Начнем с действующих лиц. В поезде едут:
Алексей Александрович Каренин, замминистра путей сообщения. Едет в одноместном купе.
Алексей Вронский, машинист паровоза.
Анна, проводница, любовница Вронского. Когда-то давно, еще девочкой-нимфеткой, была соблазнена Карениным.
Весловский – помощник машиниста, всё время пытается приударить за Катей Левиной (см. ниже).
Степан – брат Анны, чиновник, получил назначение в Питер. Едет в СВ с любовницей – учительницей французской школы, где учились его дети.
Даша – его жена, многодетная мать, едет в простом купе с детьми.
Катя, сестра Даши, и ее молодой муж Костя Левин, они едут в свадебное путешествие.
Николай Левин, брат Кости, бомж, умирающий от туберкулеза, проникает в поезд на остановке.
Маша, его жена, тоже бомжиха, бывшая проститутка.
Кознышев, известный писатель, приятель и Левина, и Каренина (его функция – резонер, объясняет всё непонятное).
Бета Тверская и Лида Мягкая – две проститутки, садятся в Твери. Тощая Бета – бывшая подружка Вронского, толстушка Лида – когда-то в молодости хаживала к Каренину.
Сережа – сын Анны от Каренина, непризнанный поэт сельской темы, патриот и почвенник. Садится в Бологом.
Паровоз – его по приказу Каренина поставили на замену электровозу (какой-то экологический эксперимент). Паровоз – языческий бог раннего модерна. Умеет разговаривать и пускает клубы дыма.
На подъезде к станции Окуловка паровоз вдруг отказывается ехать. Требует жертвы. Это происходит в 8-й серии. Серии 9-10 – едущие в поезде выбирают жертву. В 11-й серии этой жертвой становится Анна. В 12-й серии все оказываются счастливы, особенно Катя и Костя.
23 ноября 2018
Вена. В «Альбертине» прекрасная выставка «Мунк, Шагал, Пикассо. Коллекция Батлинера». Выставка отличная, но неожиданно горькое чувство – сколько же великолепных художников уместилось в этом промежутке – но о них помнят только знатоки.
А на поверхности, в широком знании – великие бренды. Я б даже сказал, «брендЫ».
3 декабря 2018
Читательница написала: «Ну а что цензура? Пускай цензура! Пускай у нас будет три хороших писателя, а не триста не пойми каких!»
Насчет хлеба, сыра и колбасы тоже надо подумать. И особенно насчет пива.
4 декабря 2018
Четыре заметки.
1.
Цензурные запреты, как ни смешно, могут оказаться полезнее скорее плохому писателю, чем хорошему. Запреты имеют характер циклический, длятся не более 30–50 лет, и потом возникает опасный соблазн считать запрещенного писателя хорошим по одной лишь этой причине. «Он писал в стол! Он при жизни был безвестен!» Запрещенный – значит, выдающийся. Этика и политика побеждают эстетику. Такова счастливая судьба многих авторов советского андеграунда.
2.
Любой писатель – еще и порождение контекста. Текст существует на фоне других текстов. Если бы в советской литературе 1960–1970-х гг. свободно существовали и широко издавались Набоков и вообще литература русской эмиграции, весь Булгаков, а также, к примеру, Добычин, Крыжановский – и Горенштейн, Харитонов, Мамлеев, – то многие славные тексты и имена звучали бы куда тише. Ибо на фоне «секретарской прозы» любой относительно честный и внятный роман казался светом в окошке.
3.
Литература, как ни банально, это не только «что» и «как», но и простенькое «о чем». Открытие новой темы – половина успеха. «Лейтенантская проза», «деревенская проза», позднесоветская «чернуха», а также нынешнее наше «постнародничество» (как и «квир-литература», и «контркультурные тексты») – торжество темы. Желание жадно читать о маргиналах, о бедняках, о расовых и прочих меньшинствах, о травмированных детях – на деле ничем не отличается от пошлейшего увлечения романами об изящной жизни высшего света.
4.
Наконец, литература – это еще и «кто». Романтическая, демоническая, страдающая, маргинальная, гендерно актуальная фигура автора – может стать «уникальным торговым предложением», то есть главной точкой читательского и даже критического интереса. «Он – чернокожий из гетто», «она – женщина, которая вырвалась из оков буржуазной семьи» и т. п. Они нам несут подлинные, невыдуманные трагедии и страсти! Но это явно сдвигает литературу в сторону интервью с жертвой насилия или бывшим гангстером.
Lento. Doloroso. Я был на Non-fiction два дня, и я ничего (в скобках цифрами – ноль) не купил. Разумеется, речь идет о Non-fiction в строгом смысле слова. Бессмысленное изобилие умных книг удручает. Борис Дубин мне как-то сказал: «Всякий раз после Non-fiction у меня нечто вроде депрессии. Этих книг я уже не успею прочесть, даже перелистать, даже провести пальцем по корешкам, мельком взглядывая на названия и фамилии авторов».
И нечто еще более ужасное. Листая книги, даже самые новые, яркие, экстравагантные, парадоксальные, – не удается избавиться от тягостного ощущения: ты это всё уже читал. Притом не раз. Или слышал на конференции, на семинаре, в разговоре с коллегами. Всё это уже обглодано и прожёвано тридцать два раза, по всем правилам здорового интеллектуального питания.
