-сопровождающих. Герою, он же рассказчик, он же как бы сам Довлатов, – досталась юная и красивая девушка Эви. Она звала его спать, говорила с очаровательным акцентом: «Пойдем, я буду тебе понравиться». Но он пил, пил и пил, будто клятву дал всё выжрать. Он говорил себе: какая красивая, просто чудо. Но еще стопарик! И в самый последний вечер, когда она уже просто за руку тянула его в постель, он все-таки напоследок охреначил еще один фужер коньяку и рухнул наземь, без чувств.
Я читал и с досадой думал: «Ну что за дурак! Ну разве можно менять женщину на коньяк? Зачем? Почему? Эх!»
Несколько раз перечитывал и надеялся – а вдруг в этот раз он ее все-таки трахнет…
Подслушанное. Около Киевского вокзала немолодая, но красивая, ярко одетая и сильно накрашенная дама говорит совсем пожилому мужчине на остановке:
– Ну, что глядишь?
– А чегой-то ты на «ты»? Ну гляжу и гляжу, а чего, нельзя? Уж больно ты красивая, вот!
Она (загадочно):
– Меня, между прочим, Тарковский снимал!
Мужчина (вглядевшись в нее, усмехается):
– Гы! На себя посмотри! Тарковский ее снимал… Пырьев тебя снимал, в лучшем случае! Или вообще этот, брат Люмьер!
19 ноября 2015
Странное существо человек. Почти как зверь. Давным-давно был я свидетелем неприятного зрелища – ловили угонщика и, кажется, бандита, грабителя. Случайно. Ехал на такси за городом. Остановил нас милиционер – кажется, капитан или старлей. Даже не спросил, куда мы едем. «Вперед!» (у них тогда было такое право). Потом доехали до двух брошенных машин, одна «канареечка», другая обычная. Стоп. Выскочил, встал на обочине – там дорога как бы поверху, и видно поле. Сказал что-то типа: «Догнали, сейчас брать будут». Мы с водителем такси вышли и всё это увидели.
Ему сделали «коробочку», но он в последний момент все-таки ухитрился выскочить из машины и побежал по чистому, подмерзшему ноябрьскому полю.
За ним гонятся двое милиционеров. Дорога там делает крутую петлю, так что вторая милицейская машина выскочила вперед, и вторая группа захвата бежит ему наперерез – а точнее, просто навстречу. Крики: «Стой, стреляю!» Выстрелы в воздух. Он всё равно бежит. Ищет просвет между четырьмя сильными вооруженными людьми, будто надеется прорваться – куда? Поле большое и чистое. Сзади уже лает овчарка. Но он бежит!
Вот его догнали, повалили. Он вырывается, старается ударить ногой, кричит: «Пусти, сука, пусти!»
– Руку чуть не прокусил, – сказал милиционер, показывая мне следы зубов на своих пальцах. – Куда рвался-то?
И в самом деле – куда?
21 ноября 2015
С тоской и отчасти даже с раскаянием понял, как я далек от народа. Прочитал около сотни рассказов начинающих писателей. Главная тема, главный сюжетный узел, главная эмоция, главная черта, которая, по мысли авторов, делает ситуацию узнаваемой, родной и, так сказать, «сопереживабельной», – утренние сборы на работу.
Омерзительный вой будильника, еще бы пять минут поспать, бегом в ванную, на ходу натянуть одежду, в прихожей дожевать бутерброд, в лифте причесаться (для мужчин) или подкрасить глаза (для женщин), бегом-бегом-бегом, и всё равно опаздываю…
Честно признаюсь, в моей взрослой жизни этого почти не было. Нет, не быть мне писателем-реалистом. Всё какие-то фантазии из жизни бездельников. «Опять Рим, опять художник и девушка…» Фу! Самому противно.
24 ноября 2015
Один знакомый рассказывал: «В 1980-е годы я комментировал русских классиков третьего-четвертого ряда: ну там Шеллера-Михайлова, Боборыкина, Василия Немировича-Данченко…» Русский классик четвертого ряда! Звучит обнадеживающе. Например, для меня. Думаю, в четвертом-то ряду место найдется! Но всё равно же я буду русский классик.
25 ноября 2015
Заметки по логике. Один человек сказал: «Я бы развелся со своей хоть завтра, хоть прямо сейчас…» Меня интересует слово «своя». Если в сослагательном наклонении, то всё понятно. Она хоть ненавистная, но всё еще «своя». Но вот наконец наступило послезавтра. Можно ли сказать: «Я вчера развелся со своей»?