6 декабря 2016
Леонид Юзефович получил «Большую Книгу». Он пишет прекрасным русским языком. У него начисто отсутствует эта чертова якобы «художественность», цветы изящных красивостей. Поэтому, читая, ты погружаешься в действие и мысль, а не путаешься в метафорах.
31 декабря 2016
Что у меня было в уходящем году?
Вышли три книги («Мальчик, дяденька и я», «Дело принципа» и «Каменное сердце»), и еще аудиокнига «Господин с кошкой». Написал 26 колонок для «Газеты. Ру» и штуки три для «Новой». Сочинил дюжину совсем новых рассказов.
Побывал в Ярославле, Петербурге, Воронеже, Риге, Мальмё, Твери, Ульяновске и Мадриде. Читал свои рассказы вслух. Читал разные книги – уже не вслух, а про себя – в основном, как я сейчас вижу, сплошные мемуары, дневники и письма.
Остальное – обыкновенно.
2017
6 января 2017
Сегодня с Олей были в Большом театре, смотрели «Щелкунчика». Поразительное зрелище. Искусство, каким оно должно быть. Без дураков. Музыка, исполнение, хореография, балерины и танцовщики, костюмы, декорации, свет – всё безупречно, прекрасно, отточено, тонко, исполнено красоты и смысла.
Спектакль дневной – начало в 12.00. Было много детей от 7 до 12 лет. Одеты очень празднично, театрально. Мальчики-джентльмены в костюмах и белых рубашках с бабочками и девочки-принцессы, в пышных платьях, кружевах и накидках, одна даже в театральной шляпке с цветами. И это правильно.
20 января 2017
Лидия Гинзбург: бывает, что молодой автор пишет свои первые вещи так, как никто другой не может написать, только он. Потом он взрослеет, пишет вроде бы лучше, глубже, интереснее – но так, как другие тоже могли бы.
Она приводит в пример Пастернака и Ахматову. Кажется, что прозы это не касается. Этого нельзя сказать о Чехове, о Толстом, Достоевском… А вот о Гоголе, Тургеневе и даже, свят-свят, Бунине – наверное, можно. Но об этом надо думать и думать.
«Черный Кафка» (Кафка Ф. Роман. Новеллы. Притчи. М., Прогресс, 1965. 616 с., тираж не указан). Знаменитая книга. Маленькая, толстая, почти квадратная. Вожделенная.
У меня в конце 1960-х был знакомый мальчик, сын директора театра из далекой дальневосточной области. Он похвастался: «На всю нашу область было выделено две Кафки. То есть двое Кафок. Один для первого секретаря обкома, другой для папы моего».
21 января 2017
Одиночество Бога. «Простые люди тянутся к знаменитым, знаменитые – к богатым», – сказала моя знакомая. Надо продолжить. Богатые тянутся к обладающим высшей властью. А те – тянутся к Богу. Дружат с папой или патриархом, жертвуют на церковь. Богу податься некуда – Он, как известно, Един (в смысле – один). Вот он и тянется к простым людям. В лохмотьях, с посохом и сумой, Он стучится в двери их скромных квартирок.
Но они не отворяют Ему. Они торопятся туда, где будут знаменитые и богатые.
23 января 2017
«Расторгуев проснулся от терпкого, бодрящего и чарующего запаха. Прилетевший из-за двери аромат свежезаваренного кофе смешивался с тонким запахом духов, шедшим от подушки, на которой только что спала Марианна – она сейчас звенела чашками в кухне».
Вот так писать нельзя. Почему? Потому что это предательство. А почему предательство? По кочану! Встань-ка, парень, к стенке.
28 января 2017
Вдруг подумал: а у Бога есть своя, собственная, отдельная от нас повестка дня? Не только наблюдать за человечеством, поощрять его к добру, отвращать от зла, награждать и наказывать – а какие-то другие дела, вообще не связанные с людьми?
Потому что иначе выходит, что Бог есть как бы «главный начальник над людьми», «Главчеловек». А вот с этим мне почему-то очень трудно согласиться.
10 февраля 2017
Нет ничего ужаснее, чем литературность – стилистические ухищрения, лихие метафоры и прочее. Не говоря уже о «речевых характеристиках персонажей» или, боже упаси, о ритме фразы, абзаца, главы.
Но писать не литературно, рублено, «подлежащее-сказуемое-дополнение» – тоже литературщина, только еще более стыдная, потому что лицемерная.
Что же делать? А ничего. Как получится.
11 февраля 2017
Секреты мастерства. Один советский писатель рассказывал, что работает так: раскладывает на столе бумажки, надписанные именами персонажей, и там наборы характерных словечек и выражений. Типа «обыглый», «закуржавело» «памороки забило»[3], «ядрена шишка» и т. д. Для каждого персонажа – свой набор. Вот он и вставляет в речь героя назначенные ему словечки.
Обыглые такие речевые, ядрена шишка, характеристики. Чтоб памороки не забило.