Благословите же судьбу, авторы поваренных книг и путеводителей!
5 декабря 2018
Список Эрдмана. У драматурга Николая Эрдмана было два списка друзей. «Вот это те, кто придет на мои похороны, – говорил он, показывая длинный список. – А вот это, – он доставал короткий, – кто придет на мои похороны в дождь…»
Недавно я видел такие же списки у одного знакомого поэта. Он говорил: «Длинный список – это те, кто придет на мой поэтический вечер в “Гоголь-центр”». А короткий, ну едва человек десять – те, кто придет слушать меня в районную библиотеку номер восемь. Хотя тут и там я буду читать одни и те же стихи…»
11 декабря 2018
«Я люблю называть грубые вещи прямыми именами грубого и пошлого языка, на котором почти все мы почти постоянно думаем и говорим.
Сторешников уже несколько недель занимался тем, что воображал себе Верочку в разных позах, и хотелось ему, чтобы эти картины осуществились. Оказалось, что она не осуществит их в звании любовницы, – ну, пусть осуществляет в звании жены; это всё равно: главное дело не звание, а позы, то есть обладание».
Вот как писали русские писатели – революционные демократы. В данном случае Чернышевский. Написано в 1863 году (раньше «Войны и мира»). Вот что значит разночинец! Лев Толстой себе такого не позволял.
25 декабря 2018
Соблазн народности, или гламур наизнанку. Вот «Война и мир» и «Анна Каренина», они целиком про богатых и знатных. Вот «Бедные люди» и «Преступление и наказание», они совсем наоборот. То и другое – классика русской прозы. Можно любить одного, не любить другого, но вряд ли у кого-то повернется язык сказать, что Достоевский лучше Толстого, а Глеб Успенский – Тургенева, потому что они писали о «простых людях», а не о завсегдатаях светских салонов…
Сейчас мы склонны преувеличивать значение темы и биографии автора. Тот факт, что автор пишет о «простых людях» и сам вроде бы «из простых», – как бы дает автору и его текстам некую фору демократических симпатий.
Меж тем вот такой текст:
«Он достал из бара черного дерева бутылку старого виски, которую в прошлом году привез из любимой вискокурни в Ирландии. Налил немного темно-янтарной влаги в тяжелый хрустальный стакан, отхлебнул глоток, беспокойно прошелся по гостиной, рассеянно скользя взглядом по картинам, висящим по стенам, и большим фарфоровым статуэткам, стоящим на резных консолях в простенках окон, которые глядели в сад, полыхающий осенним багрянцем. Подошел к окну. По гравийной тропинке сада шла девушка».
И вот такой текст:
«Он вытащил из-за облупленных кастрюль заначенный еще на той неделе недопитый “огнетушитель”, зубами вытащил затычку из свернутой газеты, хватанул из горла пару глотков пахнущего изжогой дешевого портвейна, рыгнул, пнул ногой табуретку, которая отлетела к фанерной стене, отчего с гвоздя упал календарь с голой бабой, с кудрями на письке, которые шариковой ручкой пририсовал соседский семилетний Васька, и выглянул в окно, которое смотрело на гаражи; между гаражами срал стоя какой-то бомжара».
А тексты-то совсем одинаковые! Ну просто один в один!
26 декабря 2018
Надоело про искренность! Прочитал слова Маяковского о Булгакове: «Мы дали ему один раз пискнуть под руку буржуазии. Больше не дадим!» Особую радость доставляет это горделивое «мы». Ах, как сладко ощущать себя внутри этого «мы»!
Тут же ответ: «Да, конечно, но… Но он был искренним! Он искренне заблуждался!» Но когда мы пишем об искренних заблуждениях того, кто говорил про Булгакова «мы ему больше не дадим пищать», – мы тем самым становимся на сторону этих самых ужасных «мы».
2019
3 января 2019
Посмотрел фильм «Праздник». Во-первых, в этом фильме нет ничего, что хоть чуточку бы оскорбляло память о блокаде Ленинграда. Фильм совершенно, ни капельки никого и ничего не задевает в смысле благоговения перед жертвами войны и блокады.
Но, во-вторых, не задевает он и наш разум, с душою вместе, которые могли бы возмутиться тем, что в блокаду кто-то ел от пуза, имел отопление, одежду, шампанское, шоферов и домработниц.
Сказать, что сценарий слабый – ничего не сказать. Сценария просто нет. Есть сценарная идея: снять фильм о том, что в блокаду под Новый год в дом элиты попадает голодная девушка. Но эту идею еще надо осуществить в сюжете. А этого не сделано. Подбор эпизодов, и не более того.
Всюду нестыковки, и несвязанные нитки, и просто нелепости. Засекреченный ученый живет в загородном доме, адрес которого скрывается от шпионов – почему? Чтоб немцы его не разбомбили! Не «не похитили», а именно «не разбомбили». Засекреченный ученый был бы вывезен из Ленинграда не позднее августа 1941 года. Вообще вся шпионская линия до комичности нелепа. «Ну что вы! – говорили мне. – Тут под видом ученого высмеивается партийная верхушка!» Но разве у нас сейчас 1970-е годы, когда надо так шифроваться?