А другой писатель делал так. Для своих персонажей подыскивал фотографии известных актеров. Кому Де Ниро, кому Баталов, а кому вовсе Лидия Смирнова. Прикнопливал их к стене над письменным столом. Пишет-пишет, взглянет и подумает: а мог бы вот этот человек так поступить? так говорить?
В общем, есть многое на свете, и вообще.
Никогда, слышите, никогда не говорите о писателе, что он «русский Фолкнер (Сэлинджер, Беккет и т. п.)»! Этим вы унижаете русскую литературу, расписываетесь в ее вторичности. Дождитесь, дождитесь, когда о зарубежном писателе скажут: вот это наш немецкий Трифонов, это – наш английский Аксенов, и т. п.
А пока – терпите.
Была ли в России литература до XIX века? Не знаю. Я вижу периодизацию русской литературы примерно вот так:
1. Традиционная (фольклор).
2. Византиноподобная (X–XVI века).
3. Первый европейский переход (XVII – начало XIX, от «Повести о Фроле Скобееве» до Пушкина включительно).
4. Собственно русская литература в полноте своей специфики – от Лермонтова и Гоголя до Чехова. Бунин и Набоков здесь уже игрушки-пережитки.
5. Второй европейский переход – от символистов до футуристов.
6. Особое явление под названием «русская советская литература».
7. Третий европейский переход – от Бродского до наших дней.
Мне кажется, что здесь разрывов больше, чем преемственности. Например, литература соцреализма не преемствовала русской классической. Скорее она шла от европейского социального романа. Так, во всяком случае, считал М. Горький, призывая молодых совписов учиться у Бальзака и Золя, а не у Толстого и Достоевского.
Но вообще это ни капельки не научно, крайне субъективно, и всё такое.
12 февраля 2017
Мне пишут: «Да, хорошие советские писатели Нагибин, Розов и Арбузов не писали агиток, но… Но всё равно это был социалистический реализм. Разрешенная критика отдельных недостатков. На основы они не покушались».
Да, да, да. Но из русских писателей на основы покушался только Лев Толстой. А остальные – вроде Тургенева, Чехова и даже писателей-народников, включая эзопа Щедрина, – критиковали отдельные недостатки. А зрелый Пушкин, Гоголь, Бунин и в особенности Достоевский – те вовсе были практически охранителями.
«Самодержавно-православный реализм с вкраплениями разрешенной критики», так?
Литература и жизнь. Сергей Чупринин пишет:
«Когда Бродский всеми имеющимися у него средствами гнобил Евтушенко, можно было предположить, что он на дух не переносил ни выездных советских стихотворцев, ни евтушенковский стиль литературного поведения.
Когда он в первый же свой вечер на венской чужбине попробовал под магнитофонную запись развенчать Олега Чухонцева (а у того была слава первого московского поэта, как у Бродского – питерского), уместно было думать, что всему причиной стресс и непривычный закордонный алкоголь.
Когда Бродский не дал осуществиться американской литературной карьере Василия Аксенова, пришлось допустить, что «Ожог» ему просто не понравился.
Но когда оказывается, что он к Саше Соколову мало того что ревновал, так еще и пытался воспрепятствовать публикации «Школы для дураков», начинаешь подозревать, что великий наш поэт интуитивно не терпел потенциальных конкурентов из России – не то чтобы ему равных, но сопоставимых с ним либо по литературному весу, либо по медийной известности».
Вл. Новиков пишет:
«Бродский понимал жестокие законы конкуренции. Евгений Рейн передавал следующие его слова: “Наверху места мало. Надо каждый день вести бои – оборонительные и наступательные”. Без этих боев, без беспощадного уничтожения репутаций конкурентов он не приобрел бы мировое имя, не стал бы культовой фигурой в современной России. В стихах как таковых мало кто разбирается – как в России, так и за ее пределами».
Это очень важные моменты литературоведческой мысли.
Мы (в лице крупнейших литературных критиков) начинаем помаленьку понимать, что литература – это не ритмы, метафоры и аллитерации, не сюжет-фабула– композиция, не идейное содержание и художественная форма…
Нет, нет, нет! Это всё сказано про тексты. А литература – это производство плюс политика. А значит, своего рода бизнес. Там свои законы. Конкуренция и борьба за место наверху, то есть за признание, тиражи, гонорары, премии. Ничего личного. «Мне чертовски жаль, что твоя гнедая сломала ногу, но Боливар не выдержит двоих».
Нет, когда-то, конечно, связь литературы и текста была интимнее и глубже. «Дурной человек не может быть хорошим писателем» – говорил Карамзин.
Но когда это было! Это было в эпоху дилижансов и поместий; писем, написанных от руки; свежих новостей, которые шли две недели, – то есть в эпоху сильно интегрированных личностей, когда человек и продукт его труда составляли некое единство.
Иные нынче времена. Сплошное отчуждение по Марксу. Личность стала дробной. Качество произведенной продукции уже не зависит от душевных качеств работника. Так что настала пора отделять литературоведение (изучение литературы как производства, как бизнеса самозанятых и кооператоров, как социального организма, наконец) – от традиционного «текстоведения». То есть от сюжетов и рифм, метафор и ритмов, идейного содержания и художественной формы.